Несудьба - Эллин Ти

– Если тебе неприятно вспоминать – не рассказывай. Но я не могу простить себя за то, что допустил это все.

– Ты не виноват!

– Виноват. Надо было разобраться с ним раньше. Не ссориться с тобой. Не бросать тебя там одну. Я виноват, что это случилось, но больше… никогда, Ален. Никогда, слышишь, никто не посмеет сделать тебе даже просто неприятно. Я буду рядом, всегда-всегда буду. Даже если вдруг мы снова будем ссориться, как все нормальные пары, все равно больше никогда не оставлю тебя одну.

В ее глазах стоят слезы, но она не выглядит грустной. Трогательная, нежная.

Обнимаю крепко и прижимаю к себе, зарываясь носом в волосы. Мой любимый запах…

– Почти все прошло, – возвращается она к той же теме, – только немного на плечах и запястьях осталось от майки. Были синяки от пальцев на щеках и руках, но все сошло довольно быстро. Он ничего не сделал, даже не тронул нигде, к счастью. Все пытался меня удержать, сорвал майку, от этого и следы на руках. Руки связал, представляешь? Маньяк какой-то.

Меня как кипятком ошпаривает от ее слов. Она немного дрожит, рассказывая это, а вот меня колотит просто невыносимо.

Я рад, конечно, что он не сделал ничего такого, что могло бы ее сломать. Но он сделал достаточно для того, чтобы быть сломанным самому. Я найду способ встретиться с ним. В конце концов, на льду мы точно встретимся еще не раз. И тогда мне уж точно будет плевать на последствия.

– Эй, – Аленка отстраняется, заглядывая мне в глаза, – не грузись так. Я правда в порядке. Мне сразу Оля помогла, она долго со мной разговаривала, потом мама дома. Папа не знает всего, конечно, мы не хотим, чтобы его посадили за убийство. Но я в порядке.

– Моя сильная Карамелька, – говорю ей и целую щеки, где, как она говорила, тоже были синяки.

Поднимаю ее руки, осматриваю запястья. Там светло-розовые полосы, видимо, от того самого связывания рук. Целую. Аккуратно, медленно, пытаясь отогнать те воспоминания и оставить новые. Эта девушка достойна только лучшего и миллиона поцелуев. И я дам ей это.

Веду пальцами по рукам, в тусклом свете купе осматривая кожу. На плечах тоже видно еще розоватые полосы, эти гораздо шире, сходят дольше… Покрываю поцелуями каждый из этих следов, зацеловывая и кожу вокруг.

Руки, плечи, шея и ключицы, а потом снова щеки и сладкие губы.

– Сладкая, – улыбаюсь ей, – точно Карамелька.

– Ты, кстати, так и не рассказал, почему Карамелька, – вспоминает она. – Обычно все шутят по поводу шоколадки, а ты отличился.

– Не особо, – смеюсь, наконец-то открывая ей секрет, – просто шоколадкой тебя называть странно, ну согласись. Но имя-то машинально ассоциируется, не злись только. Короче, я загуглил! Аленка – это не только шоколадки, там очень много продукции всякой. И батончики, и печенье, и конфеты… И карамельки! Ну это из списка самое подходящее было, вот и прицепилось.

– Ну… – задумывается она, видимо гадая, устраивает ее прозвище или нет, – ладно. Ты хотя бы заморочился и поискал, поэтому пусть будет Карамелька.

– Кольцо Карамелька забирать будет? – спрашиваю и достаю из-под футболки. – Обещал ведь отдать.

– Оставь себе, – забирает из моих рук и бросает обратно за пазуху. – Если вдруг мы когда-нибудь снова окажемся порознь, пусть у тебя всегда будет повод меня найти, чтобы вернуть колечко. Тем более ты сам говорил, что оно к хозяйке тянется. Вот и пусть тянется.

– Я люблю тебя, – говорю ей, поглаживая пальцем по щеке. Любуюсь. Красотой, реакцией на слова милой, ямочками на щеках. Мы столько времени потеряли! А может, наоборот, приобрели? Кто знает, сложилось бы у нас два года назад или нет, детьми совсем были. – Сильно-сильно.

– Раз любишь – целуй! – приказывает моя сладость, и я целую крепко-крепко, все еще не веря своему счастью.

Моя!

Алена

В последнее время происходят такие невероятные вещи, что мне каждый раз кажется, что я просто сплю. Но только поцелуи вполне реальные, и мурашки по позвоночнику уж точно не плод моего дурного воображения.

Мне не верится, что все это правда, но свое неверие я забрасываю в темный ящик и просто наслаждаюсь происходящим. А наслаждаться определенно есть чем. Мы едем домой… Это вау! Я не знаю, что ждет нас дальше, но точно уверена в абсолютном счастье сейчас.

Мы проговорили все, что хотели обсудить, и теперь мы хотим целоваться. Отлично сходимся в желаниях и не отказываем друг другу в удовольствиях.

И очень быстро распаляемся.

Когда меня накрывает волной возбуждения, я как никогда счастлива, что Сережа купил все купе. Желание к нему настолько сильное, что прошибает током, моментами отключая от реальности.

Все это еще ново для меня, и я правда не знала, что бывает так остро. В первый раз было чуть страшно и немного дискомфортно, во второй – стеснительно и сладко, а сейчас так жарко и страстно, что я даже не знала, что такие эмоции внутри меня вообще есть.

Я не помню, каким образом я оказалась у него на коленях, но тут довольно удобно. Сережа сидит на нижней полке, свесив ноги, я – сверху на нем, и мы целуемся и обнимаемся так горячо, что пылает кожа и вскипает в венах кровь. Так ярко, что почти больно. Хочется большего, чтобы избавиться от этого ноющего ощущения…

– Сереж, – хнычу, ерзая на его бедрах, – хочу…

Он не смущает меня глупыми вопросами, и так ведь понимает, чего хочу, потому что сам хочет ничуть не меньше.

Моя майка улетает в ту же секунду, его футболка – следом, и мы прижимаемся горячей кожей и вздрагиваем от контакта обнаженных тел.

Целуемся, касаемся, избавляемся от остальной одежды, кусаем губы и улетаем куда-то за пределы этого мира.

Я не выдерживаю этой пытки, ерзаю на нем сильнее, призывая не издеваться над нами.

Сережа оказывается чуть умнее меня, прямо со мной на руках он встает и щелкает замком на двери, а потом опускается обратно и… и опускает меня.

Это что-то абсолютно новое и острое для меня. Меня прошибает такими эмоциями, что я почти захлебываюсь собственным удовольствием.

Не могу найти слов, только тяжело дышу, стону и пытаюсь двигаться, поддерживаемая руками Сережи.

Атмосфера вокруг завораживающая, и такой ее делаем именно мы. Сережа постоянно шепчет какие-то прелести, целует, покусывает кожу и помогает двигаться, а я обнимаю что есть сил и признаюсь в любви в ответ, умирая от чувственности и трепетности момента.

– Люблю,