Песни хищных птиц - Рия Альв

застыла в такой же неестественно ровной позе и была бела, как мрамор. Анс сидел рядом с ней прямо на полу, и взгляд у него был настолько пустой, словно он сам стал одной из своих марионеток. Фрея примостилась на краю кушетки, около ног Фриг, и будто пыталась занимать как можно меньше места. Ее рука сжимала эфес меча так сильно, что пальцы побелели, а в глазах горела такая лютая, беспомощная злость, что казалось – Фрея разорвет любого, кто осмелится даже посмотреть в сторону Фриг как-то не так. В своем великолепном струящемся платье с открытыми плечами и оружием в руках она выглядела как статуя древней королевы, которая проиграла бой и все, что у нее было. Будь декорации более торжественными, я бы принял всю сцену за исторический гобелен, на котором мне явно не было места.

Только увидев их в подобном состоянии, я понял, как все на самом деле плохо.

– С тобой ведь тоже что-то случилось? – спросила Фрея, поднимая на меня взгляд. – Не могло не случиться.

Я удивился, что ее сейчас вообще волнует хоть что-то, кроме Фриг. Но вспомнил, что обеспечение моей безопасности – буквально основная обязанность Фреи. Чуть позже до моего не до конца пришедшего в норму сознания дошло, что вряд ли Фрея волнуется за меня только из-за работы. И ей, и Уртике я сказал, что со мной все в порядке. Даже почти не соврал: обычно после выплесков энергии я чувствовал себя куда хуже. Попросил ее осмотреть раны Рейнеке, который снова принял свою малую форму. А потом, поскольку сесть было больше негде, опустился на пол, прислонив голову к коленям Фреи и начал рассказ. Про то, как я заволновался и бросился искать ее, а нашел Третью. Про наш недолгий разговор и еще более короткую битву, про дождь и то, как вроде бы сумел рассеять моркетский мрак. Добавлять остальные детали я не стал: они были слишком неопределенными, балансирующими на грани между сном и миражами.

Но стоило мне только назвать имя Ан Треас, как Анс вздрогнул всем телом, будто от удара плетью. На мгновение в его глазах отразился такой безотчетный страх, словно я только что произнес некое запретное слово, способное одним своим звучанием уничтожить мир. Длилось это всего миг, потом он снова отвернулся, уронив голову на сложенные на коленях руки. Я машинально посмотрел на Аин, но она забилась в кресло, словно загнанный в клетку зверек, и лицо ее застыло, стало непроницаемым, и это выражение, столь свойственное брату, но не ей, встревожило меня еще больше. Пальцы Фреи сжались на эфесе сильней, отчего камень в навершии вспыхнул. Спрашивать явно не стоило. По крайней мере сейчас.

Я осторожно разжал руку Фреи и положил меч подле ее ног. Ее ладонь оказалась ледяной, и я зажал ее между своими, пытаясь согреть. Было больно видеть Фрею настолько разбитой. Я слишком привык к тому, что у нее есть план действий или ободряющие слова. Теперь же мне хотелось поддержать ее, но я никогда не был хорош в этом. Никогда не был тем, на кого можно положиться.

Фрея рассказала мне, что случилось с Фриг. Так, будто эта история была не с нами и не про нас, какая-то сухая сводка событий из далекого региона. В конце Уртика прибавила, что весь масштаб повреждений мы сможем оценить, только когда Фриг проснется.

– А сейчас ей нужен сон и полный покой. И вам всем тоже, – сказала Уртика очень строгим тоном. Тем самым, после которого чувствуешь себя ребенком, нагло нарушающим постельный режим. – Да, к тебе, Ансельм, это тоже относится, не делай вид, что не слышишь меня.

Анс посмотрел на нее таким взглядом, что у меня холодок пробежал по спине. Судя по всему, уходить он не собирался.

– Пугай этим кого-то другого, – ответила Уртика, и я понял, что грозные взгляды у нее тоже выходят весьма неплохо. – Ты прекрасно знаешь, что сейчас у меня хватит сил выставить тебя отсюда. И еще – чем меньше в комнате чужой энергии, тем легче Фриг восстановится.

Анс ничего не ответил. Просто молча кивнул. Аин синхронно кивнула вместе с ним.

– Фрея, пожалуйста, иди к себе в комнату.

Упрямое выражение на лице Фреи сменилось бессильным смирением.

Тут я понял, что Уртика была тетей не только для Фреи, каким-то образом она стала заботливой и в меру строгой тетушкой для них всех.

– Дей.

Я открыл рот.

– Нет, не думаю, что ты в порядке, но даже если ты так считаешь, тебе тоже необходимо пойти и поспать.

Я закрыл рот.

– У вас была ужасная ночь, – сказала Уртика, обводя нас усталым взглядом, – и будет ужасный день, у нас всех будет много ужасных дней. И вы должны быть к этому готовы. Поэтому идите спать, пока я не применила к вам чары.

Судя по виду, Уртика тоже валилась с ног, но в ее глазах мы были детьми, упрямыми, злыми, усталыми детьми, на которых свалилось слишком много ответственности.

И я вдруг особенно остро осознал, что нам все же было еще слишком мало лет, чтобы нести ответственность за судьбу мира. Потому что, будь мне лет двести, я бы знал, как не паниковать, как поступать разумно в любой ситуации, что сказать или сделать прямо сейчас. Но мне было двадцать, и на фоне столетий, которые, наверно, прожила Третья, на фоне тысячелетий существования Моркета я был воробьем, который пытался казаться большой хищной птицей. Тошнотворная наивность.

Мне все еще хотелось, чтобы пришел какой-то взрослый, правильный избранный. Кто-то даже правильнее Рейденса, потому что после истории о Пустых землях его идеальность в моих глазах немного пошатнулась. Но никто не придет. В те моменты, когда тебе нужна помощь взрослых, никогда никто не приходит.

С этим чувством абсолютной покинутости и неспособности противопоставить себя многовековой тьме я и проснулся сегодня утром.

Когда Аин без стука проскользнула в комнату, я даже не подумал подняться с пола. Она опустилась рядом со мной, окинула критическим взглядом, не пытаясь заглянуть в глаза.

– Как ты? – задала она этот ужасный вопрос, который всегда ставил меня в тупик.

– Тебе честный ответ или успокаивающий?

– Ясно. Можешь не отвечать. – Она едва слышно усмехнулась.

– На самом деле не так плохо, как кажется, – я даже не врал. – Что с Фриг?

– Она проснулась, но пока не хочет никого видеть. Уртика тоже ничего не говорит.

– Случилось что-то плохое?

Я перевел взгляд на Аин, она уже смотрела не на меня, а куда-то вверх,