Обаяние тоталитаризма. Тоталитарная психология в постсоветской России - Андрей Витальевич Гронский

них есть, и кликнуть по ссылке не намного сложнее, чем включить очередного Киселева. Несмотря на все уже принятые меры по удушению интернета в России, даже людям, не умеющим обходить блокировки, все еще доступно достаточно русскоязычных сайтов, дающих реальную информацию. А тем, у кого совсем нет интернета или кто не умеет им пользоваться, звонят и пишут знакомые, родственники, друзья (становящиеся после этого, как правило, бывшими друзьями). Пытаясь объяснить, как обстоят дела на самом деле, и натыкаясь на глухую, непробиваемую стену тупой злобы, ненависти, огульного отрицания и фактов, и логики»[294].

Созвучно с ним высказывается Александр Генис:

«Недавно я прочел статью в «Нью-Йорк таймс». Ее автор со сдержанным, как принято в этой газете, удивлением пишет, что Путин отрицает участие России в украинской войне, но, в сущности, не скрывает его.

Я думаю, потому что не от кого. Не только на Западе в этом никто не сомневается, но и на Востоке таких нет. Все — от Путина <...> до домашней хозяйки — знают, кто воюет в Донбассе. Все знают, кто сбил малайзийский лайнер. Все знают, кто убил Литвиненко. Все знают всё, но мало кто в этом признается, потому что с секретом Полишинеля жить с собою проще, с властью — безопасней, да и с будущим вроде бы не страшно.

Ведь такое уже было. В тот день, когда рухнул коммунизм, исчезли и коммунисты, растворившиеся в толпе возмущенных и обиженных. Но тогда их не очень и искали. В первой эйфории свободы забыли тех, кто все знал, но молчал.

<...>

В тот раз нам сказали, что виноватых, в сущности, не нашлось, потому что было такое время. Но в этот раз номер не пройдет. Нет такого времени, которое обязывает людей закрывать глаза на преступления своей страны. И теперь, когда до правды — один клик на компьютере, уже нельзя будет сказать, что ты не знал, кто сражается в Донбассе, не знал, кто сбил самолет, не знал, кто вновь привел мир на порог войны»[295].

Хотя, безусловно, люди не обязаны быть все время вовлечены в политику, — в спокойные времена есть много других важных и более интересных дел, — но в критические периоды исторического пути страны политическая индифферентность — это гражданское преступление. И, так или иначе, человеку придется нести за него ответственность.

Конечно, совершенно нереалистично ожидать, что основная масса людей, составляющих «путинское большинство» в совокупности с когортой аполитичных конформистов, когда-либо признает свою долю вины за происходящее. Ведь признание своей ответственности предполагает не только способность рационально оценить ситуацию, но и наличие известного мужества. Вот как в социальной сети описывает эволюцию сознания своих родителей один мужчина:

«Касательно сбитого «боинга» мои предки пытались поюзать на себе все «официальные» версии: от украинского истребителя, украинского «Бука», до запущенно врагами самолета с трупами, дабы обосрать матушку-Россию. И да, они не видели ничего особенного, что правдивые официальные версии лились, как говно из засорившегося коллектора.

Сейчас они уже притихли, выбрали такую позицию — погибли люди, не нужно плясать на костях. От нас ничего не зависит и т. д. и т. п. Более чем уверен, что все остальное ватное общество пытается думать именно так».

Но, думаю, мы вполне можем рассчитывать на то, что эту долю ответственности будут осознавать люди, сохранившие гражданскую позицию в нынешнее время, а потомки ныне живущих поколений в будущем дадут адекватную оценку не только действиям правящих элит, но и позиции своих родителей.

И, наконец, последний вопрос: «Почему же это россияне должны каяться, а не другие народы?» Его можно сравнить с аргументом алкоголика, который в ответ на упреки жены в пьянстве отвечает: «А что ты ко мне привязалась? Посмотри, вон наш сосед Вася еще больше, чем я, пьет!» Безусловно, правительства и граждане других стран тоже совершали преступления. Но это предмет их политической и моральной ответственности. Например, нынешняя межэтническая напряженность в Европе и США является последствием проводимой некогда колониальной политики, рабовладения и притеснения национальных меньшинств. Кроме того, поскольку все страны мира взаимосвязаны между собой, то в установлении диктаторских преступных режимов в отдельных странах есть и вина их ближних и дальних соседей. После победы союзников и падения нацистского режима Ясперс писал об ответственности западных стран по отношению к Германии: «Чтобы немецкая суть не была уничтожена полностью, братским государствам западной ориентации следовало в общеевропейских интересах осуществить это освобождение как можно скорее»[296]. Александр Сотник пишет:

«Сам тот факт, что путинский режим долго пользовался благосклонностью Запада, меня все эти годы возмущал.

На Западе что, не знали, кто такой Путин? Не имели понятия о природе происхождения капиталов членов кооператива «Озеро»? Были не в курсе подробностей отравления Литвиненко и убийства Политковской? Конечно, они были осведомлены. Тем не менее — целовали бандита в десна, протягивали ему руку, улыбались, подписывая договоры о сотрудничестве»[297].

Однако если мы хотим обновления своего общества и государства, мы должны думать не о чужой, а о своей собственной ответственности.

Выше я говорил об объективной виновности россиян. Но кроме объективной вины, как уже говорилось ранее, существует хорошо знакомая психотерапевтам невротическая вина. Это одно из чувств, которое препятствует принятию своей реальной виновности. Как это ни печально, за псевдопатриотической позой и известными агрессивными оскорбительными выкриками в адрес западных стран стоит исторически сложившийся комплекс неполноценности, в котором «патриотически» настроенному россиянину трудно признаться даже самому себе. Начиная с 18 века, когда Россия благодаря Петру 1 открылась Европе, ее жители испытывали по отношению к ней комплекс периферийности, или провинциальности. Это можно сравнить с амбивалентными чувствами сестры, которая живет в деревне, к сестре, живущей в городе. С одной стороны, она завидует и восхищается ее нарядами и городскими манерами, с другой, чувствует возмущение: «А чем она лучше меня?» Эта амбивалентность сохранялась и в Советском Союзе: с одной стороны, советский человек искренне критиковал язвы капитализма и реакционный путь развития западных государств, с другой, каждый средний старшеклассник или студент (конечно же, одновременно с тем, бывший идеологически подкованным и являвшийся комсомольцем) мечтал о настоящих американских джинсах. А для взрослого было счастьем приобрести любую импортную вещь, ради чего он был готов часами стоять в очередях. Считалось, что она заведомо лучше отечественной. Хотя, впрочем, так оно и было.

Чувство ущербности болезненно и требует психологической компенсации, а невротическая вина не разрешает признаться в своих слабых