Сиам Майами - Моррис Ренек

— Он не пожелал меня слушать. Я не могу его за это винить. Однако у него нет шансов. Я думал, что вы сами все уладите, Зигги. Откройте же ему глаза!

— Он не слепой, но смотрит не туда. Теперь он кинется к Джулии Додж.

Твид принялся отчаянно махать рукой, привлекая внимание того помощника, который просто сторожил телефон. Домахавшись до него, он жестом велел помощнику в средней будке пригнуться и не загораживать видимость. При этом печально говорил Зигги:

— Он не может противостоять Доджу. У него нет шансов на победу. — Твид без слов передал помощнику в третьей будке приказание звонить Джулии Додж. — Если Додж об этом пронюхает, — сказал он Зигги, — то все нам испортит. Он перекроет Сиам дорогу. Почему вы не внушили этого Барни?

Помощник в третьей будке названивал миссис Додж. Из второй будки неслись бессловесные сигналы, свидетельствовавшие о нарастающем скандале в зале прослушивания. Твид рубил ладонью одну воображаемую голову за другой, подсказывая, как следует отвечать.

Зигги медленно проговорил:

— Ему не докажешь пока, что существуют совершенно безнадежные вещи. Ничего, со временем научится.

Из третьей будки просигнализировали, что Джулия Додж на проводе. Твид сказал:

— Зигги, переведите вызов на себя, платить за него будете вы. И не вешайте трубку. Я поговорю из соседней будки с Джулией.

Твид стремительно поменялся будками с помощником.

— Здравствуйте, Джулия. Это Гарланд.

— Вы редко меня балуете, — отозвался безразличный голос. Твид представил себе ее ясные глаза с траурной поволокой.

— Вам известно, сколько в нашем деле безумцев. Так вот, один из них как раз сейчас мчится к вам.

— Мне вызвать полицию?

— Нет-нет, он совершенно безобиден. Просто не впускайте его. И не говорите Стью о его появлении. Я все объясню вам через шесть месяцев. Даю слово.

— Наверное, речь о Сиам Майами? — Теперь ее голос звучал не так скучно.

— О ней. Это ее кавалер.

— Жду не дождусь встречи с ним с тех пор, как впервые о нем услыхала.

Твид утер лоб.

— Он — сущий маньяк. И совершенно дезориентирован.

— Стью сейчас больше всего на свете ненавидит этого мерзавца, которого ей подсунул Зигги. — Она уже радовалась. — Значит, он ко мне и едет?

— Да, он.

— Разумеется, я ничего не скажу Стью.

— Спасибо, Джулия.

— Когда он сюда доберется?

— Минутку. — Твид жестом велел помощнику в первой будке узнать у Зигги, когда Джулии ждать Барни. Помощник поговорил с Зигги и показал пальцами бегущие ножки. — С минуты на минуту.

Твид повесил трубку и вернулся в первую будку.

— Зигги, Джулия так и так его ждала. Пока, мне пора на прослушивание музыкальной комедии.

Он бросил трубку и распахнул пинком соседнюю дверь, на полуслове прерывая вошедшего во вкус препирательств помощника.

Измученные помощники вылезли из будок. Твид криво усмехнулся и приказал первому:

— Срочно сделайте заказ на афиши выступления Сиам Майами. Пускай ими заклеют весь город. Заказ должен быть тройным, чтобы мы могли немедленно заменять промокшие от дождя и испорченные хулиганами афиши. Задействуйте Джоко. О Сиам должен узнать весь город.

— Но она выступит только в конце лета, — посмел возразить помощник, зная, что Твид поступает не по правилам. — Вдруг этот паренек от Зигги к тому времени все испортит?

— Это я и хочу предотвратить, — напористо объяснил Твид. — У меня весь город будет залеплен лицом Сиам. Станем заранее продавать на нее билеты, превратим ее выступление в надежное вложение. Тогда нам не придется опасаться Барни. Мы лишим его решающего голоса. Изготовьте пробные копии афиш, рекламных маек, даже анонсов и отправьте все Сиам.

Барни ехал на север через Вестчестер. Он никак не мог забыть басню Твида насчет американского индейца, отвернувшегося от правительственных зданий. При мысли, что это могло оказаться выдумкой, Барни улыбнулся. Если этот абсурд соответствовал действительности, то почему он не стал частью национальной истории? Закулисные подробности не входят в каноны; в школе не обучают инакомыслию. Инакомыслие в связи с этим приобретает оттенок незаконности. Конформизм произрастает из привычки знакомиться только с одной стороной медали. В пользу Твида и Мотли говорило как раз это — они могли оказаться правы. В любом случае они не позволяли ему расслабляться.

Пейзаж вокруг был монотонен: сплошные дома, окруженные лужайками. Лишь изредка появлялись крохотные рощицы, тут же снова уступая место жилью. Новые дома теснили природу. Потом вдоль дороги потянулись более почтенные строения в окружении деревьев.

Появился указатель «Маунт-Киско». Барни увидел поместье с собственной площадкой для гольфа. Проезда, ведущего к дому Доджа, не было видно. Машина Барни нырнула под раскидистые деревья и подкатила к длинному строению, частью кирпичному, частью бревенчатому. Одна его стена была покрыта стеклом, отражавшим ясное дневное небо. Этот одноэтажный дом, усыпанный сосновыми иголками, выглядел безмятежно, как музейный экспонат. Тишину нарушали только крикливые сойки. Барни затормозил, вышел из машины и нажал кнопку позолоченного звонка. Металлический голос спросил: «Кто там?» Затем последовал длинный сигнал, каким радиостанции оповещают о конце вещания.

Он огляделся, обнаружил над звонком микрофон и назвал себя.

Дверь открылась с таинственной неторопливостью. То ли за дверью кто-то стоял, то ли все здесь управлялось электроникой. Барни увидел на полу серебристо-жемчужный ковер и почувствовал благостное дуновение кондиционера. Он сделал шаг внутрь залитого мягким светом помещения и услышал трубный звук, издаваемый невидимыми динамиками.

К дальнейшему он оказался совершенно неподготовлен — дверь затворила худощавая стройная женщина. На ней была лишь легкая шаль, туго затянутая на тонкой талии. Ей была присуща какая-то хрустальная, гипнотизирующая красота. Он сердечно пожал ей руку, уже зная, что совершил непоправимую ошибку, приехав сюда. Ему было достаточно одного взгляда на хозяйку дома, чтобы захотеть бежать без оглядки.

Она обладала природной красотой, поэтому не прибегала к косметике. Она была внимательна к гостю, но в то же время казалась отрешенной. Ее можно принять за манекенщицу — женщину, выступающую эдаким придатком к своему наряду, несмотря на заметную внешность. Под шалью ничего не было надето. Однако то была ничего не значащая нагота, словно она привыкла демонстрировать свое тело врачам, а не мужчинам. Высокие скулы, слегка впалые щеки, глубоко посаженные глаза глядели прямо на собеседника. В этих глазах как будто застыло детское безмятежное сияние, оставшееся с прошлых времен и не имеющее ничего общего с нею теперешней. Такие глаза можно выставлять в музее. Если бы не блеск этих глаз, Барни назвал бы ее красоту стеклянной и удовлетворился бы сим определением. Однако стоило ей взглянуть на него, и она превращалась в куда более привлекательную, даже достойную любви стройную женщину, возраст которой было совершенно невозможно определить.