Песнь молодости - Ян Мо

— Из твоих писем я поняла, что ты сильно изменилась, стала много работать, и поставила себе ясную цель в жизни. Меня это очень радует, — сказала Дао-цзин, устало опускаясь на кровать и не сводя глаз с Сяо-янь.

— Но ты еще не знаешь подробностей. Я с тех пор всегда выступала на стороне коммунистов, комсомольцев и прогрессивно настроенных студентов, участвовала во всех их мероприятиях. Стала активисткой… — Она задумчиво продолжала: — Ты не помнишь Ли Хуай-ин? Это девушка, которая так сочувствовала тебе в этой истории с Ху Мэн-анем… Однако сейчас она решила стать поэтессой и ради этого все дни запоем читает Шекспира. Кроме того, ее выбрали университетской «королевой красоты». Стала такой известностью, что дальше ехать некуда!

— Мелкая буржуазия всегда колеблется, — ответила Дао-цзин. — Такие люди, как Ли Хуай-ин, не редки. Да, Сяо-янь, тебе ничего не приходилось слышать о Лу Цзя-чуане, Ло Да-фане, Цзян Хуа, Сюй Нине, Сюй Хуэй? Что с ними?

— О Лу Цзя-чуане и Ло Да-фане ничего не знаю. Сюй Нин — в Первой тюрьме. Не понимаю откуда, но его мама знает меня. Она как-то раз приходила к нам. Сюй Хуэй все еще не вернулась. Вот только один человек… — Сяо-янь внезапно сделала хитрую мину, подтолкнула Дао-цзин и засмеялась, — приходил два раза ко мне и все по вечерам… Он назвал себя Ли и спрашивал про тебя. Наверное, эго и есть тот самый Цзян Хуа, которым ты интересуешься. Он как будто сильно беспокоился о тебе.

— Нет, это вряд ли он… — с интересом и некоторым недоверием произнесла Дао-цзин. — Откуда Цзян Хуа мог узнать про нашу с тобой дружбу? Да, ведь ему могла рассказать Сюй Хуэй. Эх, Сяо-янь! Если бы ты знала, какие это все мужественные люди: Лу Цзя-чуань, Цзян Хуа и Линь Хун! С Линь Хун я познакомилась в тюрьме. Она погибла. Как вспомню про них, так становится тяжело на сердце. Лу Цзя-чуань в тюрьме… Если Цзян Хуа в Бэйпине — это замечательно. Ты не знаешь, где он живет? Он не дал тебе своего адреса?

— Нет, — покачала головой Сяо-янь и тихо сказала: — Я слышала, что Линь Хун — это та же Чжэн Цзинь, она переменила фамилию.

— А ты откуда это знаешь?

— Мне говорила Юй Шу-сю. Она навестила меня сразу же, как только вышла на свободу. Полдня рассказывала мне о борьбе, которую заключенные вели в тюрьме. Она говорила и про Линь Хун и про тебя. — Сяо-янь закрыла глаза и вздохнула. — Я даже зримо представляю себе облик этой сильной и красивой женщины…

— Да, такие люди не умирают, — сказала Дао-цзин.

В это время в комнату с радостным возгласом вбежала Юй Шу-сю.

— Линь, сестричка! Ты на свободе, вернулась! Мама не разрешила мне идти в тюрьму и оставила дома. Я знала, что ты приедешь сюда, и потихоньку ускользнула. Как я рада! Мы снова вместе и можем вести борьбу против этого плешивого Чан Кай-ши!

Сяо-янь с восхищением глядела на эту энергичную, живую девушку. Несмотря на перенесенные потрясения, на тяготы, жизнерадостность и неукротимое стремление к правде ничуть не уменьшились в ней. На глаза Сяо-янь навернулись слезы.

Дао-цзин крепко обняла Юй Шу-сю и внимательно посмотрела на нее.

— А ты уже поправляешься. Чем же вкусным тебя кормит мама?

— Мама ругает меня, папа — тоже. Они говорят, что меня досыта накормили в тюрьме! Пусть я и пострадала невинно, но кто просил меня идти в тот день в Пекинскую библиотеку с запрещенной книжкой в руках? Они и думать не могли, что я выйду из тюрьмы и стану революционеркой. Мама говорит, что за такие дела можно лишиться головы, и поэтому никуда меня не пускает. Все политические книги у меня отобрали — все равно что охранка. Папа — ужасный трус, а мама прячется за его спину и только все время молится. Ах, мама! Станет она меня теперь вкусным кормить!

Дао-цзин и Сяо-янь расхохотались. Но Юй Шу-сю нахмурила брови:

— Чего вы смеетесь? Я пришла к вам за советом: хочу вступить в Красную Армию, а если не удастся — пойду работать на завод, чтобы стать настоящим пролетарием. Иначе в этой семье так и останешься несознательной.

— Хорошо, Шу-сю, успокойся! — пожала ей руку Дао-цзин. — Мы обязательно поможем тебе. Но ты должна набраться терпения, ибо поспешность сейчас может причинить большое огорчение твоим родителям. Для того чтобы стать бойцом Красной Армии или рабочим, нужно сначала установить связи с партией. Только с помощью партийного руководства можно решить этот вопрос. Мы не имеем права делать, что нам вздумается.

Юй Шу-сю подняла свои большие глаза на Дао-цзин:

— А ты установила связь с организацией?

— Я всего полдня, как на свободе. Но уверена, что вскоре сделаю это.

— Тогда сразу же сообщи. Ну, мне пора, — и Юй Шу-сю торопливо ушла, опасаясь, как бы родители не хватились ее.

Дао-цзин и Сяо-янь весь вечер никак не могли наговориться.

— Скажи, Сяо-янь, ты так и не встретила за это время человека, которого могла бы полюбить?

— Встретила… Ты его знаешь… Только… я еще не решила…

— Я его знаю? Кто же он?

— Чжэн Цзюнь-цай. У него есть и другая фамилия — Дай Юй.

— Он!.. — Дао-цзин как будто чем-то ударили.

Но вправе ли она высказать свои сомнения? После долгой паузы она лишь выговорила:

— Поздравляю! Как вы познакомились?

— В университете, у одной моей подруги — Фан Шу-лин, — радостно ответила Сяо-янь, ничего не подозревая. — Они земляки. Он часто заходил к ней. Бывала у нее и я. Вот и познакомились… Он знает наизусть весь «Капитал»!

— А чем он раньше занимался, ты знаешь?

Сяо-янь уловила в голосе Дао-цзин нотки сомнения.

— Нет… Я собиралась расспросить его. А как твои дела? У тебя тоже…

— У меня никого нет, — перебила ее Дао-цзин.

— Неужели у тебя нет любимого? — участливо спросила Сяо-янь.

Дао-цзин ничего не ответила. Наступило молчание. Затем Дао-цзин медленно, как будто каждое слово стоило ей большого труда, проговорила:

— Сяо-янь, ты не понимаешь… Мысли о нем, мои чувства никогда не изменятся. Я буду всегда его ждать…

— Кто же это? О ком ты говоришь? Ты же никогда ни с кем не дружила! — спросила Сяо-янь, пораженная и взволнованная.

Дао-цзин вскочила с кровати и зажгла лампу. Из подкладки своего старого платья она достала скатанную в трубку бумажку, развернула ее и передала Сяо-янь:

— Только ты не смейся… Это мне в тюрьме удалось написать стихи про него.

Сяо-янь в волнении стала читать. В тесных колонках иероглифов она видела горячее и страдающее сердце подруги.

В том сумраке, что целый мир затмил,Ты ярок был, как вспышка грозовая,Как молния, что, небо разрывая,Рождает громы,Освежает мир.И в той грозе — я капля дождевая!Мне светел путь,И легче мне идти,Но где теперь легли твои пути?Не знаю…Нас не сковала «преданность святая».Ты не просил ни сердца, ни руки,Но я тебе поверила навеки,Отбросила обманы и наветы.И вотВ тюрьму ворвались струи света,И — вдребезги решетки и замки!Я слышу — голос твой звучит все ближе,Твое лицо, твою улыбку вижу.Я счастлива,Но где сейчас ты?Где ты?Откуда шлешь далекие приветы?Печаль души моей обнажена.Я день и ночь тебя лишь ожидаю,Ведь навсегда тобою зажженаМоя любовь,Горячая,Живая…

Дао-цзин сидела, облокотившись на стол. Раскрасневшаяся Сяо-янь закончила читать и выпрямилась. Она еле сдерживала слезы:

— Дао-цзин, я понимаю тебя, твою боль и надежды… Я верю, что придет день, когда мы разрушим тюрьмы, и все, все мы и наши любимые, будем наслаждаться жизнью… Такой день придет!

— Да, такой день придет! — твердо повторила Дао-цзин, глядя на подругу.

Глава семнадцатая

Дао-цзин стояла около окна и любовалась цветущим жасмином. На душе было неспокойно. Еще в тюрьме она узнала от одной заключенной, что на свободе с ней сразу же установят связь. Однако прошло уже два дня, а ее никто не разыскивал. Кто же будет этот связной?..

Сяо-янь ушла на занятия. Дао-цзин не решалась выйти из дома, все ожидая, что к ней придут. Она сидела в пустой комнате, не зная, что ей делать.

В одиннадцатом часу пришел Цзян Хуа. Для Дао-цзин это было полной неожиданностью. Она обрадовалась встрече и долго трясла ему руку:

— Цзян, мы с тобой почти два года не виделись!

— Рад, что ты на свободе, — улыбаясь, ответил Цзян Хуа.

Сегодня он был одет как мелкий чиновник: в темно-синем халате и черных ботинках. В ласковых глазах его была твердость и уверенность.

— Да, с тех пор, как мы расстались с Динсяне… — сказала Дао-цзин, не зная, с чего начать разговор.

Глаза выдавали ее радостное настроение. Цзян Хуа улыбался и молча смотрел в ее худое и бледное лицо.