Ничего невозможного - Людмила Астахова

Годы замужества за Уэном Эрмаадом лишили Фэйм всех иллюзий относительно силы молитвенного слова, и если не избавили от слепой веры, то сделали женщину весьма сдержанной прихожанкой. ВсеТворцу нет никакого дела до несчастий и нужд обычных смертных, Он милостиво дозволяет им самим творить свою судьбу. Должно быть, в этом и заключен великий Замысел, который богословы именуют Свободой Воли. К такому выводу пришла однажды Фэймрил, и вся ее жизнь стала тому прямым подтверждением. Даже явление Великого Неспящего прекрасно вписывалось в данную концепцию мироздания. Огнерожденный пришел незваным, когда сам пожелал, когда ему понадобилась перепуганная смертная женщина для каких-то своих никому не ведомых целей.

Но сейчас Фэйм истово молилась об одном: «Только живой остаться, только бы живой! Ради Диана, ради Росса! ВсеТворец-Вершитель, я все выдержу!» Если Джевидж до сих пор в здравом рассудке, если не лежит бездыханный, то он придет и спасет. Никаких сомнений! Он сможет… Главное — дожить.

Слишком яркий свет, слишком густая тьма, и граница меж ними размыта всеми оттенками серого — от сияющего торжества серебра до матовости погребального бархата.

Снизу черная еще теплая земля, сверху черное уже холодное небо, а посередине тончайший, мерцающий горячий слой жизни, и где-то там жадно пульсирует крошечная точка — сердце любимой женщины. Надо лишь дорогу найти, правильную дорогу между небом и землей.

Забудь закат, но помни о рассвете, Ночной Пес. Дом твой — полночь, новолуние — конура, дождь — шкура, ветер — дыхание.

Кто они? Те, кто идет рядом. Ночной Пес втянул воздух жадными чуткими ноздрями.

Первый… мужчина… сильный и взрослый… в самом цвету… пот крепкий, ядреный, горячий… не страшно ему… любопытно и весело… ничего не боится… А еще прошлой ночью он был с женщиной… ласкал… вжимался плотью… благодарил… пил ее… а накануне пил другое… хмель и ячмень перебродившие… золотые шелестящие шишки-соцветия, пропитавшиеся солнцем… пил… хмелел… любил… смеялся… мужчина… сильный… тоже по-своему ищейка…

Черты лица рассыпались в жерновах контраста тьмы и света. Невозможно рассмотреть… неверен глаз Ночного Пса, и только нос не подведет.

«Иди за мной, двуногая ищейка!»

Второй… молодой… другой… пахнущий неправильно… в крови его течет Чужая Сила… Чужая Вера… Не-Настоящая… не пил он ничего… не пил хмеля… не пил лозьего сока… и с женщиной не был давно… и не радовался… и не смеялся… холодный… одинокий…

Из тьмы сочился дождь, зазывая поднять лицо… морду вверх, понюхать ночь и небеса. Ночь пахла кровью, а небо — смертью. И Ночной Пес выл, бросая вызов, вызывая на бой всех чудовищ, спрятавшихся за темным пологом:

«Вылезайте из своих нор, щелей и логовищ! Я иду-у-у! Слышите меня, твари! Я иду-у-у! Бойтесь моих клыков! Страшитесь моих когте-э-э-эй!»

Ветер хлестнул влажной оплеухой по правой щеке. Направо! И, словно подтверждая правоту выбора, холодный порыв толкнул в спину. Беги, Ночной Пес!

«Фэ-э-эйм!»

Женщина… живая… его женщина… тысяча неповторимых запахов… волосы, кожа, губы, груди, живот, лоно, ладони, ступни… со всех сторон знает… спереди и сзади… на запах, вкус и цвет… он ел ее пальцами, губами, языком, глазами… за нее Ночной Пес будет рвать врагов зубами… за нее умрет… за нее преступит любой закон…

«Фэ-э-эймрил!»

Нога провалилась в водосток. Больно! Прямо! Вперед!

Лошади… мужчина… овес… холодное железо… мокрая кожа… Торопись, Ночной Пес, торопись!

Ты уже забываешь закат, скоро истает ночь… Торопись! Беги! Зови ее, зови — она где-то рядом!

По черному мокрому небу, по мягким тяжелым тучам, по серебряным травам, по кровавым лепесткам чужих страхов бежал он — черный, мокрый, тяжелый пес в серебряном ошейнике с кровавой раной в груди. Туда, где теплилась жизнь, туда, гдё ждала его… Фэйм…

«Я иду-у-у! Фэ-э-эйм!»

— Уйди от меня! Мерзкий черт! Я уже три года на мосту стою. У «мамки» спроси, кобелина!

Визгливый голос… женщина… тяжелый резкий запах семени и дурной болезни… приторная гниль и мерзкая сладость разложения… язвы-гуммы по всему телу…

Мост?

На мост!

— Па-а-айду-у-у утоплю-ю-юся я в речке глыбоки-и-ий…

Пьяный… давно пьет… остановиться не может… пропащий…

Река?

К реке!

Черная вода, мокрый камень, ветер и дождь. Блестящее колышущееся полотно вод порвалось, и в неровную дыру падали и падали звезды… Охотник и Свора… Лис… Крылья Смерти… осенние звезды…

Лицо женщины на фоне звездного неба… стон удовольствия золотой струйкой меж полураскрытых губ… влажные волосы цвета горького шоколада по плечам… горькая и сладкая… затуманенные наслаждением глаза…

Ночной Пес воет… стонет… кричит… зовет… кровь горяча… жжет в паху…

Где-то рядом она… та, которая заставляет… томиться и выть от неутоленной страсти… рядом… где-то…

Ищи, Ночной Пес, ищи!

Потом у них родится сын… Диан… маленький хитрый мажонок…

Первому, тому, которому было весело, ему уже страшно, его страх похож на стаю ночных бабочек, облепивших все тело, у его страха крошечные ножки и отвратительно мягкие тельца, усыпанные серой пыльцой. Стряхни их, Первый!

Ночной Пес клацнет зубами и прогонит серую копошащуюся стаю прочь.

Второму, тому, что с Чужой кровью в жилах, уже не одиноко, он не только держит в своих руках повод от серебряного ошейника, к нему течет сила Ночного Пса, его страсть, его отчаяние. Держись, Второй, сложно устоять под таким напором!

…Черные собаки бегут, белые кошки крадутся, черные змеи шипят, белые совы летят, черные жуки ползут, белые цветы растут, черные глаза в слезах, белые зубы в крови, черные стены вокруг, белые окна горят… Закружил-подхватил хоровод видений, замелькали перед глазами страхи и желания, слетелись монстры и твари, забылся закат, в ужасе спряталась ночь, Ночной Пес бежал в сторону рассвета, навстречу безумию и смерти. И выл от боли и счастья…

Сначала долговязый наемник с оловянно-тусклыми глазами топтался под дверью и сыпал непристойностями, сам в себе распаляя похоть. Потом он попытался высадить замок, но безуспешно, зато ушиб то ли ногу, то ли плечо, долго ругался и наконец подозрительно затих. Но Фэйм была далека от мысли, что мистрил Плонт сдался. Таких, как он, запреты и непреодолимые препятствия только возбуждают до крайности. Уэн был из той же породы — любой отпор считал вызовом, а слово, сказанное наперекор, — бунтом. Напротив, отрешенность и равнодушие остужали его пыл. Фэймрил поняла это не сразу, но потом быстро освоила хитрую науку безразличия. Разумеется, Уэн злился, но поделать ничего уже не мог.