Контора Игрек - Антон Орлов

– Расскажешь, куда денешься, – с неприязнью бросил через плечо Хинар. – И расскажешь, и расплатишься. Сначала Лейла, теперь Поль…

– Хинар, я же не виноват, он же назвался Томеком, а лица я не видел, у него был анизотропный щиток! А Лейла не умерла, она предала вас, слышишь? Она теперь с Тиной Хэдис, я видел их вместе!

Шиайтианин повернулся.

– Значит, та заварушка в Солбурге – тоже твоя работа? Босс об этом еще не знает…

«Господи, ну зачем я это сказал? – ужаснулся Саймон. – Теперь еще больше озлобятся… А что будет с моим фильмом? Куда Лиргисо дел мои линзы – неужели выкинул? Фильм не должен пропасть, пусть что угодно пропадет, только не фильм…»

Сколько можно продержаться на допинге и болеутоляющих препаратах? Вряд ли долго. Питательных капсул, заменяющих полноценную еду, в лаборатории профессора не нашлось, а есть галеты и шоколад Поль не мог: при попытке что-нибудь разжевать – острая боль в деснах. Несколько зубов сломано (уж лучше бы их выбили), и в челюсти, возможно, трещина.

Когда Поль на Незе получал травмы в драках, он сразу обращался за медицинской помощью, и последствия его уличных приключений проскальзывали мимо, как виды за окнами несущейся на полной скорости машины. Только теперь он по-настоящему узнал, что такое быть избитым.

Аппетита у него не было, и от голода он пока не страдал, но сознавал: без пищи он через некоторое время ослабеет настолько, что никакой допинг не поможет.

Еще сильнее его мучила невозможность соблюдать элементарные правила гигиены. Он не нуждался в роскоши и мог обойтись без комфорта, но не мыть грязные руки, ходить в заскорузлой от пота и крови одежде, пользоваться вместо туалета укромными корабельными закоулками – все его существо цивилизованного незийского гражданина в восьмом поколении против этого бунтовало.

Зато его до сих пор не поймали. Он скрывался в заброшенной, почти не обитаемой части корабля. Полутемные помещения, загроможденные пустыми ящиками и контейнерами, кучи ржавых железяк. Кое-где – не столь давние следы уборки, и, несмотря на это, крайняя степень запущенности.

Однажды Поль заметил робота, который занимался довольно странным делом: пачкал пол. Сначала размазывал по изношенному пластику вещество, напоминающее глину, потом поливал какой-то прокисшей жижей из резервуара. А другой автомат разбрасывал мусор, изъятый, по всей вероятности, из мусоропровода: скомканные обертки от жвачек и шоколадок, пусты тюбики, использованные гигиенические прокладки, луковые и картофельные очистки, рваные одноразовые носки, батарейки, – и методично заталкивал этот сор в щели между ящиками.

«Здесь не только люди свихнулись, автоматика тоже», – решил Поль.

Он нашел среди раскиданного роботом хлама тряпку и повязал на голову наподобие банданы, чтобы спрятать рыжие волосы. Некоторые здесь носят банданы, а лицо у него разбитое, опухшее, в синяках, на свои портреты анфас и в профиль он сейчас вряд ли похож. В шлеме неудобно – щиток темный, а тут и без того полумрак, и к тому же такая маскировка может навести на подозрения.

Его искали по всему кораблю, это он чувствовал, и среди тех, кто занимался поисками, нарастала нервозность. Поль поймал момент, когда один из них умер – внезапно, насильственной смертью. У них какие-то внутренние разногласия?

Несколько раз Поль пытался покинуть свое убежище, чтобы добраться до ангара с машинами, но возвращался обратно, когда чувствовал, что может столкнуться с людьми. На корабле народа много, а он не настолько крутой, чтобы прорываться с боем.

Потом его все-таки нашли. Он лежал, распятый, на металлическом столе, и нависающий над ним робот манипуляторами-щипцами отрывал от его тела один кровоточащий кусочек за другим.

Вообще-то, Поль смотрел на казнь со стороны, с расстояния в пять-шесть метров, но боль все равно была нестерпимая. Это не должно продолжаться, это надо остановить… Тут Поль разглядел, что на столе вовсе не он, а Саймон Клисс – щуплый, бледный, темноволосый, с искаженным от муки лицом. Несмотря на это открытие, ему по-прежнему было больно.

«Действие лекарства закончилось, – понял он, когда с трудом разлепил опухшие веки и увидел затопленное грязноватым полумраком помещение, загроможденное штабелями пустых ящиков с эмблемами продуктовых компаний. – Надо принять еще. Я уснул на сквозняке, и теперь меня лихорадит, потому и приснился такой мерзкий сон… Нет, это не сон, а будущее».

Он принял новую дозу обезболивающего, а также лекарство, сбивающее температуру. Запить нечем, пришлось глотать всухомятку. В одном из соседних помещений был кран над пожелтелой кафельной выемкой в полу, если его открыть – побежит тонкой струйкой теплая водица, но идти туда не было сил. Поль сел, прислонился к ободранному ящику. Боль понемногу затихла, но лихорадка не отпускала.

«Вот так я и увижу Клисса… Я не хочу такого будущего. Клисс заслужил, чтоб его пристрелили, но так убивать нельзя, и я этого не хочу. Я должен знать, что будет дальше. Надо посмотреть на то будущее, которое наступит после этого…»

Его знобило все сильнее, он скорчился, чтобы спастись от сквозняка, а потом стало совсем не холодно, хотя с облачного неба сыпался снег – на тротуар, на лицо. На длинных каштановых волосах Ивены тоже белели снежинки. Высокая и тоненькая, она шла рядом с Полем вдоль небольших, в несколько этажей, домов, местами обшарпанных, а местами ярко покрашенных, словно их собрали из разномастных модулей.

На фонарных столбах – криво налепленные листовки с непонятными цифрами, голые деревья в грязном газоне окутаны гирляндами золотистых лампочек. Дальше, за газоном, толпятся старинные автомобили, их так много, что они едва не лезут друг на друга. Один, крайний, воровато свернул, вырулил на тротуар и промчался мимо, обдав Поля с Ивеной грязной снежной кашей. Они подались в сторону, хотя и знали, что это не опасно.

– Почему роботы не убирают всю эту слякоть? – спросила Ивена.

– Потому что на Земле в начале двадцать первого века роботов-уборщиков еще не было, – объяснил Поль. – Здесь все соответствует эпохе, никаких анахронизмов.

Они прошли мимо желтого козырька, под которым висел на стене угловатый серый ящик – посередине диск с кнопками, сбоку болтаются провода. Мимо проехал, чуть не задев их, еще один автомобиль, разрисованный драконами.

– Кошачий город… – повернувшись к Полю, улыбнулась Ивена. – Разве кошкам здесь удобно?

– Да не Кошачий он, – Поль тоже улыбнулся. – «Катарин» – это древнеземное женское имя, а кошка – «кэт», видишь, втрое короче. Город назвали в честь женщины. Наверное, это была какая-нибудь королева, посмотрим потом в путеводителе.