Несудьба - Эллин Ти

недовольным на триста процентов, и я понимаю, что не ко мне он идет! Он идет к Максиму! И как бы я ни хотела, чтобы он в сотый раз меня защитил, драка на территории ледового нам точно сейчас не нужна. У него уже был миллион проблем из-за такой же ситуации, вторую я точно не допущу.

Именно поэтому я перехватываю его по пути, обнимаю и висну на шее, как обезьянка, сминая и один и второй букет к чертям. Соскучилась! Ну и ситуацию надо хоть как-то спасать.

– Сережа!

– Аленушка, я очень-очень соскучился, но это уже просто не дело. Отпусти. Мы пообщаемся и пойдем домой, – говорит он мне, сжимая челюсти. Злой до ужаса, но все равно успевает поцеловать меня в висок среди своей короткой речи.

– Не отпущу! Тут ледовый, камеры повсюду, ты и так из-за меня уже однажды чуть из команды не вылетел. Не допущу второго раза!

– А я не допущу, чтобы мою девушку продолжали трогать, думая, что имеют на это право! – рычит он, психует. Это все так ужасно! Он прилетел сюрпризом, на день раньше, а все через одно место. У нас и без того очень непростой период в отношениях, а все это… Ох, мне плохо от происходящего, я точно не хотела, чтобы все было вот так.

– Сереж.

– Правильно-правильно, пусть продолжает за твоей юбкой прятаться. Мы еще и на игре их унизим, не волнуйся, – подстрекает Максим, и я понимаю, что больше не решаю вообще ничего тут.

– Я тебя очень прошу, – шепчу Сереже, ловлю его взгляд, сжимаю в объятиях. Мне так плохо от всего этого, голова кругом!

Но он не слышит меня или даже просто не хочет слышать. Вручает букет, который держал в руках, и отстраняется от меня.

– Я быстро, – говорит, чмокает в губы и уходит.

А я не оборачиваюсь. Не хочу. Потому что я ведь просила…

И его в этой ситуации понимаю, но и сама себя пожалеть хочу. Неужели так сложно решать проблемы словами? Почему обязательно кулаками? Со мной он ведь разговаривает!

Ухожу.

Не хочу я в этом участвовать, не готова просто. Мне душно и тошно, обидно и очень-очень больно.

Что сюрприз Сережи вот так навернулся, что и он сам снова сделал так, как считал нужным, даже не попытавшись мое мнение услышать.

Поэтому я иду домой и реву как дурочка последняя, размазывая остатки туши по щекам, прижимаю к себе два красивых букета и продолжаю плакать, не понимая, почему все так в моей жизни: через одно место, куда ни плюнь.

* * *

Родители встречают с удивлением, и настроение поднимается совсем немного, но я чувствую себя на капельку лучше. Дома хорошо. Правда, очень. Настолько, что я на волне обиды уже готова вернуться назад и жить снова с мамой и папой. А работать… Да в больницу медсестрой устроюсь, не пропаду.

Несу чушь! Просто грустно. Я стала чересчур эмоциональная какая-то, точно от своих девчонок из команды заразилась. Все они, хоккеисты, психованные, вне зависимости от пола, и я такая же стала.

Папа спрашивает, что случилось, а мама просто молча обнимает. Кратко рассказываю им о случившемся, говорю об обидах, выливаю душу о том, что с Сережкой у нас не то чтобы все супер гладко, хотя мы все еще очень любим друг друга. Но вот такой он нервный, дурной, непослушный.

– Сережу твоего уважаю, – говорит папа. – Давно пора было этому Максиму всечь. А еще лучше руки оторвать, чтобы не размахивал ими лишний раз.

Папа говорит это с такой же злостью, какую я видела у Булгакова час назад. И точно знаю, был бы он там рядом – поступил бы точно как Сережа.

Вот психи! Привыкли все кулаками решать, зла на них просто не хватает. И я не переживала бы так сильно, если бы не страх того, что он может вылететь из команды. Остальное меня вообще волнует меньше всего.

Мы еще около часа болтаем с родителями, когда звонит домофон.

Сердце подпрыгивает, знаю, кто там. И ухожу сразу в комнату, прикрывая дверь. Вот такая я дурочка, да, какая есть, и иначе у меня просто не получается.

Я слышу, как он заходит, как здоровается с родителями и дарит маме цветы. Еще один букет купил, что ли? Я все-все слышу, до малейшей детали, но при этом не выхожу из комнаты, хотя мне больше всего хочется прижаться к нему и просто крепко-крепко обнимать.

Слышу, как мама просит меня пока не трогать и забирает его на кухню обедать. Булгаков вообще с моими родителями уже как сын родной, втерся в доверие на профессиональном уровне.

И я так долго его жду, что даже проваливаюсь в сон! И просыпаюсь, только когда чувствую, как он ко мне прижимается со спины и обнимает крепко, согревая своим теплом.

Целует в волосы на макушке, пальцами гладит плечи, ровно там, где руки Максима оставляли синяки сегодняшним днем. И снова нервничает, чувствую.

– Ты же понимаешь, что я не мог иначе? – спрашивает. Не очень он доволен, злится на меня. А я тоже злюсь! Имею право!

– Не понимаю, – признаюсь ему. – Мы проходили уже это, последствия были ужасными. Счастье, что тебя услышали и не выгнали из «Феникса», Сереж.

А ты снова продолжаешь в том же духе, игнорируя мои слова. Я для тебя ничего не значу, да?

– Если бы ничего не значила, я бы его не трогал, Ален, не неси чушь. Ну не мог я смолчать! Хрен знает, сколько еще раз пересекаться вам придется на выездах, он каждый раз будет себе позволять тебя трогать? Так, ты считаешь, должно быть?

– Я просто о тебе волнуюсь…

– А о себе нет? Я разберусь сам, не переживай, подумай о своем здоровье. Он тебя хватает, а я должен стоять и смотреть. Класс, Аленушка, ты придумала, суперски просто.

– А чего ты на меня кричишь? Я, между прочим, и сама его прекрасно посылала.

– А, то есть я еще и вмешался зря? – он заводится, психует, и я тоже нервничаю. Это какой-то тихий ужас! И почему все так…

Мне становится так грустно. Так сильно грустно! Что с нами не так? Я ведь люблю его всем сердцем, откуда эти проблемы и недопонимания берутся?

– Ты говоришь глупости, – шепчу ему, снова хочется плакать. Обидно. Очень-очень обидно.

– И ты тоже.

– Что нам делать, Сереж? – задаю волнующий вопрос. Надо и правда что-то делать, это уже ни в какие рамки.

– Тебе ложиться дальше спать, – говорит он,