Остров обреченных - Богдан Сушинский

Маргрет тоже понимала это и с тревогой следила за поведением мужа. Она чувствовала, что мужчина остывает к ней, и это вызывало какую-то странную тревогу; хотя и сама ощущала, что тоже постепенно остывает к нему. Однако остывание это касалось только постели, их половых игрищ. В то же время душой она все больше привязывалась к «своему мужчине», привыкала к нему; ей хотелось, чтобы он почаще обращал на нее внимание, задерживался возле нее, ласкал, говорил какие-то слова… Она и сама время от времени порывалась крикнуть ему: «Да брось ты эту бесконечную работу, просто посиди со мной рядышком поговори; позволь по-кошачьи потереться о тебя, ощутить, что ты рядом!»

– Что-то он не очень ласков с тобой в последнее время, – как бы между прочим, обронила Бастианна, когда, взяв свою миску ухи, которую они готовили у «форта», Рой отошел к шлюпке и, отвернувшись к ним спиной, ел долго и безо всякого аппетита.

– Да, он, в общем-то, изменился… – неохотно согласилась Маргрет.

– Тоскует, как и мы с тобой.

– Не «как и мы с тобой», – возразила гувернантка.

– Почему?

– Да потому что, кажется мне… тосковать он начинает не только по Франции, но и по женщине…

– Какой еще женщине?! – изумилась Маргрет. – У него что, осталась там какая-то?..

– Я не сказала, что он тоскует по Жаннете или Луизе. Я сказала: «По женщине».

Маргрет застыла с ложкой у рта и удивленно смотрела на Неистовую Корсиканку.

– Бастианна, у него есть женщина. Это я, – твердо, с детской рассудительностью, молвила Маргрет, чем вызвала у Неистовой Корсиканки едва заметную ухмылку.

– Конечно, конечно, – поспешно заверила она норд-герцогиню, – это я так…

– Ты никогда ничего не говоришь просто так, – с тем же упрямством и с той же наивной рассудительностью заявила Маргрет. – Я понимаю, что ты следишь за нами, но…

– Неправда, герцогиня: я за вами не слежу. Хотя ваша матушка очень просила меня об этом. Забочусь о вас – это другое дело.

– Ты не поняла меня, Бастианна… Я не имела ввиду, что ты подглядываешь за нами, речь о другом…

– Можешь не объяснять, и так все понятно…

– Поэтому я хочу, чтобы ты знала, что у нас… словом, между нами все хорошо.

«В чем я почему-то сомневаюсь», – проворчала про себя корсиканка, но вслух вновь подтвердила, что и в этом она тоже не сомневается.

– Если уж говорить, не стесняясь, то Рой бывает со мной, когда и сколько хочет. И я почти никогда… ну, во всяком случае, очень редко, отказываю ему в этом праве… в праве мужа. Хотя, если по святой правде, он все же мне не муж…

– Почему «не муж»? – воинственно встрепенулась Бастианна. – Это он заявил, что не муж? Это что, шевалье Рой д’Альби изволил так выразиться?! – специально повысила она голос, чтобы привлечь внимание мужчины.

Но Рой продолжал сидеть спиной к ним, согнувшись над своей миской, над своими думами, над своей тоской. Хотя Бастианна даже приподнялась со своего кресла-камня, готовая вступить в словесную полемику с шевалье, с мужчиной-наглецом.

– Ну, чего ты взвилась? – недовольно осадила ее Маргрет. – Ничего такого он не говорил. Мы вообще никогда не говорили с ним об этом.

– О чем же вы говорите, до и после того, как он насладится вашим юным телом, моя герцогиня? Зная при этом, что вскоре вам уже невозможно будет скрывать от высшего света Франции, что вы в интересном положении и ждете наследника рода Робервалей.

– Да не кричи ты! О чем можно говорить до и после «этого»? Обо всем, о чем угодно, обо всякой всячине, – настороженно оглядывалась Маргрет на Роя.

– А говорить, – наставляла ее Бастианна, – следует о том, что отныне вы – муж и жена. И что ребенок, которого ты ждешь, будет от него. Слава Богу, что хоть заподозрить тебя в измене ему нельзя. Никакому другому заезжему рыцарю эту беременность твою не припишешь, как это пытался делать твой батюшка, когда мать была беременна тобой. Мне так рассказывали.

– Да не собирается он отрекаться от сына, – пожала плечами Маргрет. – Не зря же он приплыл на остров вслед за мной.

– Насколько мне известно, он сел в шлюпку, чтобы спастись от виселицы, от реи, – жестко отрубила Бастианна.

– Но здесь нет священника, который бы обвенчал нас, Бастианна. Это ты хоть понимаешь?

Бастианна вмиг поостыла, вновь уселась на камень, доела свою похлебку и внимательно проследила за стаей гусей, которая, почти паря, вершила круги над фиордом.

– Ну, нет у нас священника, – вдруг со слезами проговорила она, не отрывая взгляда от стаи и словно бы обращаясь к небу. – И тут уж поделать я ничего не могу. Но ребенка, если только ты сподобишься на него… мы все же окрестим. Мы, трое христиан, на диком острове… Коль Господь допустил, чтобы люди томились на этих диких скалах, то пусть смирится и с тем, что страстная молитва трех страждущих христиан вполне заменяет постную молитву одного обленившего бесплодного городского священника. Разве я не права?

– Так мы и сделаем, Бастианна, – поспешно согласилась Маргрет. – Нельзя допускать, чтобы ребенок рос некрещеным.

– И не допустим.

– Рой, слышишь, Рой! – тотчас же обратилась норд-герцогиня к шевалье. – Ты видел рядом с Йорданом небольшое углубление? Топорами его легко можно углубить и слега расширить. И тогда у нас получится некое подобие большого корыта, вода в котором будет прогреваться на солнце, и куда можно будет выливать котелок кипятка. Лучшего места для нашего с вами омовения не сыскать.

– Можно подумать, что вы собираетесь доживать здесь до конца дней своих, – не оглядываясь, парировал Рой.

– А здесь все следует делать так, словно собираешься доживать до конца дней своих – вмешалась Бастианна. – Если не хочешь, чтобы эти твои «конечные дни» не наступили с первыми же холодами, с первой метелью. В Козьей долине я видела поваленный ствол старого клена. Если его перерубить, из толстой части можно выдолбить небольшое корытце, чтобы было где купать нашего младенца. Или об этом вы, медикус, тоже решили не заботиться?

На сей раз Рой ничего не ответил, поставил миску на корму шлюпки и, решительно поднявшись, побрел в сторону залива.

Бастианна и Маргрет переглянулись. Им еще многое хотелось сказать, но обе они поняли, что сейчас Роя лучше не трогать.

Их внимание вновь привлек крик гусей. Устроив птичий водоворот, они кружили над фиордом, медленно и словно бы нерешительно смещаясь в сторону океана.

– Старые вожаки учат молодых гусей, первогодков, держаться на океанских ветрах, – вздохнула Бастианна. – Это называется: «ставить молодняк на крыло». Пройдет немного времени, и все стаи пойдут на юг, к теплу, на Корсику.

– Почему ты уверена, что на Корсику?

– Потому, что все, что способно улететь с этого острова, что способно «стать на крыло», улетает на Корсику, – решительно заявила Бастианна. – Так устроена эта жизнь. И вообще, мне все чаще начинаете казаться, что пока что по-настоящему жизнь зарождена только на одном клочке земли – на Корсике. И с каким бы удовольствием я ворвалась сейчас на какое-то судно, вышвырнула за борт половину команды и подняла над ним пиратский флаг, который так чтят на благословенной всеми морями Корсике.