El creador en su laberinto - Андрей Миллер

Всё ли у ведьм и проклятого инквизитора, настоящего имени которого капитан так и не узнал, получилось сделать правильно?

Об этом лучше подумать потом. Сейчас время заботиться о себе.

Руис уже хотел подняться, когда над ним склонился человек в странных доспехах. Нечто похожее капитан некогда видел, но где? Память работала плохо. Солдат обратился к Руису, однако тот не разобрал ничего, кроме имени Луция Целия Руфа и слова «квестор». Над лагерем, разбитым в очень напоминающей Сугаррамурди местности, реяли штандарты римского легиона.

Солдат продолжал говорить, и незнакомый капитану язык, лишь отдалённо похожий на родной испанский, постепенно становится понятным — вот это уже знакомое ощущение.

Пабло не испытал ни отчаяния, ни разочарования. В первый момент подумал он об одном: очень старый город лежит недалеко отсюда, и дом еврея там наверняка стоит. А значит, есть и люк, до которого можно добраться. Нужно. Ничего другого-то не остаётся.

Потому что следующая мысль, посетившая измученную голову капитана, была о ждущей его в иной эпохе жене. И о пачаране, который она так славно готовит.

Как это делалось в Германии

Красивая женщина была очень взволнована.

— Володя, он не уходит.

Владимир Баранов — мужчина средних лет, крепкого телосложения и откровенно бандитской внешности, кивком велел жене отойти от окна. А сам посмотрел сквозь него в ночь, на узкую мюнхенскую улочку. Там действительно стоял подтянутый, крепкий человек.

Удавалось различить только тёмный силуэт, потому что прямо за спиной визитёра разливался по мостовой свет уличного фонаря. Впрочем, и силуэта достаточно: Баранов понимал, кто пожаловал к его дому. Опять… они виделись не раз, ещё до эмиграции. От него не скроешься и в Германии.

Тот мужчина не двигался, ничего не говорил: он просто стоял и глядел на дом. Неудивительно, что Злата испугалась. Баранов пошевелил губами, беззвучно выругавшись, и вышел на крыльцо.

— Уходи!

Человек, скрывающий тенью капюшона своё лицо, никак не отреагировал.

— Уходи! — повторил Баранов. — Не здесь и не сейчас. Давай позже решим наш вопрос.

Решать так или иначе придётся: этот тёмный силуэт принадлежал не тому, от чьих требований можно уклониться. Рано или поздно, в России или Германии, но придётся снова. Просто сейчас Баранов не был к этому внутренне готов — и знал, что визитёр не слишком торопится. Да и не так он властен над Владимиром, это давно доказано… не первая встреча.

Незваный гость поднял руки со сжатыми кулаками: скрестил их на груди, затем резко развёл в стороны и вниз.

— Ос!..

Баранов повторил с детства знакомый жест, сопроводив его тем же звуком на резком выдохе. Визитёр молча развернулся и зашагал вниз по улице; он растворился в ночи за следующим фонарём.

Скоро вернётся, конечно же.

***

Я познакомился с дядей Володей осенью 2003 года — вскоре после того, как успешно поступил в Мюнхенский университет и моё пребывание в Германии определённо приобрело длительный характер. Раз так, то стоило подумать не только об учёбе и поисках немецкой подружки: не менее важным виделось возобновить тренировки.

Дяде Володе было уже порядком за сорок, я бы сказал — даже под пятьдесят. Он жил в Германии довольно давно и производил мрачное впечатление человека, который в девяностые покинул родину по очень веским причинам. Но я благоразумно его об этом не спрашивал и таких деталей никогда не узнал.

Важно было одно: дядя Володя преподавал на окраине Мюнхена каратэ. И не просто каратэ, а именно кёкушинкай, с которым у меня ещё в Москве сложились очень близкие отношения. Мой новый сэнсей отдал восточным единоборствам большую часть жизни: начинал ещё в том совершенно особенном «советском каратэ», которое трудно было отнести к конкретному стилю.

Наша первая встреча состоялась ещё до того, как я впервые явился в додзе дяди Володи.

Как полагается молодому парню, я постоянно посещал местные клубы — нужно же где-то искать ту самую подружку, которой очень не хватало? Учитывая некоторую стеснённость в средствах, это были не самые пафосные заведения: скорее средние, в основном открытые иммигрантами. Турками, кажется, которых в Германии очень много. Дискотека (tanzhaus, как тут говорят — славное слово, русскому «танцхаус» понятно без перевода) «Кемер» была как раз из таких.

Если сравнивать с Москвой начала нулевых, здесь было весьма неплохо. Это сейчас, наверное, мне показалось бы иначе… В «Кемере» имелось всё, что нужно: более-менее приличная обстановка, недорогие напитки (да и всё прочее, если вы понимаете, о чём я…), громкая музыка и множество девочек, готовых отрываться по полной. Опять же, девочек с не самыми высокими запросами, раз уж они пришли именно сюда — меня это устраивало. С немкам на улице познакомиться сложно: в Германии это особо не принято.

В тот вечер я впервые увидел дядю Володю в деле, хоть ещё и не был с ним знаком. Он работал в «Кемере» тюрштеером: türsteher по-русски будет чем-то средним между «охранник» и «вышибала». Ближе ко второму, я бы сказал.

В чём состояла суть конфликта, не знаю. Обратил внимание, только когда начали кричать: кто по-немецки, кто по-турецки. Ситуацию качали ребята южнославянской внешности, вроде сербов, но говорящие на странном для меня языке. Косовские албанцы — это выяснилось позже.

Крепкий мужик в форме тюрштеера их угомонил просто образцово. Один верзила замахнулся на него бутылкой — для него свет погас тут же. Заводилу же тюрштеер сложил пополам, всадив кулак в печень, и поволок по полу к дверям, под крики и свист со всех сторон.

После он подошёл к стойке, попросил у бармена воды. Выпив стакан, дядя Володя обратил внимание на меня, спросил — мол, русский? Это ведь сразу видно. Так и разговорились.

***

— Присаживайся, Володя: в ногах правды нет, такая в России поговорка?

Ибрагим, владевший «Кемером» и управлявший многими куда более сомнительными делами в Мюнхене, неплохо знал русский язык: по крайней мере, достаточно для того, чтобы называть Баранова именно Володей. Но общались они всё-таки на немецком.

Пожилой жирный турок буквально растёкся по кожаном дивану. В одной руке он держал мундштук кальяна, другой почёсывал волосатую грудь. Расстёгнутая почти до необъятного живота рубашка