Возвращение Томаса - Юрий Никитин

— Ах, — воскликнула она, — как интересно! Скажите, скажите что-нибудь про любовь еще!

Он подумал и брякнул:

— Любовь добра, полюбишь и... бобра.

Она вскинула брови, оглянулась на грузного немолодого рыцаря, который в одиночку ухомякивал молочного поросенка.

— Вы имеете в виду графа Винцельма?.. Или виконта Мезебуля? Но у виконта в гербе не бобр, а сурок, только похожий на бобра, а вот у графа настоящий бобер, только я его не любила, мы всего лишь развлекались в его замке, в моем поместье, на дорогах и при гостях... Куда же вы, любезный сэр Томас?

Томас поднялся, пробормотал, что у него что-то затяжелело в одном месте, да не в том, а в кишечнике, нужно бы освободить место для продвижения новых яств, торопливо выдвинулся из-за стола, поймав взгляд калики, а когда проходил мимо, услышал негромкий голос:

— Ну и кто кого?

— Мы победили, — ответил Томас тихо. — Я проиграл.

На выходе из зала столкнулся с вереницей слуг, все еще несут нескончаемые пироги, торты, пирожные, всевозможные сладости, а в самом зале толпа хорошо одетых и мордомордых слуг в почтительном ожидании прислушивается к застольному шуму, похожему здесь на отдаленный рев прибоя, что то спадает, то нарастает с новой силой.

Томас протолкался к выходу, на лестнице тоже снует вверх-вниз роскошно одетый народ, богато живет герцог, ничего не скажешь, даже внизу в холле не то чтобы толпились, но ощущение такое, что герцог насозывал гостей то ли на великий праздник, то ли намеревается закатить какое-то торжество, чтобы запомнили богатством и великолепием все соседи...

Он выбрался во двор, с жадностью вдохнул свежий воздух с запахами конских каштанов, свежих помоев и ароматами выделываемых кож. Еще приятно несет дымком из кузницы, там трудолюбиво стучат по железу, Томас огляделся, чувствуя себя в этом огромном замке, как рыба в воде, ибо все здесь создавалось под руководством опытного воина, все предназначено для защиты, и другому опытному воину, особенно такому, который первым ворвался на башню Давида, понятно назначение каждой башенки, каждой бойницы и каждого зубчика на стене или воротах.

Если посмотреть на старый королевский замок, в котором сейчас живет герцог, с высоты птичьего полета, он покажется четырьмя высокими стенами, возведенными вокруг пустого места. Ровный массивный четырехугольник, а внутри прилепившиеся к стенам множество домиков, в восточной части двора конюшни, стрельбище, место для упражнений воинов, в западной — небольшой базар, где местные умельцы выставляют свои изделия из железа и кожи, а взамен получают от приехавших из сел крестьян мясо, рыбу, зерно, муку, сыр и все, чем богаты села.

Сам герцог обитает, как рассказывают, по большей части не в замке, а в городе, там у него большие роскошные дома, а здесь его крепость, в которой фамильные ценности, гарнизон, оружейная, где постоянно собираются верные ему рыцари, а также те, кто у него на службе. Стены настолько толстые, что помещений внутри них вполне хватает, чтобы разместить всех солдат, а в случае необходимости скрытно перебрасывать их с места на место.

Крепость велика, все вполне могли бы поместиться в одной башне, остальные пустуют в ожидании еще большего наплыва гостей. Здесь принято вваливаться целыми отрядами, останавливаться надолго, и никакой хозяин не смеет поинтересоваться, долго ли пробудут: это хуже, чем беспримерное хамство, это — неучтиво.

На него и здесь глазели с интересом, Томас с гордостью подумал, что рыцарь Храма заметнее тех, кто доспехи и мечи заказывает для вида и бахвальства, но это внимание одновременно и раздражало, он развернулся и пошел к дальней двери, где, по логике, будет ход, по которому он с легкостью и почти по прямой придет к отведенным им апартаментам.

— А там уже я буду спрашивать, — пробормотал он мстительно, — с кем это сэр калика пьянствовал, почему от его воротника пахнет женскими притираниями, а на ушах какая-то странная пудра...

В проходах между мрачными и нежилыми с виду залами никого не встретил, только над головой прохлопали крылья, то ли голуби, то ли вороны, но когда вскинул голову, под сводами темно и неуютно, словно в недобром лесу.

Он ускорил шаг, впереди послышались торопливые шаги, он сразу насторожился, и тут из полумрака вынырнули человеческие фигуры. Они показались огромными, все в полных рыцарских доспехах, у всех одинаковые треугольные щиты на локте левой руки, и каждый держит в руке обнаженный меч.

Томас резко остановился.

— Назовитесь! — потребовал он.

Пятеро загородили дорогу, а двое начали заходить со спины. Сердце Томаса дрогнуло и замерло, невозможно одному драться против семерых и уцелеть, но тут же забилось с утроенной, удесятеренной мощью. Кровь вздула мышцы так, что им стало тесно в стальном панцире доспехов, рукоять меча будто сама скользнула в ладонь.

— Трусы! — выкрикнул он. — Я Томас Мальтон из Гисленда, вызываю вас на честный бой!

Он рявкнул страшным голосом и сам бросился ни встречу.

Он застал их врасплох, слишком понадеялись на полное превосходство, и два тяжелых удара поверглм двоих на землю, однако сразу же зазвенело железо, посыпались удары, Томас ревел и рубил во все стороны, враги везде, он только заставлял свои ноги постоянно переступать из стороны в сторону, наклонял корпус, чтобы помешать прицельно ударить сзади, а его меч рубил и рубил, встречаясь в воздухе с другими мечами, ударяясь о щиты, высекая снопы искр о добротные доспехи нападавших.

Они тоже кричали, вернее, вскрикивали, сперва победно, потом растерянно, затем уже раздраженно. Звон стоял такой, словно десять молотобойцев одновременно бьют молотами по листам железа, а мечи сверкают, как молнии. Томас чувствовал, как чужие мечи и топоры крушат стальные листы его доспехов, ноги налились тяжестью, он из последних сил наносил удары, в голове мерцала только одна мысль: стоять, стоять, стоять! Упадешь — добьют, как связанного кабана, так лучше же принять смерть стоя...

Кровь и пот заливали глаза, он с трудом поднимал отяжелевшую руку с мечом. Вторая, на которой щит, онемела, но он заставил себя вздернуть ее и с силой двинул краем щита прямо в чужое забрало. Там хрюкнуло, рыцарь исчез, а Томас, дрожа и хватая раскаленным ртом воздух, вдруг понял, что перед ним остались только двое, и эти двое тоже сражаются из последних сил.

— Умрете все... — просипел он, меч поднялся с великим усилием, но обрушился, как падаюшая с высокой горы наковальня. Шлем раскололо, как глиняный горшок, ответный удар второго рыцаря рассек стальную пластину на плече. Он ощутил жгучую боль, но заставил себя ступить вперед и снова двинул расколотым щитом в лицо.