Семена прошлого - Вирджиния Эндрюс

Барт пристально взглянул на нее. Синди высоко подняла бокал с шампанским:

— Мой тост — за тебя, брат Барт. За каждую гадость, что ты сказал мне и обо мне, я желаю тебе благополучия, здоровья, счастья, много любви и долгих лет. — И Синди прикоснулась бокалом к бокалу Барта и выпила шампанское. Не угомонившись, она предложила другой тост. — Я вижу, что ты сегодня потрясающе выглядишь, и те девушки, которые не приехали на бал, упустили лучший шанс своей жизни. Так вот мой второй тост: за самого блестящего холостяка в мире! Я желаю тебе счастья, радости и любви. Я бы пожелала тебе успеха, но вижу, что в этом пожелании ты не нуждаешься. Барт напрягся:

— Отчего я не нуждаюсь в успехе? — спросил он.

— А какого успеха тебе еще нужно? Успех приходит вместе с деньгами, а денег вскоре у тебя будет столько, что ты не будешь знать, куда их девать.

Барт склонил голову:

— Я не ощущаю успеха. По крайней мере, успеха своего вечера.

Голос его треснул, и он повернулся к нам спиной. Я вскочила и подошла к нему:

—      Потанцуешь со мной, Барт?

—      Нет! — резко ответил он, отойдя к дальнему окну. Синди веселилась, как ни в чем не бывало. Я была очень опечалена за Барта, который многое поставил на карту в зависимости от этого вечера. Из сочувствия к Барту мы все переместились в передний зал, сидели там и ждали гостей, которые, видимо, показали нам теперь, что они думают о Фоксвортах, если приняли приглашения, не прислав отказа и не приехав.

Часы начали бить двенадцать. Барт, наконец, отошел от окон и упал на софу, горько взглянув в сторону Джори:

— Я должен был предвидеть это. Они приехали на мой день рождения лишь для того, чтобы видеть, как танцует Джори. А теперь, когда ты не можешь танцевать — к черту меня и мое приглашение! Они оскорбили меня — и они поплатятся. — Голос его был низким, злым; в нем звучал тот же запал затаенной мести, что и в голосе Джоэла. — Я разорю их. Вскоре в радиусе двадцати миль не останется ни единого дома, чтобы он не принадлежал мне. Имея завещание бабушки, я смогу взять любой заем, и я скуплю их всех, заставив платить по закладным. Я найму хороших юристов и выгоню всех, кто служит сейчас. Я подорву весь рынок недвижимости, сброшу цены. Я скуплю их всех, когда они вынуждены будут продавать за бесценок. В Шарноттсвилле и его окрестностях не останется ни одной старой аристократической семьи! А все мои бывшие коллеги по бизнесу останутся с громадными долгами.

— И тогда ты будешь удовлетворен? — спросил Крис.

— НЕТ! — взревел Барт. — Я буду удовлетворен лишь тогда, когда восторжествует справедливость! Я не заслужил, чтобы со мной так обращались! Они отвергли меня! Они будут за это платить, платить и платить!

Кровь застыла в моих жилах: это были мои собственные слова. Я говорила их, когда я носила в своем чреве этого ребенка, Барта. Поежившись, я попыталась сгладить впечатление:

— Прости, Барт. Но потеря, мне кажется, не так уж велика. Мы все вместе, у нас крепкая семья. А Синди своим пением и танцами организовала нам настоящий праздник.

Но он не слушал. Он глядел на все это съестное великолепие, заполнявшее столы. Шампанское перестало пениться. Ликеры и вина никому не развязали языков и не предоставили Барту множество ожидаемых финансовых секретов. Он посмотрел на девушек в красивых черно-белых униформах, некоторые из которых уже были навеселе, некоторые — танцевали. Взглянул на официантов, многие из них все еще держали подносы с потеплевшими напитками. Многие, заметив его взгляд, встали в ожидании сигнала к окончанию вечера. Великолепная ледяная скульптура, изображавшая трех пастухов, мудреца и множество животных, растаяла и растеклась темной лужей по скатерти.

— Каким счастливцем ты представал в своем балете «Щелкунчик», Джори, — проговорил Барт, направляясь к лестнице. — Ты там изображал уродца, который превратился в красивого принца. Ты был лучшим танцовщиком — и все самые прекрасные балерины были твои. И в «Лебедином озере», и в «Ромео и Джульетте», и в «Спящей красавице», и в «Жизели». Везде, кроме последнего случая. А ведь последний — самый важный, не так ли?

Какая жестокость! Боже, какая жестокость! Я видела, как Джори не смог даже защититься усмешкой от нанесенного удара. Сердце мое заныло.

— Счастливого Рождества, — проговорил Барт, исчезая наверху. — Джоэл был прав. Нам не следует праздновать этот праздник, и ни один праздник больше не будет праздноваться в этом доме, пока я — его хозяин. Джоэл предупреждал меня, чтобы я не становился, как другие. Мне не стоит заслуживать любви и уважения людей. Отныне я стану уподобляться только Малькольму. Я заслужу уважение подавлением, железным кулаком, властью. И мою мощь очень скоро почувствуют все те, кто оскорбил меня сегодня.

Он ушел, а я обернулась к Крису:

— Он говорит, как безумный!

— Нет, дорогая, он не безумен — он просто Барт, снова очень эмоциональный и снова — ранимый и раненый. В детстве он наказывал сам себя, ломая кости, нанося себе раны, потому что был неадекватен обществу сверстников. Теперь он из чувства мести собирается ломать чужие жизни. Отчего же ничего у него не получается, Кэти?

Наверху вновь появилась темная тень, и мне показалось, Джоэл трясется от беззвучного смеха.

— Крис, иди наверх, а я скоро приду.

Но Крис хотел знать, что я замышляю, поэтому мне пришлось солгать, что я должна отдать распоряжения по уборке столов.

Как только все ушли, я бросилась в огромный офис Барта, закрыла дверь и начала рыскать в столе, где и нашла возвратные карточки гостей, которые пришли вовремя неделю назад. Они были заляпаны чернильными отпечатками пальцев. Двести пятьдесят. Я закусила губу. Если бы был отказ, но был бы отослан особо.

Но ни одного отказа. Люди не поступают подобным образом, лишь только по отношению к тем, кого хотят намеренно оскорбить.

Я аккуратно положила карточки на место и поспешила в комнату Джоэла. Не трудясь даже постучать, я отворила дверь и нашла Джоэла сидящим на краешке кровати, согнувшегося в беззвучном смехе. Он обнял сам себя тощими руками и подпрыгивал.

Я тихо ждала на пороге, и только после приступа смеха он заметил мою тень. Он, ахнув, воззрился на меня.

— Отчего ты здесь, племянница? — тонким скрежещущим голосом спросил он. Седые волосы были всклокочены, как рога, на его голове.

— Уже давно я снизу наблюдаю, как вы ходите по ротонде и смеетесь. Отчего вы смеетесь, Джоэл? Вам нравится, что Барт страдает?

— Я не знал, — пробормотал он, стараясь вставить челюсть на место. Затем он провел рукой по волосам, приглаживая их. И встретился со мной взглядом. — Ваша дочь учинила такой шум внизу, что я не мог спать. Я взглянул на всех вас в вечерних платьях, ожидающих гостей, и не смог сдержать своего смеха.