Мрак - Юрий Никитин

Разогнулся, смотрел прищурившись на Мрака. Был он все так же взъерошен, с голой грудью, диковат. Зубы оскалил в приветствии, но голос звучал предостерегающе:

— Что скажешь, лохматый?.. Мы уже не грабим Хозяйку, как и договорились, хотя отступного дает все же маловато. Чего тебе еще?

— Был у тебя Ховрах? — спросил Мрак.

Гонта зябко передернул плечами:

— Еле отправили дальше. Чума это была на наши головы, а не Ховрах! Все про какой-то подвал допытывался. Чуть не умер с расстройства, когда узнал, что там ничего не осталось.

Мрак сел подле костра, бросил в огонь пару прутьев.

— Но не умер?

— Если бы не отвели в пещеру, где кое-что осталось от каравана с артанским вином, то не знаю, не знаю...

Мрак забеспокоился:

— А сейчас он не там?

Гонта с удивлением покрутил головой:

— Верные у тебя люди! Он чуть не умер с горя, когда расставался с нашими кувшинами... а мы награбили вина с разных караванов, столько у царя нет, но все твердил о каком-то долге, о верности службе, об Отечестве и жажде отдать всю кровь и все соки... Правда, когда уезжал, все оглядывался. Ладно, я кое-как собрал людей, как ты просил. Но если не дашь объяснение, которое бы меня устроило, то висеть тебе на ближайшем дереве, несмотря на нашу старую дружбу. Мне пришлось уговаривать, упрашивать, заманивать, обещать золотые горы. Здесь не только мои люди, а собрались и другие отряды. А где твои золотые горы?

Мрак повел дланью в сторону стольного града:

— Там.

— Там меня ждет виселица или смерть в бою на потеху.

— Ежели воровать по-мелкому, — согласился Мрак. — Крупный разбойник сам ловит и бьет мелких, дабы добычу не перехватывали. И дичь не вспугивали. У тебя есть случай! Вот ты в прошлый раз говорил, что царь — тот же разбойник, тоже народ грабит. Это все дурь. На самом деле царь не такой же разбойник, а самый крупный из разбойников. Он захватил все... ну, сколько мог захватить. Остальные земли держат другие разбойники. И на этой земле никого не грабит догола, а всех понемножку. Понемножку, зато — всех! Всю страну. И у него не твои десяток молодцов, а огромная дружина. Целое войско.

Его слушали с раскрытыми ртами. Мрак говорил веско, медленно роняя слова, словно вбивал колья. Гонта спросил непонимающе:

— А как мы можем... стать крупнее?

— Сейчас наш большой разбойник дрожит как осиновый лист на ветру. Его вот-вот задавят соседи-разбойники. Горный Волк изготовился к прыжку! Опоры нет. Но вы могли бы стать этой опорой! В случае победы ты стал бы, скажем, правой рукой Додона. Вон того кудрявого поставил бы заведовать всеми царскими конюшнями, раз коней так любит... Всем бы твоим людям нашлись теплые и сытные места. И грабить бы не надо вот так, самолично. Этим занимались бы для тебя сборщики налогов.

Гонта долго слушал, хмыкал, подбрасывал веточки в костер. Вода наконец закипела, туда бросили почищенную рыбу. Один из разбойников подсел ближе, лениво сгребал ложкой на длинной ручке пену.

— Ты меня не убедил, — сказал Гонта. — Хотя и говоришь... здорово. Но я берусь помочь. Не ради денег или теплого места при дворце.

— А почему?

— Есть у меня счет к Волку.

Мрак покачал головой:

— Это с того поединка?

— У меня там погибли двое, — отрезал Гонта зло. — Это были славные парни. Их кровь на Волке. Так что помогу, чем смогу. Мы живем разбоем, но честь нам дорога. И ради сладкой мести можем пройти мимо тугой калитки.

Мрак поднялся:

— Хотел бы отведать вашей ухи, но надо заскочить еще в одно местечко. Оттуда пришлю гонца.

Злость в глазах Гонты медленно уступила место веселому любопытству:

— К поляницам?

— Угадал.

— Хотел бы с тобой... да побаиваюсь. Говорят, мужиков привязывают к диким коням и отпускают. Чем так пришелся по ндраву? Не думаешь, что этого Ховраха уже разметали по степи дикие кони?

Конь подбежал, услышав свист. Мрак признался:

— Честно говоря, побаиваюсь. Чутье говорит, что все утрясется, но ум кричит, что Ховраха уже вороны клюют.

Он вскоил в седло. Гонта крикнул вдогонку:

— А ты на чьей стороне?

— Я вообще в стороне, — ответил Мрак.

Горечи в его голосе было достаточно, чтобы заполнить ущелье средних размеров.

В старину земля была настолько жирной, что из нее можно было выдавливать масло. Но прошли века, теперь под копытами его коня гремела сухая как высохшая черепица земля, вздымалась удушливая желтая пыль.

Дорога постепенно опускалась, горы уходили в стороны. Наконец они выпустили Мрака, оставшись позади, а впереди разом раскрылась ровная как выструганный стол степь. Ни единого бугорка, только сухая трава, а сверху необъятный синий купол с раскаленным до оранжевого цвета слитком металла.

Мрак чувствовал сухой жар, как в кузнице, что разом обрушился сверху на голову и плечи, прогрел, разогнал кровь, выжег сырь и недобрый туман гор.

Земля гремела под копытами. Иногда проскакивали мимо зеленых островков, трава там тянулась на версты, даже кусты стояли плотные как щетина на спине вепря, явно там пробился наверх ключ, но чаще трава была жесткая, низкая, а земля сухая и твердая.

Едва из-за виднокрая показались кончики шатров, как заклубилась в двух местах пыль, а в ней различил крохотные искорки. Конь охотно перешел с галопа на рысь, а затем и на тихую грунь. От него тоже шел сухой жар, а влажная кожа высыхала раньше, чем взмокала.

С двух сторон к нему неслись поляницы. Прокаленные солнцем, в звериных шкурах, но с голыми руками и ногами, обнаженной левой грудью, лица дикие, рассерженные. Заранее готовые дать отпор мужицким шуткам, наглым взорам.

Мрак остановил коня, вскинул ладони над головой и помахал. Женщины все еще сжимали в руках короткие дротики. Глаза смотрели подозрительно.

— Я к Медее, — крикнул Мрак.

— Кто таков? — крикнула одна женщина.

Вторая заехала чуть сбоку, дротик угрожающе смотрел Мраку в бок.

— Ее друг.

— У нашей царицы нет друзей!

— А вот тут вы неправы, лапочки, — сказал Мрак ласково. — Есть. И я не единственный.

На него смотрели зло, подозрительно, но с замешательством. Слишком уверенно говорит, а глаза смеются.

Первая женщина люто скрипнула зубами:

— Ты должен умереть!

— Только в твоих объятиях, — согласился Мрак. — Вон ты какая хрупкая, кости как у птички...

Он тронул поводья, и поляницы невольно развернули коней. Первая покосилась на свои руки, длинные и сильные, широкие в кости, вспыхнула от ярости, насмехается волосатый, затем перевела взгляд на его руки, прикусила губу. А может и не насмехается. Его руки вдвое толще, кости шире, а сам так громаден и дик, что в самом деле рядом с ним сама хрупкость и беззащитность...