Самая темная ночь - Дженнифер Робсон

совсем так. В этом кассовом зале, как и во всех других, где Нина со Стеллой побывали за последние несколько дней, была большая доска объявлений на стене, где обычно вывешивают расписание поездов, объявления и рекламные листовки. Как и на других станциях, сейчас доска в кассовом зале Больцано была обклеена листами бумаги – одни уже пожелтели, другие были совсем свежие, – на каждом из которых значилось чье-нибудь имя, а под ним шла просьба о помощи.

Нина устала, так устала, что пора было вернуться в зал ожидания и попытаться заснуть, но вместо этого она остановилась перед доской.

Рикардо Росси, 22 года. В последний раз его видели на марше из Дахау в апреле 45-го. С любыми сведениями просьба обращаться к его матери, синьоре Росси, на Виа-Виттория в Борго-Валлессина.

Марко Фоа Реканьи, 36 лет, отправлен в лагерь под Фоссоли в августе 1944-го. В последний раз его видели во Флоссенбюрге. Его жена и дети будут благодарны за любые вести о нем, переданные на Виа-Сан-Феличе в Мараньоле.[82]

Геррино Сальвати, 18 лет, в последний раз его видели на Монте-Граппе в прошлом сентябре. Если вы о нем что-то знаете, пожалуйста, напишите его отцу, синьору Этторе Сальвати, в настоящее время проживающему в доме номер 2 на бульваре Триесте в Кастельфранко-Венето.

Нина прочитала все объявления на доске, одно за другим, и не потому, что надеялась найти знакомое имя. Ни одного знакомого имени она не видела на других станциях, через которые они со Стеллой проезжали на пути домой. Но кто-то же должен был их прочитать. Кто-то должен был ненадолго вспомнить об этих погубленных жизнях.

Наконец она отошла от стены, утирая слезы, и собиралась вернуться в комнату ожидания, в тихий уголок, к своей скудной еде. Но вдруг замерла. У нее перехватило дыхание – на станцию только что вошел человек, и по какой-то нелепой причине он показался Нине знакомым.

Мужчина стоял в тени, разглядывая билет в своей поднятой руке. Нина видела, как он покачал головой и шумно вздохнул.

Потом он сделал шаг в сторону – свет упал на его лицо, и у Нины защемило сердце. Она и правда его узнала.

В тот момент она поняла, что радость может быть не менее мучительной, чем скорбь.

– Нико?.. – прошептала Нина едва слышно, а потом, обретя голос, закричала: – Никколо!

Он повернул голову – наверное, удивился, услышав свое имя так далеко от дома. И дорожный рюкзак выпал у него из рук.

– Нина? Как это возможно? Как ты узнала, что я буду здесь?

Его жена тоже была здесь, вдали от дома, – исхудавшая, хрупкая. И у нее на руках не было младенца. Она тоже ехала домой.

Нико все это увидел и понял за одно мгновение, и Нина знала, что у него чуть не разорвалось сердце.

Он упал на колени. Она бросилась к нему и тоже встала на колени перед ним, взяв в чашу из ладоней его искаженное мукой лицо.

– Почему ты здесь? Что с тобой стряслось? – спросил он, отстраняя ее ладони. Его руки дрожали, как листья на ветру; его страх казался почти осязаемым.

– Обними меня, – вместо ответа попросила Нина. – Я жива и здорова. Это правда.

– О боже… Скажи мне! Скажи, что произошло!

– Цвергер приехал на ферму. Угрожал нашей семье. И тогда я сказала, что поеду с ним – у меня не было выбора. Он привез меня в штаб СД в Вероне, а там во дворе стояла виселица, на ней висел мертвый человек, и на нем… на нем была твоя одежда. Цвергер сказал мне, что тебя казнили, и я ему поверила. Все это время я верила, что тебя больше нет.

– Нина… О, Нина… А я все это время верил, что ты и наш ребенок живы и невредимы. Как мне теперь это вынести? Ты… ты знаешь, мальчик это был или девочка? Тебе дали хотя бы…

– Она родилась до того, как меня арестовали, – перебила Нина, спеша его успокоить. – Я назвала ее Лючия, как ты и хотел.

– Она в безопасности? Правда? – По щекам Нико катились слезы, исчезая в многодневной щетине.

– Да, – кивнула Нина и мысленно взмолилась о том, чтобы это оказалось правдой. У нее не была никаких вестей от Розы, но она заставляла себя верить, что с Лючией все хорошо. Теперь она будет верить вдвойне – за себя и за Нико. – Прошло много времени с тех пор как я видела ее в последний раз, но могу сказать тебе, что она у нас красавица.

– Я… У меня все это в голове не укладывается, – пробормотал Нико, утирая слезы.

– Я понимаю. Пойдем в комнату ожидания, – сказала Нина. – На скамейках куда удобнее сидеть, чем на полу.

Они кое-как поднялись на ноги, оба слегка пошатывались, и Нико обнял ее – осторожно и неуверенно, словно боялся, что она, такая хрупкая, сломается. Они не размыкали объятия несколько минут, и впервые за долгое, долгое время Нина чувствовала себя в безопасности.

Наконец она неохотно отстранилась – совсем чуть-чуть, чтобы видеть его лицо, потому что ей нужно было сделать еще одно признание.

– Я должна сказать тебе кое-что еще. Кое-что очень хорошее, – поспешно добавила она, видя, что Нико нахмурился. – В концлагере я нашла друга. Ее зовут Стелла, и она совсем юная. Эта девочка спасала меня не один раз, Нико. Ей некуда идти, ее родители погибли. И я подумала, что…

– Ну конечно! Конечно, она поедет с нами! – отозвался Нико, и Нина знала, что его ответ будет именно таким.

Она осторожно разбудила Стеллу, так, чтобы девочка не испугалась стоявшего рядом незнакомого мужчины.

– Ты помнишь, как однажды я сказала тебе, что перестала верить в чудеса?

– Да, – кивнула Стелла, неуверенно переводя сонный взгляд с нее на Нико и обратно.

– Беру свои слова обратно. Это Никколо.

– Твой Нико? Он приехал встретить нас? Как мило, но я не назвала бы это чудом.

– Но это чудо, Стелла. Я думала, что он погиб. Все это время я была уверена, что его больше нет. Я не говорила тебе, потому что произнести это вслух было для меня невозможно, невыносимо.

Стелла нахмурилась, пытаясь понять.

– А почему ты думала, что он погиб?

– Мне сказали, что его казнили, и показали тело человека на виселице. Он был в одежде Нико. Я думала, это он, но ошиблась. Наверное, Цвергер – это нацистский офицер, который меня арестовал, – хотел заставить меня поверить в смерть Нико, чтобы я страдала. И я поверила ему.

– Раз познакомиться, Стелла, – сказал