Вечный зов (Том 2) - Анатолий Иванов

Сделав широкий круг над развороченной солдатскими лопатами и снарядами сопкой, аист, по-прежнему не шевеля крыльями, поплыл к реке.

И вдруг туго распластанные крылья аиста сломались, в одно мгновение превратились в лохмотья. И лишь потом донесся выстрел. Птица бесформенным комком стала падать вниз.

- Сволочи! - Магомедов, обезумев, вскочил во весь рост, затряс кулаками.

- Сволочи-и!

Иван зверем метнулся к Магомедову, схватил за ремень, изо всей силы дернул, повалил бывшего командира самоходки на дно траншеи.

- Уйди! Прочь! - вскричал Магомедов, пытаясь подняться.

Тогда Иван навалился на него всем телом, подскочивший Ружейников схватил азербайджанца за руки.

- Утихни! Кому сказано! - прохрипел старший лейтенант, вытащил на всякий случай из кобуры Магомедова пистолет. - Распсиховался тут!

Пока все это происходило, немцы, развлекаясь и упражняясь в меткости, со всех сторон палили по падающей птице. Мертвый аист только переворачивался в воздухе, от него густо брызгали перья, а потом, кружась, медленно падали вниз.

Разбитое, разорванное пулями тело птицы давно упало где-то на землю, давно перестали стрелять немцы, а легкие перья еще долго сыпались и сыпались.

- Твое счастье, что на аиста глазели, а не на окоп, - сказал Иван, отходя от Магомедова. Тот лежал на дне окопа лицом вниз, ничего не выкрикивал теперь, только хрипел и царапал пальцами землю.

Все было тихо. Иван и Семен лежали на бруствере, сквозь натыканные в землю ветки смотрели вниз, где в разных местах чернели темными глыбами разбитые танки, а дальше поблескивала, отражая звездный свет, неширокая речка. Нигде ни звука, ни огонька, будто вокруг на много километров не было ни одного человека, ни одного живого существа, река и та омертвелая, течение воды словно прекратилось почему-то и теперь никогда уже не возобновится.

- Письмо-то Наташке не забудь переслать, ежели что, - вполголоса проговорил вдруг Семен.

- Помнишь, - усмехнулся Иван. Достал письмо и вдруг разорвал его надвое, потом еще надвое.

- Ты что?! - сдавленно вскрикнул Семен, вырывая обрывки.

- Вернешься домой - сам и расскажешь ей про свою... про что в письме. А лучше - не надо.

Семен, сжимая в кулаке бумажные клочья, спросил, помедлив:

- Ты, дядь Ваня... веришь, что вернемся?

- Обязательно.

- Если бы так, - вздохнул Семен.

- Жизнь, Семка, никому ведь не убить, сказал вон Магомедов.

И хотя Семка не понял, при чем тут Магомедов, переспрашивать не стал, разгреб в бруствере ямочку, сунул туда изорванное письмо и привалил землей.

- Правильно, - сказал Иван. - Бабам и так нынче сколько горя. Пущай этого не узнает.

- Не в том дело, - вздохнул Семен.

- А в чем?

- Этого не объяснить. И не понять никому. Олька хорошая, она никому не хотела... чего-то причинить. "Наташку, говорит, когда вернешься, люби еще сильнее... и береги".

- Чего ж она хотела?

- Чтобы ее немного пожалели.

- Это как же? - повернул голову Иван.

- Я и говорю - не понять.

Иван немного помолчал, вглядываясь в темноту. Повернулся на бок и вздохнул.

- Не знаю, Семка, большой ли, малый ли грех у тебя с ней был... Только я не одобряю.

- Не было греха, - упрямо сказал Семен. И, ощущая на себе вопросительный, непонимающий взгляд Ивана, прибавил чуть раздраженно. - Да, все было! А греха не было.

Иван больше ничего не стал расспрашивать.

Тихо все было на высотке и вокруг нее и после двух часов. Как было приказано, Иван в положенное время разбудил Ружейникова с Магомедовым, а сам лег на дно окопа, на место командира батареи, ощущая нагретую его телом плащ-палатку.

- А я не усну, выспался, - произнес Семен. - Пусть лучше еще Ружейников или Магомедов поспят.

- Не можешь, а тебе надо. Ты постарайся, - сказал Иван. - А то, чую, будет завтра дело...

- Как это чуешь?

- А как зверь лесной пожар чует. Спи!

Семен покорно лег на землю и в самом деле скоро заснул, опять провалился, как в яму.

Проснулись Иван и Семен от грубых толчков - не то тряслась земля, не то их кто-то безжалостно пинал. Ночь уже кончилась, занимался рассвет. Небо над высотой было затянуто, как скатертью, бледно-оранжевым светом, за скатерть будто непрерывно дергали, она то съезжала в сторону, к речке, то снова распластывалась над головой. В уши колотил беспрерывный грохот.

- Что? Лезут? - прокричал Иван, вскакивая.

- Приготовиться! Приготовиться! - орал Ружейников, размахивая пистолетом, и действительно пинал Семена. Он был в каске, каска сидела на голове криво. Рот командира батареи тоже был страшно перекошен, в черной дыре хищно поблескивали зубы. На шее у него болтался бинокль. В левой руке старший лейтенант держал за ствол автомат, и, когда Семен вздернулся с земли, сунул ему оружие, и, увидев, что Семен взял его, повернулся и побежал вдоль окопа.

Через несколько мгновений все четверо лежали на бруствере и смотрели, как за рекой по всей кромке леса, уходящей вдаль, во мраке колышется поднятый снарядами слой земли и дыма, а снизу, прорывая этот слой, вспучиваются пестрые, раскаленные бугры, а потом взрываются и летят вверх и в стороны тугими огненными брызгами. Под мерцающим светом от взрывов блестела перетоптанная, спутанная трава по склону холма, по ней от разбитых танков в сторону реки бежали темные фигуры немецких снайперов, стороживших запертых на высоте людей. Трава была скользкой, немцы бежали и падали. Поднимались и опять бежали.

- Из ручного их бы можно еще достать! - прокричал Иван сквозь грохот.

- Отставить! Это одиночки. А патронов...

Иван все понял, что хотел сказать Ружейников, повернул голову к Семену. Тот, покусывая нижнюю, заскорузлую губу, спокойно глядел на убегавших немцев, на взрывы за рекой, на подожженный снарядами в нескольких местах лес и чуть улыбался.

Неожиданно где-то недалеко, над болотами, густой мрак пронзила зеленая ракета, грохот артиллерийской канонады почти смолк, но вражеские пушки, расположенные вдоль кромки леса, изредка постреливали, снаряды их рвались недалеко в болоте.

- Ничего не понимаю, - пробормотал Ружейников. - Они бьют прямой наводкой в болото. Неужели наши из болота наступают? Это немыслимо!

- Они наших в упор расстреливают! - закричал Магомедов. - Надо подавить их пушки! Разрешите? Отсюда их легко накрою...

- Надо, говоришь? Наверное, надо... - хриплым и неуверенным голосом произнес Ружейников, растирая кулаком подбородок. - Давайте - ты и Савельев Иван!

Магомедов с Иваном вскочили уже, чтобы кинуться к пушке, но Ружейников поднял руку:

- Стойте! Что это?

Из-за реки донесся какой-то вой. Он все поднимался, нарастал там, далеко, где стреляли немецкие пушки, его заглушали орудийные выстрелы, временами накрывал волнами вспыхивающий треск автоматов.

- Отставить, Магомедов! - Командир батареи почему-то зло поглядел на азербайджанца, на Ивана Савельева, кивнул туда, за реку: - Ты слышишь? Вы слышите?

- Там люди в атаку пошли, - сказал Магомедов.

- Пошли, - согласился Ружейников. - А что они кричат?

Немецкие орудия стреляли все реже, но все более нарастал треск автоматов. Однако он теперь не мог заглушить яростный рев человеческих голосов. Но это было не привычно-знакомое, раскатистое "ура-а!", люди кричали как-то по-другому, яростно, по-звериному.

Магомедов, Иван Савельев и Семен слушали этот рев и молчали.

- Та-ак, - вяло и бесцветно промолвил вдруг Ружейников, снял каску, сдернул пилотку и вытер ею взмокшее лицо. - А я, кажется, слышал такое... нынче зимой. Когда мы на Вязьму наступали. Так... с такими криками в атаку штрафники, штрафная рота ходила.

- Товарищ старший лейтенант! Смотрите! - закричал Магомедов. - Они отходят!

Ружейников торопливо вскинул к глазам бинокль. Но и без бинокля было видно, что по всей кромке леса по-прежнему шел бой. Лесной клин, выходящий к реке, начал вдруг окутываться дымом - то ли деревья загорелись, то ли немцы подожгли дымовые шашки. Огня, во всяком случае, с высоты не было видно. Ружейников, Магомедов да Иван с Семеном видели лишь, как в рассветной полумгле сквозь клочья и полосы дыма бегут толпы немцев. Часть из них залегла на противоположном берегу, торопливо окапывалась, остальные кидались прямо в воду, переплывали, переходили неглубокую речушку и тоже принимались зарываться в землю. Ружейников наблюдал за всем этим, даже приподнялся на руках, будто изготовился к прыжку.

- Сосенки-елочки! - воскликнул он, остервенело сверкнув глазами. - Сейчас они пожалеют, что не задавили нас тут. Магомедов и вы, Савельевы, - к орудию!

Справа, на западе, где небо было темнее всего, оно осветилось вдруг бледно-оранжевым заревом, будто именно оттуда, с противоположной стороны, вздумало сегодня взойти солнце, и до высоты, до огневой позиции бывшей батареи, от которой осталась одна пушка, докатился гул, глухой и могучий. Он шел будто под землей, колыша ее, грозя ежесекундно разорвать недра, вырваться наружу и тогда уж в неудержимой ярости затопить все вокруг, смять, растереть в порошок все живое и мертвое.