Критическое исследование хронологии древнего мира. Античность. Том 1 - Михаил Постников

Последняя история наводит на серьезные размышления общего характера. Большинство «античных» произведений искусства было открыто в эпоху Возрождения, и тогда же была произведена их атрибуция: «эти скульптуры принадлежат резцу Фидия», а «эта ваза была сделана в эпоху Перикла» и т.д. Какую роль в этом играло тщеславие коллекционеров и их желание превзойти друга–соседа в полноте и богатстве своей коллекции? Каковы были, вообще, основания той или иной атрибуции? Ведь мы видели, как ошибались в этом даже в наше время специалисты и с каким упорством они отстаивали свои мнения. Вот что пишут, например, известные советские археологи Амальрик и Монгайт о «ранних» коллекциях: «Вещи различных веков и различных народов стояли рядом, и невежественные знатные коллекционеры не умели разобраться в них, хотя с самоуверенностью вельмож, которым все доступно и все возможно, пытались делать это. Так, некий принц Канино… о чаше с изображением Диониса, плывущего по морю на корабле с мачтой, обвитой виноградом… заявлял, что это не кто иной, как библейский Ной на своем ковчеге во время потопа» ([91], стр. 12).

Конечно, этот случай анекдотичный, но где гарантия в правильности атрибуций в ситуациях более тонких?

В конце концов, сколько скульптур (и какие) было действительно найдено, а не сделано тогдашними скульпторами на потребу «ловких торговцев»?

Тут мы вплотную соприкасаемся с общей проблемой распознавания фальсификаций и с ее обращением — проблемой удостоверения подлинности.

Разоблачение подделок

В [77] приведен список методов, которыми пользуются специалисты для выяснения подлинности произведений искусства (как мы видели, весьма часто, только после того, когда грандиозный скандал заставит их сделать это). Однако эти методы более или менее пригодны для живописи и практически ничего не дают для скульптур. Оценка подлинности скульптур, ювелирных изделий и т.п. покоится в основном на крайне субъективных мнениях экспертов. «Какое–то особое чувство подсказывает (внутренний голос? — Авт.), что перед вами безусловный подлинник, или же предостерегает: «Берегись, тут что–то нечисто!»… Это особое чувство эксперта зиждется не столько на моментах подсознательных, сколько на тренированной памяти, большом запасе знаний и высоком культурном уровне. Безусловно доверяться этому инстинкту нельзя…» ([77], стр. 105–106). Немудрено, что такого рода «чувство» приводило экспертов к катастрофическим ошибкам. Каковы же были эксперты в эпоху Возрождения (как правило, соединяющиеся в одном лице с коллекционерами), каждый может представить сам.

Следует также не забывать, что подделки часто внедряются в жизнь незаметно, а если на протяжении одного поколения подделка не разоблачается, то для потомков она, освященная временем и авторитетом первоначального владельца, превращается в подлинник.

Надписи 

В установлении подлинности антиков мало помогают и имеющиеся иногда на них надписи. Скажем, в книге [68] приведена фотография бюста, на котором вырезано «АРХIМНDНS». Где гарантия, что эта надпись была сделана в момент изготовления бюста, а не вырезана значительно позже владельцем бюста, который на основании каких–то нам неизвестных соображений (а может быть, и без всяких соображений) решил, что бюст изображает Архимеда?

Где гарантия, что другие, более длинные надписи не сделаны шутниками вроде того, который описан Андре Мальро?

Читателю вряд ли известно, что существует несколько достоверных гробниц Овидия, на каждой из которых четко написано, что это есть гробница Овидия.

Овидий был неизвестен в средние века, и были, естественно, неизвестны его гробницы. Вслед же за быстрым распространением его сочинений на рубеже XVI века было открыто и несколько его гробниц. «Особенно посчастливилось в этом отношении 1508 году, когда были сразу найдены две несомненные, судя по надписям: одна в Нижней Венгрии, на которой начерчено прямо: Р. ОVIDII NASONIS, и другая в Саварии с точно такой же надписью. Из остальных его могил более достоверны: одна в Паннонии, другая на пути из Понта в Рим и третья в Томи на Дунае….» ([З], стр. 204).

Упомянутые выше братья Гохманы подделывали также и надписи, вырезая их на плитах древнего мрамора. Они вводили в заблуждение не только любителей–коллекционеров, но и ученых. Сам директор Одесского музея, боровшийся с подделывателями, купил у них в 1892–1893 годах четыре фальшивые надписи.

«Древний мрамор для подделок добывался частью из Ольвии, частью из Керчи, где иногда находили краткие надгробные надписи, которые стирали и на их месте рубили длинные, соответствующие ольвийской истории и весьма занимательные. Характер букв в надписях был чрезвычайно выдержанным, шрифт подбирался вполне соответствующим периоду описываемого события. Эпиграфически надписи были почти безупречны. Подделывателей удавалось изобличить, основываясь на некоторых тонкостях; не всегда верном сочетании падежей с предлогами и т.п. Впрочем, на этом не всегда можно было основывать приговоры: настоящие ольвийские надписи также не безгрешны» ([55], стр. 87).

Как говорится, комментарии тут излишни.

Очень много надписей выполнено с употреблением всевозможных сокращении (или условных обозначений), понятных только тем, кто жил в ту отдаленную эпоху; современные исследователи вынуждены гадать об их смысле.

«Так, изображения молотов, пил, колес и т.п. на обычных греко–римских надгробиях, указывающие на профессию погребенных ремесленников, стали истолковываться в качестве указаний на могилы христианских мучеников и на орудия их казни. Обычные, массами встречающиеся на римских надгробиях буквы «Д.М.» (начальные буквы посвятительных надписей: «Дис–манибус», т.е. «божественным манам» — душе (как предполагают историки. — Авт.)) стали читать «Дивис мартирибус», т.е. «божественным мученикам» (как предполагают теологи, и, между прочим неясно: кто же прав. — Авт.). В таких же латинских надгробных буквах «В.М.» («Бонэ меморие» — блаженной памяти) стали видеть «Беатим мартирибус», т.е. «блаженным мученикам». В латинской букве «М» на надгробных плитах и надписях, заменяющих собою начинающиеся ею латинские слова: «менсис» — месяц, «милле» — тысяча, «милиа» — миля, «милес» — воин, а также уже отмеченные нами «мемориа» — память и «манес» . — маны, стали усматривать указания на «мартис»: «мученика» или «мученицу» ([82], стр. 114).

Мы видим, насколько велик произвол в чтении надписей. При желании его можно и увеличить, например, некоторые могилы могут быть средневекового происхождения, и тогда «М» может означать, скажем, «маркиз ».

Расшифровка сокращенных надписей приводила к прямым анекдотам. Например, безвестный римский ребенок Элий, на надгробной плите которого стояло «М.ХI», т.е. «одиннадцать месяцев от роду», после разъяснений теологов превратился в «мученика Элия и с ним еще одиннадцати» (см. [82], стр. 114).

Было бы очень интересно критически проследить историю эпиграфики (науки о надписях), чтобы вскрыть истоки ее основных представлений. Не имея на это места, мы ограничимся несколькими беглыми замечаниями, касающимися палеографии (для теперешних наших целей безразлично обсуждать ли палеографию или эпиграфику).

«Возникновение палеографии как науки связано с именем французского ученого монаха Жана Мабильона (1632–1707гг.). А произошло это следующим образом. С середины XVII в. конгрегация болландистов ордена иезуитов начала издавать жития святых… Один из учёных–болландистов — Д. Папеброк — пришел к выводу, что более всего следует сомневаться в подлинности древнейших дипломов (документов, прилагаемых к житиям. — Авт.). В числе сомнительных, с его точки зрения, были дипломы, данные меровингскими и каролингскими королями бенедиктинскому аббатству Сен–Жермен де Пре, расположенному под Парижем. Этим выводом Папеброк поставил под вопрос законность прав аббатства на земельные владения, полученные в столь давние времена… В защиту своего ордена выступил Жан Мабильон… В течение шести лет Мабильон кропотливо работал и в 1681 г. опубликовал в Париже огромный фолиант «О дипломатике»… Папеброк… признал себя побежденным… Именно книга «О дипломатике» послужила колыбелью для новой науки — палеографии… Впервые были осмыслены истоки появления латинского письма, проведена его классификация… Римское письмо делилось на три группы: капитальное квадратное, т.е. письмо крупное, каждая буква которого вписывалась в квадрат, минускульное (от лат. minus — малый) и курсивное, т.е. беглое. Мабильон считал, что народы, пришедшие на территорию Западной Европы, создали свое письмо. Он различал несколько типов письма: лангобардское, вестготское, англосаксонское, меровингское. Подобная классификация была необходима как первый шаг к научной систематизации древних текстов» ([159], стр. 57–58).