Лавина (сборник) - Виктория Токарева

Северный приют

Инженер-строитель Алексей Коржиков все время мерз и хотел есть. Жена предложила сходить к врачу: может быть, такое состояние — результат психического расстройства. Или сбой в эндокринной системе.

Врачи ничего не находили, говорили: практически здоров. Даже поразительно для своих сорока лет. Сердце как у двадцатилетнего, и все остальные системы — тоже.

Любовница Алексея Нинка посоветовала не пользоваться блатными врачами, а обратиться в районную поликлинику, поскольку блатные врачи за больного не отвечают. Их интересуют только деньги. А районная поликлиника отвечает.

Алексей пошел к своему участковому врачу Кире Владимировне. Она оказалась молодая и въедливая, исследовала Коржикова рентгеном и ультразвуком, взяла биохимический анализ крови и просидела над ним всю ночь.

В шесть утра она еще не ложилась. Вошла ее мама — низенькая и широкая, как кабинетное пианино, и сказала недовольно:

— Ну что ты возишься с этим Коржиковым, Коврижкиным, подумаешь, инженер, кроссворды на работе решает. Работал бы в фирме «Заря», так его можно было бы позвать полы отциклевать…

— Икс, игрек, зет, один к двум… — задумчиво сказала Кира Владимировна, глядя в биохимический анализ.

— А что это такое? — спросила мама.

— Ген обреченности.

— Как? — переспросила мама.

— Это болезнь реликтового происхождения. От нее вымерли мамонты.

— А от чего вымерли мамонты?

— От несоответствия индивида и окружающей среды, — ответила Кира Владимировна.

— Это опасно?

— Это очень опасно. Ты видела хоть одного живого мамонта? Они вымерли все до одного.

— Бедный инженер, — посочувствовала мама.

— Он будет темой моей диссертации, — сказала Кира Владимировна. — Мое научное открытие.

— Лучше бы ты замуж выходила, чем диссертации писать, — посоветовала мама.

— Одно другому не мешает…

Кира Владимировна гибко потянулась, не вставая со стула. Жизнь обретала ясность и перспективу.

Алексей Коржиков, не подозревая, что является носителем редкого гена, сидел в кабинете своего Шефа по фамилии Комиссаржевский.

Перед Шефом лежал строительный проект Коржикова.

— В самолетах — это понятно, — сказал Шеф. — Не будет же говно лететь людям на головы. В самолетах нужны химические туалеты, они все растворяют. А в квартирах зачем?

— Такие дома можно ставить на пустующих землях, — объяснил Алексей. — Вода из скважины, туалеты химические. Не надо тащить коммуникации.

— Пустующие земли потому и пустуют, что там нет дорог, — сказал Шеф. — Не с вертолетов же строить твои дома.

— А вы возьмите и постройте дороги. Люди придут и будут жить. И осваивать земли.

— А вы садитесь на мое место и руководите, — предложил Шеф. — Давайте, вы на мое место, а я на ваше. Хотите?

— Нет. Не хочу, ни на свое, ни на ваше.

Зазвонил телефон. Шеф поднял трубку:

— Да. Кого? А почему вы его здесь ищете? У него свой телефон.

Видимо, там извинились.

— Подождите. Раз уж вы позвонили… — Шеф протянул трубку Алеше: — Вас.

— Меня? — удивился Алеша и поднес трубку к уху. — Да…

— Привет! — сказала Нинка, как мяукнула. У нее был голос капризной кошки, которую случайно и не очень больно защемили дверью. — А я тебя ищу-ищу все утро, — сообщила Нинка.

— Да.

— Что «да»? Знаешь, зачем я тебя ищу? Чтобы сказать, что ты мне надоел.

— Да.

— Ты сегодня придешь?

Алеша молчит.

— Даже говорить не можешь. Как крепостной при барине.

— Да. — Алеша положил трубку.

Шеф внимательно на него посмотрел.

— Вы на машине? — спросил Шеф.

— Да.

— Очень хорошо. Съездите на Басманную и возьмите документацию. У нас курьер заболел.

Алеша и Нинка лежали в Нинкиной кровати. У Алексея было мало времени, следовало поторопиться с основным занятием. Но Алексей не торопился, смотрел в потолок, что совершенно не соответствовало моменту.

— Им ничего не надо, — сказал Алексей. — Знаешь почему?

— Какой ты красивый, Алеша! Как Мцыри.

Нинка не могла отвести глаз от любимого лица.

— Потому что временщики, — продолжал Алексей. — Придут, наворуют и уйдут.

— Знаешь, за что я тебя люблю? — спросила Нинка.

— Царь оставлял страну своему сыну, поэтому он заботился о том, что он оставляет. А этим плевать, после нас хоть потоп.

— А тебе-то что? — спросила Нинка.

— То, что мы — соучастники.

— Почему это? Мы — честные люди. Ты — инженер, я — актриса. Мы — интеллигенция.

— Раз молчим, значит, соучастники.

— Да ладно. — Нинка обняла Алексея всем телом, руками и ногами. — Не бери в голову.

— Жизни жалко. Еще десять лет, и жизнь прошла…

— Я всегда буду любить тебя.

— За что?

— Сказать?

— Ну конечно.

— Если бы ты был тогда там…

— Когда? Где?

— Под горой Машук во время дуэли Лермонтова с Мартыновым, дуэли бы не было. Ты бы предотвратил.

— Ненормальная.

— Жаль, что тебя не было на той дуэли.

— Ничего, я успею на другую.

Алексей смотрит в потолок.

— Плюну на все и уеду на Северный приют.

— А что это за Северный приют? Тоже твой проект?

— Высоко в горах стоит домик с островерхой крышей. Утром выйдешь, воздух звенит от чистоты. Снеговые вершины искрятся на солнце, как сколотый сахар. Небо густо-синее, как на японских открытках. И кладбище альпинистов есть.

— Поехали…

— В этом домике останавливаются туристы, которые пешком идут на Северный перевал. Раньше, в древности, это была дорога к морю. Они идут маршрутом древних.

— А откуда ты все это знаешь?

— Я там инструктором работал в студенческие годы. Деньги зарабатывал, горы изучал.

— А горы изучают?

— Привет. Горы — это знаешь что? Аккумулятор влаги. Они на климат влияют и на людей.

— А почему ты там не остался?

— Из-за женщины. Женщину полюбил.

— А где она сейчас?

— Дома. Жена.

Нинка притихла.

— У меня есть мечта, — сказал Алексей. — Я хочу купить гору.

— Какую? — отозвалась Нинка.

— Казбек. Или Машук. Все равно.

— А зачем?

— Подняться выше облаков и смотреть.

— Ну, посмотрел, а дальше что?

— Ничего. Это остается в тебе навсегда. Ты потом по-другому живешь.

Нинка молчит.

— Ты думаешь, я сумасшедший? — спросил Алексей.

— Нет. Я чувствую в тебе эту высоту. Поэтому я тебя люблю.

Тянутся друг к другу.

— Ай! — вскрикивает Алеша. — Ты меня за волосы тянешь.

— Это волосы на кольцо намотались…

— Не трогай меня. У тебя вечно что-то случается: то в глаз пальцем ткнешь, то оцарапаешь.

Алексей встает и начинает одеваться.

— Ты уходишь? — упавшим голосом спрашивает Нинка.

— Не могу же я на Басманной торчать пять часов…

— Скажи, что попал в аварию.

— Дура.

— Ну хорошо, скажи своему Шефу, что ты был у любовницы. Он тебе поверит.

— Нина…

— Ну что «Нина». Забегаешь на сорок минут, как на бензоколонку. Лучше вообще не приходи. Или приходи на неделю.

— О чем ты говоришь? Какая неделя? Ты же знаешь: днем я на работе. Вечером дома.

— А ты возьми бюллетень. На работе скажешь, что заболел, а дома скажешь, что едешь в командировку.

Алеша раздумчиво:

— Да?

— Ну конечно! Тебя никто не хватится. Поживем спокойно. Как на Северном приюте.

Алеша стоит в нерешительности. На одной чаше весов — риск. На другой — счастье.

— У тебя ничего не болит? — спросила Нинка.

— Абсолютно. Я только все время мерзну и хочу есть.

— Это потому, что ты худой. Дефицит веса. Скажи, что у тебя радикулит. Это проверить невозможно. Скажешь: ни согнуться, ни разогнуться. Они тебе назначат уколы, форез. А ты не ходи. Проверять никто не будет. Кому мы нужны, кроме самих себя.

Чаша весов со счастьем стала медленно идти вниз.

— А ты не будешь занята эту неделю? — спросил Алеша.

— Я в простое. Наверное, в твоем строительстве, когда простаивает какой-нибудь кран, — это ЧП. Чрезвычайное происшествие. А тут простаивает целый человек. Пропадает даром моя красота. — Нинка задумчиво варит кофе. Наливает в чашку.

Алеша обнимает свою красивую Нинку. Она обливает его горячим кофе.

— Ой! — смущается Нинка. — Куртка…

— А, черт с ней…

Они стояли, обнявшись, как один ствол, переплетаясь руками-ветками.

В кабинете Киры Владимировны сидел рентгенолог Николай Алексеевич, за глаза Колька. Он был молод, носат и прогрессивен.

— Подумай сама: когда жили мамонты? — спросил Колька.

— В эпоху раннего плейстоцена, — ответила Кира Владимировна и включила в розетку электрический чайник.

— Правильно. А сейчас какой год?