Ведьма и вампир - Наталья Авербух

Прошла половина недели из отведённого бароном срока, когда вампирша неожиданно открыла глаза.

— Вир! — зарычала она, сбрасывая задремавшего оборотня. — Что ты тут делаешь?!

К её удивлению, следователь Совета не испугался, не попытался изобразить раскаяние или что там ещё должен изображать мужчина, когда рядом с ним просыпается девушка, засыпавшая в одиночестве.

— Тебе лучше?

— А я разве болела? Не припоминаю.

— Ты была без сознания, — напомнил оборотень. — Мёртвая.

Девушка потрясла головой. Откинула одеяло и села.

— Сколько?

— Четвёртый день на исходе.

Вампирша переливчато присвистнула.

— Эк я! Думала, меньше выложусь.

— Что помнишь?

— Не смотри на меня так, я не сумасшедшая! Да, растерялась сначала, но уже обо всём вспомнила. Ты лучше скажи, какой дурак меня сюда уложил прямо в платье?

— Лим, — немного растерялся оборотень. — А Магда башмаки сняла.

— И на том спасибо, — проворчала вампирша.

— Как себя чувствуешь?

— Всё со мной нормально.

— Нормально? — Вир потрогал руку девушки — она осталась такой же холодной. Прислушался. Вейма не дышала. Сердце не билось.

— Ты чего? Со мной всё в порядке, правда. Который час?

— Я не знаю.

Вир подошёл к окну и взялся за ставни, чтобы взглянуть на небо.

— Не трогай! — завизжала вампирша. — Не трогай ставни!

— Вейма?

— Э-э-э… Вир… ты знаешь, я думаю, после этих дней я не сразу привыкну к дневному свету… Не смотри на меня так! Я не собираюсь рассыпаться в прах, как в дурацких человеческих легендах. Просто глазам будет больно… Вир, ты же не откроешь ставни, верно?

Оборотень помрачнел.

— Не открою.

В наружную дверь покоев постучали. Вир пошёл открывать: судя по запаху, им принесли поесть. Мимо него мелькнула Вейма, бросаясь к выходу. Оборотень едва успел оттащить девушку от засова и запереть в одной из внутренней комнат.

Когда он вернулся с подносом еды, Вейма была мрачна и уныла.

— Что ты задёргался? Я просто хотела поздороваться.

— В другой раз.

— В чём дело-то?!

— Ни в чём. Ешь.

Вампирша скривилась.

— Мне что-то не хочется. Я позже поем, хорошо?

— Вейма!

— Что — Вейма? Просто не хочу есть. Имею я право?

— Зачем бежала к двери?

— Просто хотела поздороваться, — повторила вампирша.

— Тебе нужна кровь?

— Да! — выпалила Вейма. И тут же закрыла лицо руками, разрыдалась. — Нет, нет, не хочу! Не надо! Не спрашивай меня ни о чём, не спрашивай!

— Вейма, — обнял девушку Вир. — Не бойся.

— Я ничего не боюсь, — всхлипнула вампирша. По-детски утёрла глаза кулаками и потянулась поцеловать возлюбленного. Он отшатнулся с тихим вскриком. — Что с тобой?

— Твои глаза…

Вампирша вздрогнула и пошла искать зеркало. Оно нашлось в соседней комнате — то самое, с помощью которого они подсматривали за оставшимися в кабинете психолога без присмотра клиентами. Вейма развернула зеркало к себе отражающей стороной и тоже отшатнулась. Теперь у неё были вертикальные зрачки.

— Давно это у меня появилось?

— Только что.

Вампирша снова присвистнула.

— Всё. Теперь меня можно не убивать. Я уже умерла.

— Отчего глаза изменились?

— Признак окончательной смерти, — пояснила вампирша. — Нас в Университете немного лекарскому делу учили. Если надавить, а глаза такие — всё. Не спасёт ни белая магия, ни кровь оборотней, ни сила вампиров. Полный и окончательный труп.

— Вейма!

— Перестань. Умереть от того, что не хочешь никому причинять вреда или от того, что причинила вред слишком многим? Какая разница?

— Если ничего не предпримем, ты умрёшь от рук охотников! — разозлился Вир.

— Ну и что? Чего мне бояться? Я уже мертва.

— Нет!

— Я мертва. И больше ничего не чувствую и не боюсь. Мне всё равно, что со мной станет.

— Тогда я открою ставни.

— Не смей!!!

— Значит, не всё равно?

— Отстань от меня! Какая тебе разница, что со мной происходит?!

— Я люблю тебя.

— А если я скажу, что уже неспособна любить, что тогда?

— Всё равно, — упрямо сказал оборотень. — Люблю.

— Дурак, — бессильно махнула рукой вампирша. — Я сейчас хуже, чем проклята.

— Не имеет значения.

— Есть хочу, — тоскливо проныла Вейма.

— Нельзя. Охотники…

— Знаю. Мне теперь всю жизнь здесь от них прятаться? А ещё от людей и от солнца?

— Тебе видней.

— Я ничего не знаю! Мне не рассказывали, что бывает после таких пробуждений!

— Клан…

— Клан меня убьёт!

— Убьёт?

Вампирша замялась.

— За эту выходку, — отводя взгляд, пояснила она. — Это я в переносном смысле.

— Чем грозит клан?

— Ничем клан не грозит.

— Вейма!

— Отстань от меня! Не смей допрашивать! Отстань, слышишь?!

— Не кричи. Успокойся. Скоро вернутся Магда и Лим, они могут знать…

— Ничего они не знают. Ватар не предупреждал меня об этом, откуда Лиму-то знать? Про Магду я вообще молчу. Думаешь, её в Башне вампиров лечить учили?

— Должен быть способ.

— Ага. Солнечные ванны?

— Перестань. Успокойся.

— Я не хочу успокаиваться! — заорала вампирша. — Меня нет, я мертва, почему я должна быть спокойна?! Я и так — покойна!

— Ты поправишься.

— Ха-ха-ха!

Вейме лучше не стало. К ночи она оживилась, каким-то образом почувствовала наступление темноты и открыла ставни сама. На что похожа девушка в лунном свете, Вир старался не думать. Даже ему, оборотню, было неприятно вспоминать о таком к ночи. Вампирша была неестественно весела, всё время говорила, смеялась, рассказывала какие-то удивительные истории из жизни клана — некоторые даже выдумывала на ходу. К воспоминаниям о человеческой жизни возвращаться не желала, малейший вопрос о семье или даже обучении встречал резкий отпор. К утру забеспокоилась, заперла ставни и пожалела, что не может заколотить.

Нервно пройдясь по комнате, легла в постель, посетовала, что барон велел сжечь гроб вместе с домом. В гробу, мол, спалось бы гораздо уютней. С другой стороны, крышки у него всё равно не было. Вейма укрылась одеялом с головой и застыла, снова впав в то бессознательное состояние, из которого вышла вечером. Проснулась только к ночи.

Вир боялся смотреть на возлюбленную: за несколько дней она чудовищно похудела, превратившись едва ли не в обтянутый кожей скелет. Глаза ввалились, нос заострился, а клыки, кажется, удлинились.

«Экспериментальным путём» Вейма выяснила, что теперь совершенно не может прикасаться к серебру, боится предметов культа Защитника и перестала отражаться в зеркале. Если в первую ночь после пробуждения она по-детски цеплялась за руку оборотня в слепой надежде, что хотя бы его присутствие защитит от надвигающегося ужаса, то теперь упорно избегала. И дело даже не в испуге, нет, панике, которая виднелась в глазах следователя Совета. Дело было в том, что оголодавшая вампирша каждый раз с трудом отводила взгляд от шеи оборотня. И от прожилках вен на руках. И вообще, возлюбленный казался ей теперь необыкновенно гармоничным переплетением кровеносных сосудов. Всё остальное в нём — помеха или дополнение к ужину.