Собор - Жорис-Карл Гюисманс

Эти две статуи были добавлены позднее: и обликом, и костюмом они выдавали уже не XIII век; в таком случае, может быть, их поставили на место других, изображавших то ли тех же самых монахов, то ли других святых.

Тимпан, в свою очередь, также выражал идею параллелизма, задуманную начальником работ. Он был посвящен двум чудотворцам, необычайной перекличке Юга и Севера: сообщал зрителю об эпизодах житий святых Николая и Мартина. Святой Николай одаривал дочерей благородного отца, который, умирая с голоду, собирался отдать их в блудилище; далее следовало погребение епископа, при котором источалось святое миро, исцелявшее больных; святой Мартин отдавал половину плаща бедняку, и видно было, как затем в этот плащ облачался Христос.

На прочие картины портала можно было и не смотреть: на дугах свода и столпах проходов находились многие исповедники, девять ликов ангельских, притча о девах мудрых и безумных, повторение двадцати четырех старцев с Царского портала, ветхозаветные пророки, добродетели и грехи, непорочные девы, маленькие статуэтки апостолов — все это довольно сильно попорчено и не очень хорошо видно.

Путеводители говорят о южном портале с его 783 большими и малыми статуями как о самом интересном из всех; на самом деле для художника он менее всех привлекателен: за исключением горделивых изображений святых Георгия и Феодора, скульптуры, изваянные во славу прочих его обитателей, скованны и много уступают скульптурам фасада XII века и даже северного портала — те более варварские, но не так рыхлы и холодны.

Дюрталь повторял про себя: в целом внешнее оформление Шартрского собора может быть сведено к трем словам: Поклонение, Ублажение, Почитание. Поклонение, культ Господа Христа, на Царском портале; ублажение, культ Матери Божией, на северном; почитание, культ святых, на южном.

Ведь, вообще говоря, хотя Спаситель прославляется и на южном портале как Всевышний Судия, там он все же несколько уступает Свое место святым; оно и понятно: ведь там Он лишь повторен, а истинный Его дворец, истинный престол в триумфальном тимпане почетного входа, Царского портала.

Прежде чем отойти от южного портала, Дюрталь бросил последний взгляд на шеренгу избранных и задержался перед святыми Климентом и Григорием.

Святой Климент — его необычайная кончина привела почти что в забвение целую жизнь, посвященную возделыванию душ. Тут Дюрталь припомнил рассказ Иакова Ворагинского. При императоре Траяне Климент был изгнан в Херсонес и брошен в море с якорем на шее; меж тем собрание христиан, преклонив колени на берегу, просили Бога оставить им его тело. И море отступило на три мили, и верные пешком дошли до часовни, возведенной ангелами под пучиной, где почивал на камне святой; и еще много столетий море таковым образом отступало каждый год на одну неделю, дабы паломники могли посетить святыню.

Святой Григорий — первый монах-бенедиктинец, избранный Папой, мастер литургии, создатель хорального пения. Он был без ума от справедливости, обуян милосердием и предан искусству — изумительный Папа, обладавший столь широким, всепонимающим духом, что почитал за дьявольское наваждение намерение ханжей, фарисеев того времени не читать мирской литературы: ведь она, говорил Григорий, помогает нам лучше понимать другие книги.

Он был возведен в понтифики против своего желания — жил, мучимый тоскою, оплакивал оставленный монастырский покой и с невероятной энергией боролся против нашествия варваров, против африканских ересей, византийских интриг, симонии в своем окружении.

Мы видим его через столетия на шабаше громогласных расколов, и в то же время среди этих треволнений он является заступником бедных от ненасытной алчности богачей; каждый день он кормил нищих из рук своих и целовал им ноги; и при этой сверхнасыщенной жизни, не имея ни минуты на отдых, ни мгновения передышки, он сумел еще восстановить монашескую дисциплину, сеять повсюду, где мог, бенедиктинские семена, спасать мир, блуждавший вдали от покрова иноков.

Он не стал мучеником, как святой Климент, но умер Христа ради от изнеможения и тяжких трудов после жизни, исполненной непрерывных страданий тела, подорванного недугами, ослабленного добровольными истязаниями и постами.

Вот, конечно, почему у этой статуи такое задумчивое, грустное лицо, думал Дюрталь; между тем она слушает голубя, символ вдохновения, который, согласно древней легенде, нашептывает, диктует Папе на ухо мелодии антифонария, а кроме того, без сомнений, подсказывает и его диалоги, проповеди, комментарии на книгу Иова, наставления пастырям — всё сочинения, имевшие в Средние века такое обширное влияние.

Направляясь домой и все еще размышляя о череде святых, Дюрталь внезапно набрел вот на какую мысль: в Шартре не хватает изображения святого, к заступничеству которого прибегали больше всего, который обыкновенно стоял у входа в собор, отдельно от всех, один — святого Христофора{107}.

Так он некогда выделялся у входа в Нотр-Дам де Пари, так и до сих пор высится на углу главного фасада в Амьене; но иконоборцы почти везде разрушили его, так что храмы, сохранившие статую Христоносца до наших дней, можно пересчитать по пальцам. Стоял он, несомненно, и в Шартре, но в каком именно месте? Исследования по истории собора ничего об этом не говорят.

Дюрталь шел и с улыбкой думал об этом святом. Понятно, почему он был так популярен: наши предки думали, что стоит посмотреть на его изображение, живописное ли, скульптурное ли, и на целый день будешь избавлен от внезапных несчастий, особливо же от лихой смерти.

Вот почему он всегда торчал снаружи, на самом виду, на лучшем месте, огромный — так, чтобы прохожий видел его даже издали. Бывало и так, что его гигантский образ находился внутри храма. Таков святой Христофор на фреске XV века, ныне слишком записанной, в Эрфуртском соборе. Чудовищная фигура с шестиэтажный дом ростом идет, возвышаясь от плит до соборных сводов. У этого Христофора борода падает водопадом, а ноги толщиной с храмовые колонны. На плечах у него, умиленного и сгорбленного, круглоголовый Младенец, напудренный, как Пьеро; Он, улыбаясь, благословляет посетителей. Христофор же босыми ногами ступает по воде пруда со множеством малых тростинок, хвостатых головастиков, рогатых рыбок, причудливых цветочков; все это крошечное для вящего контраста с колоссальной фигурой святого.

Бедняжка, размышлял Дюрталь, народ его почитал, но Церковь относится к нему несколько настороженно, ибо он, наряду со святым Григорием и еще некоторыми из тех святых, в житии которых много сомнительного…{108}

В Средние века святому Христофору молились об исцелении чахнущих детей, а также от слепоты и от чумы.

Впрочем, кто и был главными терапевтами того времени, как не святые? Все хвори, от которых не могли помочь ни доктора, ни знахари, поверялись их попечению; некоторые даже считались специалистами, и болезни, от которых они исцеляли, носили их имена. Подагра звалась болезнью святого Мавра; проказа — болезнью праведника Иова; рак — болезнью святого Эгидия; хорея — болезнью или пляской святого Вита; простуда — болезнью святого Авентина; приливы крови — болезнью святого Фиакра; всего и не вспомнишь.

И другие праведники прославились избавлением от недугов, за помощью при которых к ним прибегали. Святая Геновефа целила отравление спорыньей и глазные болезни; святая Екатерина Александрийская — мигрень; святая Регина — постыдные болезни; святой Варфоломей — судороги; святой Бенедикт — рожу и каменную болезнь; святой Луп — боли в кишках; святой Губерт — бешенство; святая Апполония, статуя которой имеется в капелле больницы Евангелиста Иоанна в Брюгге, обвешанная, прошений ради, четками из восковых зубов и зубных корней, помогала от зубной боли и воспалений лицевого нерва; и сколько их еще!

Если учесть, пришел к выводу Дюрталь, что в наше время медицина, как никогда, стала сплошным заблуждением, неясно, почему бы не вернуться к лечению молитвой, к древним мистическим панацеям. В иных случаях святые заступники отказывают нам в исцелении, но они хотя бы не сделают нам хуже, поставив ложный диагноз и прописав вредное лекарство; да если бы медики и не были невеждами, что пользы от них, когда и полезные медикаменты все поддельные?

XVI

Настал день собирать чемодан и отправляться на вокзал вместе с аббатом Пломом.

Дюрталь нервничал, считал часы; ему не сиделось на месте; чтобы убить время, он вышел погулять, но тут начался дождик и загнал его в собор.

Он подошел к Мадонне у Столпа, затем устроился в глубине храма, где все стулья были свободны, и стал думать так.

Прежде чем прервать путешествием однообразный ход моей жизни в Шартре, не стоит ли присесть, хоть на минуту, обратившись в себя, и пересмотреть, что я приобрел до и после приезда сюда?