Ротмистр - Евгений Акуленко

— Что там?.. Йохан покачал головой:

— Не знаю… Но пять пуль он в себе утащил…

— Не ходи!.. Не ходи!.. — исступленно твердила Айва и смотрела умоляющим взглядом. Стрельба стихла. Солдаты выносили убитых и раненых. В упавшей тишине стало слышно, как разгорается, потрескивая, дерево. Дом охватывал пожар.

— Ваше высокоблагородие! — позвал молоденький офицер. — Нужно выбираться! Сгорим!..

— Уводите девушку! — велел Ревин. — Отвечаете головой!.. Очертя голову, бросаться в темноту, он не стал. Из уважения к тому, что так напугало и Айву, не страшащуюся ни Бога, ни черта, и хладнокровного, как мороженая рыба Йохана.

— Надо бы фонарь, — пробормотал юноша. Фонари в карете имелись, но пока за ними сбегаешь, займется крыша, и станет светло и так. Ревин оторвал кусок уцелевшей гардины, намотал на обломок стула, повозил по керосину, пылающему синим.

— Вы верите в Бога, Йохан?

— Верю, — юноша покрутил револьвер.

— Тогда с Богом!.. Ревин с факелом наперевес ринулся в темный проем, готовясь ко встрече с пуленепробиваемым господином… И замер в дверях. Следом протиснулся Йохан. Преследовать было некого и некуда. Поперек квадратной комнатенки едва ли мог вытянуться в рост человек. Ни окон, ни дверей. Не комната — кладовка. У дальней стены пустой шкаф с распахнутыми настежь дверцами, более никаких предметов. Господа внимательнейшим образом осмотрели помещение на предмет скрытых тайников или люков, ведущих в подпол или на чердак, но ничего похожего не отыскали. Прятаться здесь решительным образом было негде.

Ревин подобрал с пола какую-то тряпицу, растянул на свет. Пламя высветило пять дыр, весьма напоминающих собой пулевые отверстия.

— Гм, — покашлял Ревин. — Хорошо легли… Кучно…

Тряся колокольцами, прикатили пожарные бочки. Подгадали как раз к моменту, когда над большим залом провалилась крыша. Расчеты поглядели на ревущую стену пламени и тушить не стали. Смысл? Когда даже близко не подойти. С любопытством сгрудились вокруг мертвых, лежащих вдоль забора.

— Разойдись! Разойдись! — занервничал пехотный офицер. — Нечего тут!.. Из солдат погибло двое. Немногих ранили. Их перевязывали здесь же, при свете огня. Господ из усадьбы насчитали числом до семи. Которых застрелили, один сам пустил пулю в лоб. Выжил только генерал Видимо. Хотя, правильнее было сказать: не умер. Застрял на полпути. Йохан склонился над полицмейстером, пощупал пульс:

— Два сквозных в грудь. Пробито легкое. До госпиталя не довезем. Видимо дышал натужно, то и дело открывал рот, выталкивая кровавую пену. Время его на этом свете истекало. Рядом опустился на корточки Ревин. Заглянул умирающему в глаза:

— Феликс Юлианович… Вам скоро стоять перед Всевышним… Ответьте, облегчите душу, кто был там, в доме?.. Видимо напрягся, задышал часто-часто и прошептал одними губами, не иначе, считая, что выдает страшную тайну:

— Люцифер… И уронил голову набок. Взгляд его померк. Ревин только и махнул рукой с досады.

— Это все объясняет… Действительно, пойманный за руку карманник, ответит, что его надоумил нечистый. Или черт попутал. За падежом скота или засухой, опять же, стоит дьявол. А соседка, чьи куры роют огород, — ведьма, продавшая душу сатане.

— А что вы сами думаете по этому поводу, Ревин? — Йохан выглядел каким-то потерянным. Было заметно, что случившееся изрядно выбило юношу из колеи.

— Я материалист, Йохан. И в мистику ударяться не склонен. Во всяком случае, пока не подержу черта за рога… Полагаю, таинственный незнакомец, воспользовавшись суматохой, скинул свою рясу да и выскользнул темными углами. Я не удивлюсь даже, если он сейчас среди покойников… Уже в ином, более заурядном обличии…

— Но пять выстрелов в упор!..

— Пули могла принять на себя защитная рубашка из стальных пластин и войлока.

Мы с вами видели такие. К тому же, вы стреляли из револьвера. Будь у вас в руках винтовка, — Ревин пожал плечами, — благополучие таинственного господина могло бы дать трещину… Йохан потряс головой, доводы казались ему малоубедительными. Но, все же, определенный резон в них присутствовал.

— Говоря откровенно, — продолжил Ревин, — меня сейчас больше волнует иное обстоятельство. Как поделикатнее донести до начальства весть о потере семерых при исполнении жандармов во главе с главой полицейского департамента. Не могу же я, в конце концов, сказать губернатору, что генерал Видимо на поверку оказался приспешником дьявола… Полагаю, следует изобрести легенду о перестрелке с ячейкой опасных заговорщиков… И героической гибели…

— В духе времени, — скептически поджал губы Йохан. — А заговорщики предпочли виселице смерть в огне, предусмотрительно не оставив останков… Усадьба горела до утра. К полудню солдаты отправились ворошить штыками остывшие уголья. Но не нашли ни следов обгоревшего тела, ни пулевого жилета, ни вообще чего-нибудь достойного внимания. След ветлянской чумы обрывался пожарищем заброшенного дома на окраине Царицына. Теперь оставалось только гадать, что стояло за попыткой посеять заразу в губернии. Происки ли иноземных врагов? Намерение ли подорвать доверие к властям? Или просто чья-то умственная патология? Тайну эту хранили почерневшие печные остовы. С пехотного офицера взяли подписку о неразглашении деталей операции. Под угрозой трибунала приказали забыть о событиях минувшей ночи солдатам. Правду о случившемся узнают не все. Айва сидела в карете, укутавшись с ног до головы в шубу. Судя по покрасневшим глазам, поспать девушке не удалось. Подле на сиденье лежала фляжка с коньяком. Ревин потряс — пустая…

— Я бы предала тебя, — призналась Айва, озвучив терзавшую ее мысль. — Мать бы предала, отца, всех!.. И знай, предам, когда он вернется… Бойся меня!.. Сторонись!.. — девушка закусила губу, блеснула слезой.

— А он вернется?

— Можешь быть уверен…

…Гребные колеса взбивали зеленую волжскую воду, сверкали на солнце мокрые лопасти. Пароход взбирался вверх по течению, чадил нещадно черным угольем из трубы и щедро освистывал редкие баржи и рыбачьи ялики. На верхней палубе под навесом, у сервированного закусками столика раскинулся в удобном кресле господин в просторном светлом костюме. Трепал лениво виноградную гроздь да любовался проплывающими мимо берегами. Мало кто признал бы в этом вальяжном господине давешнего Савку. Хоть и говорят, что к хорошему привыкаешь быстро, а Савка все не мог. Вот,

зажмурится — вроде тот же он, прежний. Вода качает, ветер с лугов молодой травой веет, где-то буренка гукнула, кажется на озере Савка у себя на родине, в Антоновке. В руках уда с поплавком из гусиного пера, а под ногами полведра карасей. И запах березовых дров низом стелется — кто-то баню топит. Сладкий от березы дух, приятный, не спутаешь… А откроет глаза — нет. Сидит вместо него какой-то мосье во французском фасоне, смотрит вокруг Савкиными глазами, думает