Хранители времени - Янина Жураковская

Соглядатаи ждали. Ждали. Ждали… Подмоги всё не было.

Тут и служки вернулись, коих отец Фандорий за Хранителями в оглядку отрядил. Отваги им до погоста только хватило, а как заволокло его синею дымкой, как понеслись из-за неё вопли и рычанье страшенное, так добры молодцы ноги и изъявили.

Тёмный отец лясы точить не стал — за посох взялся и пошел ученичков нерадивых по хребту охаживать.

— А ты почто сидишь, рот разинула? — прикрикнул он на Каньку. — Ступай, братьев буди да к корчме веди, я там буду! Дрянь дело, спору нет, да куда денешься? Надобно выкормыша ихнего брать. Светлые — на то Светлые и есть: за прихвостнем своим не только на край тьмы — в пламя навье полетят. Скрутим щенка, в поруб кинем, и никуда не денутся, явятся, как написанные. Ступай!!!

Не по душе была Каньке задумка, но спорить она не стала; отцовский ремень разыскала и за братьями пошла. Они, все шестеро, молодцы были хоть куда: голос к голосу, волос к волосу, ровно дубы в лесу. "Ни поражения мозга, ни умственной отсталости — просто дураки!" — говаривал о них покойный мэтр. Но где умом недобрали, там могутой телесной взяли. В пробивной силе они не уступали стенобитному тарану и, как таран, лишних вопросов не задавали.

Дядька Гриняй, увидав тайное воинство, с лица спал и, вякнув тихонько: "Вторая дверь направо", выкатился из корчмы. Он умел не встревать, куда не просят.

Постарался чародей на славу, таких защит навесил, что чернокнижнику вовек не измыслить. Канира с Фандорием загодя оберегами запаслись, но всё ж у двух братцев лук-порей из ушей полез, двое обшорстнатели, поголубели от ушей до пяток, волховских служек дёгтем окатило и в перьях вываляло. А когда волхву макушку подбрило, Канькина совесть, до той поры что-то слабо бормотавшая, притихла.

Малец пластом лежал на кровати и храпел, точно взятый на рогатину медведь — умру, а не проснусь. Волхв тотчас из-за пазухи сетку волшебную выудил и парнишку накрыл. Сетка та по уставу волховскому на сожжение тянула, зато все чары снимала и зелья из крови выгоняла. А без чар да без зелий ведьмарёнок — тьфу! Дырка от баранки. Хватай его, в мешок и под замок. Не на крыше, не на ветке, посиди-ка, вьюнош, в клетке…

Никак не ждали воры ночные, что едва сеть коснётся мальчишки, он заорёт, вскочит и рванёт к двери. А там братья Каниры лесом строевым стояли. Заулыбались, как дети петушку на палочке, плечи широченные расправили, кулачки размяли. Младший шагнул вперёд, норовя мальца за глотку взять, но тот вдруг, извернувшись, цапнул его за руку и отпрыгнул в сторону. Взвыл бедняга, попятился назад, а ведьмарёнок только кровь с губ отёр. Заклокотало у него в груди по-звериному, глаза, как светляки, вспыхнули. Братья взмахнули кулаками, а малец засмеялся, метнулся к ним серой молнией, и словно подхватил молодцев неумолимый вихрь. Крики, визги, стоны, рычанье, звуки ударов, треск костей ломаемых — все воедино слилось. Канька только глазами хлопать поспевала, когда очередной брат натыкался на ведьмарёвский кулак, получал локтем в нос или ногой под вздох. Кто-то (служки Фандориевые) вымелся вон из горницы сам, кто-то (братья Канирины), врезавшись в стену или получив стулом по голове, рухнул на пол и остался лежать без движения. А волхву была оказана особая честь: ведьмарёнок, раскачав, выкинул его в окно вместе с занавесками. Потом почесал бок и лениво уставился на дрожащую в уголке бабу.

Не могло у людей быть таких глаз. И у ведьмарей не могло. Желтых с чёрными мушками зрачков, как у волка… да почему «как»? Волчьих и есть. Канька услышала дробный стук и лишь через миг поняла, что это её зубы.

Оборотень оскалил блестящие белые клыки — баба почти ждала рычания или воя, но он заговорил звонким мальчишечьим голоском.

— А, ты здесь ещё? Пшла вон. Поклон твоей хозяйке.

Канька вылетела из корчмы, не чуя под собой ног. На улице дрожащие служки помогали подняться бранящемуся волхву. Под глазом старика наливался громадный багрово-синий фингал, из разбитых губ сочилась кровь.

— Охти ж, грехи мои тяжкие, как скрутила ревматизма клятая! — хватаясь за спину и за вихры помощников, прохрипел Фандорий. — Лихоманка разбей того обёртыша! Добро бы только рёбра перечёл да по очёсам залепил со всего плеча, в окно шваркать-то зачем? Душа хсуддова, ёрт кантц шаргершт!

Из распахнутого окошка ласточкой вылетел вопящий Канькин брат. За ним другой — солдатиком. И третий — журавликом. И чётвертый… Баба тихо взвыла.

— Дурьё дубовое, — оценил волхв, с хрустом распрямляясь. — Но полетели! Птицы вольные!.. Нюшка, не ной, всё сладим, будет у нас благолепие полное. Ну, помолясь… — Он подмигнул бабе и заголосил с надрывом: — Люуууди добрые! Вы погляньте, шо творитси, шо деитси! Зверюка злая пробралася! Чуда лесная прокралася!

— Ты, дед, умом тронулся?! — вмиг взопрела баба. — Пошто орёшь, адиёт старый, кидай твой труп через плетень?! Ить заметут, кудахнуть не поспеешь!

— Я тебя хлеб печи не учу, не учи и ты меня языком трепать, — хихикнул волхв.

— Гнида ты, старик, — высунулся из окна мальчишка. — Как есть гнида.

— Поговори мне, сопляк! У самого Тьма на лбу отпечатана, а со Светлыми якшаешься! Выходи своей волею, не то…

— На-кося, выкуси! — оборотень показал ему кукиш и скрылся в комнате.

— Как хошь, — беззлобно сказал Фандорий и возвысил голос: — Людям горлы рвать хощет, косточки ломать, кишочки из животов выпускать! Ой, бежите ж сюды, доподмога честным людям надобна! А якщо хтось в подпол схоронитси, тот на веки вечные проклят будет! Протухнет заживо, змеюки да лягвы в нутре заведутси!.. — Он поманил Каниру пальцем. — Ну-ка, придай братьям позы, трагизму… тьфу, страданья исполненные. Будут они пострадальцы в неравной битве с…

-..обёртышем! — радостно догадалась Канька.

— То-то и оно, — покивал волхв. — Не передумали, благородный де Вил?

— Чтоб тебе нутро короста выела, лешачий сын, — пожелали сверху. Судя по грохоту, там подпирали шкафом дверь.

— Зимка, урод, что ты с ним сделал, сними немедленно, — ласково попросила я, не отрывая глаз от наступавшей на нас нежити. Вампир издал нервный смешок и качнул головой. — Да на что вы тогда годны, сильный пол?! Саша, очнись! Саша! САША!!!

— Что? Где? Пожар? Налёт? Воздушная тревога? — брат подскочил, уронив и череп, и вилы, и цепь. — Trisst'an Vaiezh, это ты! Миллион раз просил тебя не орать… ой, ёж твою зелёнку!!!

Брат отпрянул, моментально выставив перед собой руки, окутанные красновато-желтым сиянием. Передний упырь, хрипя, сорвался на бег — и огненный шар, как медуза, размазался по его морде, в свалявшейся шерсти заплясали язычки пламени. Зима отступил на шаг назад. Второй фаербол, замерцав, распался на белые горошинки — и изрешеченное, дымящееся тело кхарши повалилось на землю. Зима отступил ещё на два шага.