Когда поют сверчки - Чарльз Мартин

Чарли провел кончиками пальцев по моей руке, на которой до сих пор виднелись тонкие белые шрамы – следы ногтей Эммы.

– Если бы… если бы тогда она смогла меня разбудить, сейчас бы мы с тобой не разговаривали.

Чарли поднялся, шагнул к краю причала и, опустившись на колени, несколько раз плеснул водой себе в лицо. И сел, привалившись спиной к столбику ограждения. Подтянув колени к груди, он обратил лицо к небу, будто смотрел на верхушки деревьев, ясно очерченные на фоне светлеющего неба.

– Портняжка… – проговорил он почти ласково. – Я… Честно говоря, я всегда считал, что моя сестра не сможет даже закончить школу, не говоря о том, чтобы дожить до совершеннолетия. И если бы ты тогда сказал мне, что когда-нибудь я буду свидетелем на ее свадьбе, я бы решил, что ты просто обкурился какой-то дряни. Эмма прожила тридцать с лишним лет только благодаря тебе. Ты дал ей надежду на выздоровление. – Чарли покачал головой. – Она любила тебя, Портняжка… Ты подарил ей почти двадцать лет жизни – больше, чем сумел бы любой человек на планете, но твоя одержимость медициной и твои способности врача тут совершенно ни при чем. В данном случае дело вовсе не в том, какой ты врач, а в том, что ты представляешь собой как человек. Лично я уверен, что ты подарил Эмме новое сердце давным-давно, задолго до того, как поступил в этот свой университет. Просто это произошло не так, как ты себе представлял, да и новое сердце Эммы было не донорским, а твоим собственным.

Чарли негромко засмеялся.

– Надежда – потрясающая штука, Портняжка! Она зажгла в глазах Эммы огонь жизни – я видел это, когда мог видеть… – Поднявшись, Чарли шагнул ко мне и опустился на корточки. Я поднял голову и увидел на его лице странное, напряженное выражение, словно он высматривал в моих глазах что-то ведомое только ему одному.

– Только сегодня я вспоминал Хелен Келлер – о том, как Энн Салливан отвела слепую девочку к колодцу и подставила ее руку под струю воды, а на ладони другой вывела по буквам слово «в-о-д-а». Когда Хелен поняла, что прохладное, жидкое нечто, которое течет по ее руке, и есть «вода», произошло чудо. Впоследствии она написала в своей книге: «…живой мир пробудил мою душу, дал ей свет, дал надежду, подарил радость и свободу»[81].

Чарли вновь поднялся и повернулся ко мне. Я протянул руку, и он подвел меня к краю причала. Там он заставил меня опуститься рядом с ним на колени и погрузил мою кисть в воду. Его лицо оказалось вблизи моего; я ощущал на коже его дыхание, видел решимость и боль в его незрячих глазах, из которых текли и текли слезы.

– Закрой глаза, – потребовал Чарли напряженным голосом.

Я подчинился.

Он поводил моей рукой в воде и сказал:

– Для Эммы ты и был водой. – Он наклонился ближе. – Да, Риз, я хотел бы вернуть себе зрение, но я не собираюсь просто ждать, пока это случится. Я продолжаю жить так, как если бы я был зрячим. В этом вся разница. С тобой случилось несчастье, и ты решил покончить с прежней жизнью. Я – нет. Я продолжаю наслаждаться каждым днем, каждой минутой моего бытия, а ты… ты просто ходячий мертвец. – Крепкими пальцами он схватил меня за подбородок и заставил повернуть голову и посмотреть на собственный дом.

– Эмма умерла. Эмма – а не ты! Но, клянусь чем хочешь, ты ведешь себя так, словно давно окочурился и только по какому-то недоразумению тебя забыли похоронить. К счастью, в твоей жизни появилась маленькая девочка, которая как две капли воды похожа на мою сестру. Большинство людей, совершивших ошибку, так и не получают шанса искупить свою вину, но ты… – Он отпустил меня и покачал головой. – Твой шанс спит сейчас в твоем доме, Портняжка. Смотри не упусти его!..

Я отошел на несколько шагов от края причала, обернулся и посмотрел на Чарли.

– Чарли, я…

Он усмехнулся.

– Ты, Портняжка, один из самых умных людей, каких я когда-либо встречал, но иногда ты тупишь просто по-черному!..

– Как это?

– Да очень просто. – Он мотнул головой. – Неужели ты до сих пор не понял?.. Я простил тебя в тот же день, когда все случилось, иначе черта с два я поселился бы здесь. Если бы я злился на тебя, черта с два я жил бы здесь столько времени, чинил с тобой древние катера и ходил с тобой на веслах по десять миль. К твоему сведению, Портняжка, греблю я терпеть не могу!

– Ты… не любишь грести?

– Ненавижу. – Чарли рассмеялся. – Скучное, монотонное, унылое занятие, которое не скрашивают мне даже окружающие красоты, поскольку я их все равно не вижу.

– Но как же… Почему ты ничего мне не сказал?

Чарли пожал плечами.

– А зачем? Во-первых, ты мой лучший друг, и ты мог бы огорчиться, а кроме того, гребля помогает мне выбираться из дома и держать себя в форме. А для меня это важно, – добавил он, смеясь и похлопывая себя по груди, – потому что, – клянусь! – мне ужасно не хочется, чтобы ты меня резал!

Джорджия, соскочив с крыльца, прижалась к его ноге, и Чарли почесал ей за ухом.

– А сейчас тебе лучше вернуться в дом. Тебе еще предстоит кое-что кое-кому объяснить, а мне почему-то кажется, что маленькая девочка воспримет твои слова совсем не так, как взрослая женщина.

– Да, – согласился я, обернувшись через плечо. – Мне тоже так кажется.

Глава 48

Энни лежала в кресле с откидывающейся спинкой. Обложенная подушками и укрытая теплым пледом, она сразу напомнила мне Эмму десять лет назад. Я опустился рядом на стул, и Энни сразу перевела кресло в вертикальное положение.

– Я хочу рассказать тебе одну историю, Энни…

Синди тоже устроилась поблизости, уперлась локтями в колени и подперла кулаками подбородок.

– Давным-давно, когда мне было столько лет, сколько тебе, я влюбился в девочку, у которой было такое же сердце, как у тебя.

– Такое же больное?

– Нет. – Я покачал головой и улыбнулся. – Такое же доброе и полное любви.

Энни тоже улыбнулась. Она решила, что это новая игра, и пока она ей нравилась.

– Когда мы немного выросли, то узнали, что этой девочке не повезло. У нее тоже было очень больное сердце.

– Такое же больное, как у меня?

– В общем и целом – да.

Энни кивнула с таким видом, словно она и сама это знала.

– И вот однажды, – продолжал я, – мне пришло в голову, что я мог бы ей помочь. Вылечить ее. С тех пор я занимался только тем, что пытался найти способ это сделать. На протяжении многих лет я изучал, как устроено человеческое сердце, и в конце концов… В конце концов я выучился на доктора и начал лечить больные сердца. И говорят, у меня это неплохо получалось.

На лице Энни проступили первые признаки смятения. Слушать она, во всяком случае, стала еще внимательнее, и я взял ее за руку.

– Я даже научился вынимать здоровые сердца у тех, у кого умер мозг, и…

Энни побледнела.

– И пересаживать их тем, кто в этом нуждался.

Теперь Энни смотрела недоверчиво, и я поспешил продолжить:

– Да, – сказал я и кивнул. – Твой знакомый доктор Ройер когда-то был моим ассистентом и помогал мне…

– Так вы и есть тот самый знаменитый «Кудесник из Атланты»?! – перебила меня Энни и беспомощно огляделась по сторонам, словно комната вдруг начала кружиться у нее перед глазами.

– Чем болтать, давай-ка лучше я кое-что тебе покажу. – Я помог девочке выбраться из кресла и отвел ее к себе в кабинет. Там Энни высвободила руку и дважды обошла комнату, разглядывая снимки и дипломы на стенах. Вид у нее был такой, словно она вдруг оказалась в святилище. Я попытался что-то сказать, но Энни остановила меня движением руки.

– Но почему вы… ты… Почему ты ничего не сказал?

Я ответил не сразу. Сев к столу, я взял в руки фотографию Эммы, сделанную за несколько недель до смерти.

– Потому что… я совершил несколько ошибок… И до сих пор продолжаю за них расплачиваться.

Энни посмотрела на снимок у меня в руках и перевела взгляд на меня.

– Твоя жена умерла из-за того, что ты что-то сделал?

И снова я ответил не сразу, обдумывая вопрос.

– Да.

– Ты сделал что-то не так?

Я кивнул.

Сев на ближайшее кресло, девочка некоторое время продолжала разглядывать комнату, потом порывисто встала, подошла ко мне и положила голову мне на плечо. Лицо у нее было изможденным и совершенно бескровным, а дыхание – неглубоким и частым.

Я вынес Энни на веранду и усадил на качели. Синди укутала ее пледом, и тут девочка открыла глаза и посмотрела на меня. Этот взгляд – прямой и ясный, проникал глубоко в душу и одновременно и страшил меня, и утешал.

– А ты… ты будешь лечить меня? – спросила Энни.