Гражданские войны - Аппиан

88. Брут и Кассий, поняв, что враги идут им навстречу не для преграждения дороги, но что они перешли из Македонии во Фракию из-за недостатка в фураже, двинулись к Эну и Маронее, откуда направились к Лисимахии и Кардии,[428] городам, защищающим полуостров Херсонес Фракийский наподобие двоих ворот, а на другой день прибыли к Черному заливу.[429] При подсчете войска оказалось тяжеловооруженных всего 19 легионов, у Брута — 8 и у Кассия — 9; однако, ни один из них не был укомплектован полностью, и лишь два легиона едва-едва доходили до нормального числа, так что всего было легионеров около 80.000. Всадников было у Брута кельтов и лузитанцев 4.000, фракийцев, иллирийцев, парфян и фессалийцев 2.000; у Кассия же иберийцев и кельтов 2.000, конных стрелков из лука, арабов, мидян и парфян 4.000. В качестве союзников к ним присоединились цари и тетрархи живших в Малой Азии галатов[430] с многочисленным пешим войском и свыше 5.000 всадников.

89. Таковы были военные силы, собранные Брутом и Кассием у Черного залива, и с таким количеством солдат вступили они в бой, предназначая остальное войско на иные потребности. Подвергнув, согласно обычаю, войско обряду очищения,[431] Брут и Кассий уплатили обещанные премии. Они, озаботившись иметь свободные деньги, старались расположить к себе солдат подарками, особенно тех, кто большею частью бывал в походах под предводительством Гая Цезаря, чтобы кто-нибудь из них не изменил им, будучи введен в заблуждение видом или сходством имени младшего Цезаря с Гаем Цезарем. По этой же причине решено было обратиться также к войску с публичной речью. Воздвигнута была большая трибуна. Полководцы взошли на нее с одними лишь сенаторами, а войска, как их, так и союзнические, стояли вокруг трибуны внизу; уже вид массы войска, которое считалось достаточно мощным, наполнял сердца радостью. Крепка была вера и надежда обоих полководцев, когда они видели себя во главе столь многочисленного войска. В свою очередь все это еще больше укрепляло веру войска в полководцев: ведь общие надежды порождают взаимное расположение. Так как среди многочисленной толпы стоял шум, глашатаи и трубачи старались водворить молчание. Когда оно, наконец, наступило, Кассий — ибо он был старше по возрасту — выйдя немного вперед за фронт на середину, произнес следующую речь.

90. "Соратники! Во взаимном друг к другу доверии нас объединяет главным образом опасность, являющаяся для нас общей. Но нас объединяет также и выполнение на деле всех данных нами обещаний как самое надежное ручательство в том, что мы обещаем вам в будущем. Наши надежды опираются на вашу доблесть, солдаты, и на нас самих, которых вы видите теперь на этой трибуне, на сенаторов, столь многочисленных и столь влиятельных! В нашем распоряжении, как вы знаете, имеется много военного снаряжения, много провианта, оружия, денег, кораблей и союзников из провинции и царей. Есть ли нужда поэтому призывать вас моею речью к мужеству и рассудительности, коль скоро вас объединяет общее военное снаряжение и общее дело? Что касается той лжи о нас, которая исходит от обоих наших врагов, то вы знаете их очень хорошо и в силу этого добровольно стали нашими собратьями по оружию. Но нам представляется целесообразным основательно выяснить все дело, из чего лучше всего будет видно, какое прекрасное и справедливое основание для войны на нашей стороне.

91. Ведь мы, вместе с вами участвовавшие в военных походах Цезаря, бывшие в этих походах предводителями, сильно помогли его возвышению и всегда оставались его друзьями: едва ли поэтому может показаться, что мы из личной вражды злоумышляем против него. Но в области мирных дел он оказался заслуживающим порицания — не в отношении нас, его друзей, — ибо и здесь он ценил нас больше других, — а в отношении законов, в отношении государственного строя: ведь более ни одного не оставалось в силе закона, ни связанного с властью знати, ни имеющего отношения к правам народа. А все это установили еще наши предки, когда, по изгнании царей, они дали клятву и зарок никогда более не потерпеть новых царей. Храня эту клятву и отвращая от себя проклятие, мы, потомки клявшихся, не могли дольше допускать, чтобы один человек, хотя бы любимый и ценимый нами, в себе одном сосредоточил всю власть, от народа взял себе распоряжение государственной казной и войском и выборы магистратов, от сената — управление провинциями, чтобы вместо всех законов он сам стал единственным законом; чтобы вместо власти народа явилась власть господина; чтобы вместо сената занял место во всем самодержец.

92. Может быть, вы недостаточно ясно сознавали все это, а видели только его военную доблесть. Но теперь, вероятно, вы это легко поймете, хотя бы исходя из того, что имеет отношение к вам одним. Вы, народ, во время войны во всем подчиняетесь полководцам как владыкам. Но в мирное время вы сами, в свою очередь, имеете над нами власть: хотя сенат и обсуждает предварительно все мероприятия, чтобы предотвратить ваши ошибки, но решаете вы, вы голосуете по трибам и центуриям, вы избираете консулов, трибунов, преторов. Наряду с избранием магистратов вы решаете и важнейшие дела, наказывая или награждая нас, когда, управляя вами, мы заслуживаем наказания или награды. Это-то право воздавать по заслугам, граждане, и возносило правителей на вершину счастья — достойным воздавались почести, и получившие почести бывали благодарны вам. В силу этого права вы сделали консулом Сципиона, когда получили извещение о его действиях в Африке; в силу того же права вы на каждый год избирали трибунами тех, кого хотели, чтобы они в случае надобности отстаивали перед нами ваши интересы. Да что мне перечислять дальше то, что вы и сами знаете!

93. Но с тех пор, как стал властвовать Цезарь, вы уже более не избирали ни одного магистрата — ни претора, ни консула, ни трибуна, никому не давали оценки, не могли присуждать награду сообразно этой оценке. Коротко говоря, никто не оказывался обязанным вам ни за получение магистратуры, ни за управление провинцией, ни за сдачу отчета о своей деятельности, ни за правосудие. Более же всего достойно сожаления то, что вы даже не могли прийти на помощь самим своим трибунам, когда их оскорбляли, на помощь той власти, которую вы установили как свою собственную магистратуру, объявив ее священной и неприкосновенной. Вы видели, что эти неприкосновенные магистраты дерзко лишены своей неприкосновенной власти и своей священной одежды, лишены без суда, по одному распоряжению, так как оказалось, что они, охраняя ваши интересы, восстановлены против тех, кто пожелал провозгласить Цезаря царем. Все это сенат воспринял особенно тяжело — из-за вас: ведь трибунская власть ваша, а не сенатская магистратура. Ни открыто порицать этого человека, ни привлечь его к суду сенат не мог из-за мощи военных сил, так как и войска, принадлежавшие до сих пор государству, Цезарь превратил в свою личную собственность. Поэтому-то сенат и решил защищаться против тирании единственным оставшимся ему способом — путем покушения на его жизнь.

94. Нужно было, чтобы план возник у наилучших людей, а исполнено дело было бы немногими. Когда это совершилось, сенат тотчас же вынес о происшедшем согласное суждение, вполне ясное, так как он даже постановил, что должна быть выдана награда за тираноубийство. Но так как сенаторов удержал от этого Антоний, чтобы, как он говорил, предотвратить беспорядки, да и мы считали, что помощь государству следует оказать не ради награды, а ради самой родины, сенат от этого отказался, желая не оскорблять памяти Цезаря, а лишь избавиться от тирании. Было постановлено предать все происшедшее забвению, даже еще определеннее — что за убийство не должно быть преследования. Немного позже, когда Антоний стал, заискивая перед народом, возбуждать его против нас, сенат дал нам и управление крупнейшими провинциями, и высшую власть над войском, и управление всеми землями от Ионийского моря до Сирии; что же, наказывал он этим нас как преступников или награждал за убийство, предоставляя нам священный пурпур, фасции?[432] Теми же мотивами были вызваны и действия сената по отношению к юному Помпею. Он не принимал никакого участия в происшедшем, но так как он был сыном Помпея Великого, первого из сражавшихся за власть народа, и к тому же несколько досаждал тирании своим скрытым пребыванием в Испании, сенат вызвал его из изгнания, присудил выдать ему компенсацию за имущество отца из государственных средств и объявил его начальником всех морских сил: все это делалось для того, чтобы и он, сторонник демократии, получил какую-нибудь магистратуру. Какое же еще действие сената вы требуете как лучшее доказательство того, что все это совершилось с его согласия, кроме разве того, чтобы это было еще подтверждено словами? И это сенат сделает — он скажет и при этом вознаградит вас большими дарами, как только сможет и говорить и вознаграждать.