Поцелуй сатаны - Вильям Козлов

Николай больше склонялся к мысли, что серьезной ошибкой нынешнего руководства является то, что, честно обнажив сокрушительные недостатки в социалистической системе, в идеологии, в отсталости нашего строя, руководство ничего конкретно не предложило. Если уж система исторически не оправдала себя и довела народы до нищеты, отстав от цивилизованных стран на десятки лет, то стоит ли цепляться за устарелые догмы, завещанные нам теоретиками прошлого века?

Нужно отказаться от того бесперспективного пути, который привел страну, народ к тупику. И выбрать новый путь, использовав пример-развитых демократических государств. Казалось бы, все уже это понимают, но вот открыто, честно предложить новый путь никто не решается. Как деду было страшно признаться в ошибках сталинского курса, который он поддерживал, так страшно отказаться от чуждой народу, придуманной чужими философами теории построения коммунизма, и современным руководителям страны.

Трудно, но, по-видимому, придется. Сама жизнь заставит. Теперь не то время, когда черное выдавалось за белое… В годы перестройки советские люди стали жить еще хуже, но чего уж от них больше не отнимешь, так это глубокой убежденности, что к старому возврата не будет. Ни к формам правления, ни к философии, ни к покорности и самообману.

В это Николай Уланов свято верил.

Лидия Владимировна расспрашивала про дела в Палкине, особенно дотошно интересовалась Алисой. Уже несколько раз задавала вопрос: когда же он женится на ней? Бабушка считала Алису Романову самой подходящей женой для внука. А что он мог ответить ей? Он не прочь жениться на Алисе, но не тащить ее силком ее в ЗАГС? У него тоже есть своя гордость. Алиса и так его жена, нет только лишь записи в паспорте или, как говорят, «штампика». Николай рассказал бабушке и о Лене с Адой.

— Тут я не судья, — сказала Лидия Владимировна. — У Гены была семья, ребенок, да он их пропил… Как бы снова такого не случилось.

Николай заверил, что брат взялся за ум и возврата к прошлому не будет. Гена хочет жить, как все люди. И воля у него для этого есть.

— Дай бог, дай бог, — задумчиво произнесла бабушка. — Чего он к нам не приезжает… с этой Леной и Адой? Я бы хоть посмотрела на них.

— Он в Новгород-то лишь по важным делам раз в две недели вырывается, — ответил Николай, — Ты бы посмотрела, какое у нас там хозяйство! — Про схватки с мотоциклистами и распри с односельчанами он уж не стал рассказывать…

— На днях приезжает на гастроли английский театр, — сказала бабушка, — Привезут настоящего Шекспира.

— А то поедем к нам на недельку! — предложил Николай. — Алиса уже грибы приносит из леса, варит варенье из малины и смороды.

— Ты будь с ней поласковее, Коля, — попросила бабушка, — Я к вам, может, осенью выберусь, в сентябре, когда настоящие грибы пойдут. Когда-то я любила их собирать.

Бабушка сообщила, что несколько раз звонил какой-то Алексей Прыгунов, просил, как Коля приедет, обязательно ему позвонить. Зачем, интересно, он снова понадобился секретарю райкома комсомола?..

Прыгунов только что вернулся с Никитой Лапиным из Оптиной Пустыни, в отпуск ему так и не удалось уйти, пообещали отпустить осенью. Он предложил пообедать в кооперативном кафе на улице Марата. Николай много раз проходил мимо подвальчика с затейливой вывеской, но ни разу там не был. Он удивился: с какой стати комсомольский работник поехал в Оптину Пустынь? Он читал в газете, что монахи там восстанавливают свой загубленный в двадцатые годы знаменитый монастырь, может, секретаря райкома комсомола заинтересовало, что среди монахов много юношей?..

Шагая по теневой стороне улицы к кафе, Уланов подумал, что после деревни в городе тяжело вдыхать отравленный гарью воздух. Нужно несколько дней прожить в Ленинграде, чтобы привыкнуть к шуму автотранспорта за окном, духоте, запаху отработанных бензиновых паров. А как же чувствуют себя люди, которые круглый год не выезжают из города? Не шелохнется ни одна занавеска на распахнутых окнах верхних этажей, железные крыши блестят на солнце, не видно голубей, воробьев. Прохожие двумя разноцветными потоками текут по тротуарам, у пузатых цистерн с квасом выстраиваются очереди. У многих в руках эмалированные бидоны, трехлитровые банки с крышками. Пропеченный на солнце красноносый продавец в грязном белом халате неторопливо наливает в кружки пенистый коричневый квас. Николай тоже хотел было пристроиться, но подумал, что в кафе, наверняка, найдется холодный напиток.

Алексей ждал у входа. Голубая безрукавка обтягивала его широкие плечи, лицо загорелое, лишь у носа белел небольшой шрам. Пожав руку, он делал приглашающий жест: «Тут прилично кормят и не дерут три шкуры, как в других кооперативных забегаловках».

Николаю случалось на шоссе Ленинград-Москва останавливаться у шашлычной пообедать, но после того, как сильно отравился недожаренным шашлыком, стал проезжать мимо. И красочный щит, зазывавший с обочины автомобилистов, больше не прельщал его. Он слышал от знакомых, что предприимчивые кооператоры скупают у колхозников свинину, баранину, минуя санитарный надзор. Такое мясо обходится им дешевле.

Подвальчик был довольно прилично оборудован и обставлен: стены обиты светлыми деревянными панелями, бар с иностранными пустыми бутылками и картинками, стереомагнитола, квадратные столики с желтыми табуретками и без скатертей. На каждом прибор со специями. Два проворных, с серьезными лицами официанта быстро обслуживали посетителей. Правда, их было не очень много. С большого японского календаря смотрела обнаженная гейша с маленькой грудью и чуть смущенной улыбкой на лунообразном узкоглазом лице.

Алексей заказал салаты из огурцов и помидор, жареного судака и графин зеленого фирменного напитка, у которого почему-то оказался привкус мятной зубной пасты. Негромкая мелодия не раздражала, с улицы доносились приглушенные звуки транспорта. Плотные зеленые шторы закрывали низкие окна, кафе освещали три высоких торшера и несколько бра. Алексей рассказывал про свою поездку в Оптину пустынь. Больше всего его поразили одухотворенные лица молодых монахов, трудолюбиво восстанавливающих монастырь, а когда побеседовал с ними, то пришел к выводу, что это умные, в большинстве образованные люди. И истинно верующие.

— Ты, конечно, прочел им атеистическую лекцию? — усмехнулся Николай.

— Попробовал с одним поспорить насчет существования бога, так он меня в два счета загнал в угол, — признался Алексей — Что мы знаем о религии, боге? Из учебников средней школы? А они читают Библию, философские сочинения древних. Я лишь слышал про Аристотеля, Фому Аквинского, Томаса Мора, Томмазо Кампанеллу… А они читали их, изучали. Ты знаешь, кто такой Сирано де Бержерак?

— Драматург, кажется? Жил в семнадцатом веке. О нем написал пьесу Ростан — Сирано де Бержерак. Пьесу я не видел и не читал.

— Сирано де Бержерак — это ученый, писатель, философ, он, как и Леонардо да Винчи, триста лет назад предсказал многое, что у нас сейчас изобретено: радио, телевидение, знал про молекулярное и атомное строение материи, космические полеты…

— Я смотрю, тебя монахи просветили! — заметил Николай. Он вспомнил, где-то читал, что на редкость носатый француз — нос у него начинался со лба — был известным во времена кардинала Ришелье дуэлянтом и великолепно владел шпагой.

— Я еле Никиту уговорил назад возвращаться, он намеревался до начала занятий в семинарии там остаться, — рассказал Прыгунов. — Вот тебе и бездельник! Он освоил там за три дня работу каменщика. Причем, монахи совсем иначе кладут кирпич и раствор, чем наши строители. Возводят, как и прежде, на века!

К нему подошел грузный черноволосый бармен и что-то прошептал на ухо. Алексей бросил быстрый взгляд на входную дверь и кивнул. Бармен убавил звук на магнитоле и тоже нет-нет, да и посмотрит то на запястье, то на дверь. На руке у него красивые заграничные часы с браслетом.

— Если дело дойдет до драки, ты уж, Коля, не стесняйся применять болевые приемы, — негромко сказал Алексей. Лицо у него спокойное, однако в карих глазах — напряженность.

— Вот зачем ты меня сюда затащил, — покачал головой Уланов — А почему бы не пригласить милицию?

— Если Аркадий не врет, то скоро мы с тобой увидим настоящих рэкетиров, — еще больше понизив голос, произнес Прыгунов — А милиция? — Он окинул взглядом небольшое помещение — По-моему, за крайним столиком у двери сидят два тихих «опера».

В маленьком слабо освещенном зале были заняты всего четыре стола: две парочки и те у двери. Двое спортивного вида мужчин ковырялись в тарелках с салатом и потягивали из высоких голубых фужеров фирменный напиток. Лица у них были спокойными, но прямые неподвижные спины выдавали напряженность. Уланов заметил на столе у одной парочки — там сидели мужчина с коротким «ежиком» волос и молодая черноволосая женщина в белой блузке — бутылку сухого вина. Они больше чокались и улыбались друг другу, чем пили.