«Если», 2011 № 04 - Журнал «Если»

— Он мог вести свою игру, — медленно проговорил Стократ. — Он ведь был единственный, кто умел объясняться и с тобой, и с ними. И вот они решили его убрать, чтобы что-то спрятать…

— Они не могли, — вмешался Шмель и сразу пожалел, что открыл рот, потому что оказался между двумя взглядами, как между лезвиями ножниц. — В их питье нет слова… нет понятия «тайна». Язык по-другому устроен…

Он замолчал, водя руками, не зная, как объяснить.

— Понял, — отрывисто сказал Стократ. — Ты уверен?

— Да, — Шмель перевел дыхание.

Князь опять принялся ругаться — на этот раз без ярости, монотонно.

— Погоди, светлейший, — оборвал его Стократ. — Они могут тебя в чем-то винить? За что-то мстить?

— Завтра, — прорычал князь, — на рассвете… да прямо сейчас, чего там, рассвет близко… Пойдем к ним в гости. Эй, Глаза-и-Уши! Давай сбор, всем подъем, выжжем их норы, хватит…

— А они нам воду отравят, — тихо сказал Шмель.

И Стократ, и князь снова посмотрели на него. Он странно себя чувствовал под их взглядами: еще вчера — вообще никто, недостойный даже быть учеником языковеда. Сегодня — равноправный собеседник на совете, где речь идет о жизни и смерти.

— Мы перебьем их всех, — отрывисто сказал князь. — На их стрелы у нас есть щиты. А на наш огонь…

— А они — нас, — Шмель говорил, преодолевая боль в растрескавшихся губах. — Мы друг друга перебьем, и тогда придут люди из Долины, на все готовое.

Сделалось тихо. Стократ улыбался, будто чем-то довольный.

— Надо составить им питье, — сказал Шмель еще тише. — В смысле, послание. Надо идти к ним на переговоры…

— Я не пойду, — сказал князь и с отвращением поморщился.

— Я пойду, — Стократ потянулся, будто после хорошего отдыха. — Шмель, будешь толмачом?

Еще несколько секунд все молчали.

— Зачем тебе все это? — спросил князь, глядя в резной потолок из розовой сосны.

— Интересно, — Стократ безмятежно улыбнулся Шмелю. — Собирайся, что ли?

До околицы их провожала невесть откуда взявшаяся Тина. Стократ с самого начала велел ей молчать, и она молчала, только хлопала мокрыми ресницами. Вдоль обочин кое-где стояли вооруженные люди. Из-за заборов выглядывали женщины и подростки.

Лошадь Стократа казалась шагающей горой и позвякивала с каждым шагом: Шмель второпях разлил по флаконам и рассовал в корзины чуть ли не всю мастерскую хозяина. Сам Шмель тащил на спине свой мешок, и только Стократ не был отягощен ничем, кроме меча.

Прошли мимо дома Лопуха, мимо дома Заплата. В приоткрытую калитку глазели на Шмеля близнецы Окра и Бык; все они долго учились языкознанию и могли сейчас оказаться на месте Шмеля.

А может, не могли.

Огромный дом торговца Сходни стоял темный и тихий, будто брошеный.

На околице все, кто увязался было за процессией, отстали. Зато новые, ожидавшие на перекрестке молчаливые люди выстроились колонной и двинулись следом — на некотором расстоянии. В их тяжелых шагах, в бряцании оружия было для Шмеля слабое утешение: на твой труп, обещали шаги, мы навалим десяток вражеских, ура.

Стократ шагал впереди, за ним — послушная лошадь. То ускоряя шаг, то уставая под тяжестью мешка, Шмель тащился за ними и думал, что вот оно, еще одно испытание. Там, на помосте, он доказал, что лучше всех — за это его унизили и прогнали. Теперь вроде бы ничего доказывать не надо и некому, но он все равно идет, и облизывает покрытые коркой губы, и думает, лишь бы не подвел язык…

Они миновали камень, на котором он плакал в день своего изгнания — от потери, но больше от несправедливости. Спустились по дну оврага и вступили в лес, через несколько минут впереди показалась застава.

Стократ замедлил шаг.

Он отлично помнил то место, дальше которого не пошел в прошлый раз. Невидимая граница, за которой ему померещилось напряжение тетивы. Теперь напряжения не было, но было что-то другое.

Запах?

Железная чаша, в которой разжигали сигнальный огонь, стояла сейчас пустая и черная, и от нее разило горелой смолой. Лес, полностью свободный от птичьих голосов, вонял землей и сталью. Дорога уходила вперед, на стоптанной хвое терялись следы.

Стократ свистнул на весь лес. Никто не отозвался. Лошадь переступила с ноги на ногу, звякнули пузырьки и флаконы в поклаже.

— Никто не встречает, — ухмыльнулся Стократ.

Те, что шли за ними следом, отстали и притихли. Но явись сейчас стрела из леса, хоть одна стрела — ответ не заставит себя ждать, мстители с мечами и топорами ждут только сигнала; Стократу хотелось верить, что и лесовики это понимают.

— Без приглашения идти нельзя, — сказал мальчик.

— А если не зовут?

— Без приглашения нельзя, — твердо повторил Шмель. — Это старые правила. Никто их не нарушал, даже мастер.

— Тогда что делать?

Он свистнул еще раз. Потом подошел к чаше, установленной на высоте человеческого роста, и поджег выведенный наружу фитиль.

Полыхнуло так, что Стократ отпрянул. Столб огня поднялся над дорогой, и опасно затрещали ветки, нарушившие незримую границу.

— Это всегда так бывает, да? Огонь всегда так сильно горит?

— Нет, — Шмель сглотнул. — Не знаю.

Стократ оглянулся. Лес был везде одинаковый — и на стороне лесовиков, и на стороне «безъязыких». Розовые сосны стояли в коре, как в броне — темно-красной, одновременно церемониальной и боевой.

— Кто-то идет, — насторожился Шмель.

Рев огня сделался тише. Дым и искры потянуло в другую сторону. Прищурившись, Стократ различил человеческую фигуру на дороге. Одну.

Человек шел, не таясь, без оружия. Через несколько мгновений показалось, что это мальчик-подросток, но когда лесовик приблизился, стало ясно, что это девушка.

Светлые волосы, сплетенные в две косы, лежали у нее на плечах. Глаза были закрыты навсегда, ресницы вплетались в кожу шелковыми нитями, и красно-черная вышивка покрывала скулы и виски.

Стократ замер, всматриваясь в переплетения нитей на ее лице. Они складывались в кресты, в витые колоски, в многослойные узоры. Глазные яблоки под тонкой белой кожей не двигалась, даже не вздрагивали. Губы, покрытые прозрачным маслом, чуть блестели.

— Привет, — сказал Стократ.

Девушка постояла, будто в нерешительности. Она была ростом со Шмеля, но гораздо уже в плечах. Без головного убора, в длинном сером балахоне с широкими рукавами, с безглазым лицом, расшитым узорами, она вовсе не казалась слепой.

Стократу очень хотелось провести ладонью перед ее зашитыми глазами, подтвердить свою догадку. Но это было бы очень невежливо, да и, пожалуй, опасно.