Солдаты неба - Арсений Ворожейкин

И тут я спохватился, что о знаменном взводе думаю уже в прошедшем времени. Меня охватила тревога. Чтобы не выдать своего состояния и в надежде встретить знаменный взвод, я вышел из КП.

Странная тишина. Вокруг сарая ходят часовые. Рядом стоянка самолетов. Все «яки» мы выстроили в одну линию. Сзади них — окопы. Дальше — осушительная канава. Это своеобразный противотанковый ров. Но такими мыслями я просто успокаиваю себя: для любого танка этот ров не препятствие.

Тихо иду вдоль канавы. И подальше от самолетов. Там, в окопах, люди. В темноте можно набрести на них. А эта встреча ничего хорошего не сулит: там ждут врага и готовы в любую секунду открыть огонь.

А почему в такой момент я хожу один? Меня сейчас могут бесшумно схватить. От такой догадки ноги сами застыли на месте… И — о ужас! — на меня летит что-то светящееся. Что это — граната?

Мне никогда не доводилось бросать гранату и видеть ее полет, хотя не раз приходилось изучать и держать ее в руках. Я подумал, что слабый свет — это горение капсюля. Момент — и я плотно прижался к земле. Слышу грохотание своего сердца. Даже словно слышу дыхание травы. Чувствую ее запахи. Запахи земли. И жду взрыва. А его нет.

Наконец понимаю — если бы это была граната, она сказала бы свое слово. Вскакиваю на ноги. Передо мной в траве еле-еле заметен светлячок. Надо же… Я наклоняюсь к светлячку, чтобы поймать его. И поймал… небольшую палку с привязанной к ней бумажкой и с чуть светящимся карманным фонариком.

Испуг прошел. Фонарик и записку я взял, а палку бросил в ту сторону, откуда она прилетела. Фонарик до того плохо светил, что нельзя было прочитать написанное на бумажке. И фонарик улетел вслед за палкой. Скорее в сарай! Враг готовит какую-то ловушку.

Офицеры по-прежнему сидели на КП. И я тоже сел на прежнее место. Но у меня до того все было напряжено, что я сидел окаменело. Нужна разрядка. И я чувствовал — надо заговорить.

— Как темно… — выдавил из себя. Но слова прозвучали нормально, и я продолжал: — Хоть глаз выколи.

— А разведчики задерживаются, — подал голос инженер.

— Да, задерживаются, — отзываюсь я и как можно спокойнее вынимаю из кармана брюк бумажку и читаю про себя:

«Командиру 32-го полка „яков“.

Уважаемый майор, не волнуйтесь. Отдыхайте по-прежнему. И будет полный порядок. Мы вас надежно стережем.

Доброжелатель».

В первый момент я был изумлен. Как они выследили меня и послание подбросили именно мне? Но, поразмыслив, решил: просто случайное совпадение.

Бумажка меня окончательно убедила, что враг пока не хочет применять оружие. Но не намерен ли он захватить нас живыми? Мы все уже в прицелах его пушек и танков. А наш КП — сарай — наверняка под особым наблюдением.

Что делать? Может, прав инженер Лебедев — бездействовать дальше нельзя?

А как быть с посланием? Прочитать его офицерам или нет? Нет!

Дверь на КП тихо отворилась. Неторопливо вошел капитан Мамонов. На широком, испещренном ожогами лице никакой тревоги. Он спокойно, точно на тактическом учении, доложил:

— Знаменный взвод с документами штаба прибыл на аэродром и занял оборону на своем участке.

Только Мамонов успел сесть за стол рядом со мной, как явился начальник разведки. Он, как и положено разведчику, подробно рассказал о противнике.

Основная сила — фашистские войска. С ними несколько небольших групп в гражданской одежде. Очевидно, бандеровцы. Сейчас они проходят, как на параде, колоннами перед какой-то трибуной. Видимо, опасаясь нашего нападения, враг танками с автоматчиками окаймил свою пехоту. На стоянку наших самолетов направил пушки. Разведчики насчитали около сорока танков и более пятидесяти орудий. В заключение начальник разведки сделал вывод:

— Против такой силы мы сейчас силой не можем действовать.

В такой обстановке нервозность и поспешность могут привести нас к опрометчивым действиям и заставят противника применить оружие. Он же, по всему видно, пока только демонстрирует на аэродроме свою силу, поэтому мне хотелось резко оборвать инженера, но я сдержался и, словно бы не слыша его, как можно спокойнее спросил:

— Теперь обстановка всем ясна?.. Раз ясна, давайте совет держать, как нам действовать в этих обстоятельствах. — И обратился к капитану-инженеру: — Вам слово.

— Нельзя ждать, пока фашисты нас всех раздавят! — решительно заявил ой. — Мы должны ударить по этому парадирующему сброду. Он понесет большие потери, а мы в темноте ускользнем от них на Львов.

Какие боевые слова! Ударить по сброду! Это в наших силах. А точнее, в моей власти. Отдать приказ — и все пойдут в атаку! А потом? Ускользнем? Вряд ли. Да и что мы сделаем этой банде, окружившей себя танками? К тому же немцы наверняка все предусмотрели. Иначе не устраивали бы здесь парад, как у себя перед Бранденбургскими воротами.

— Правильно, — одобрил я мысли Лебедева. — Но как мы ударим по этому сброду? Пока будем прорываться через оцепление из танков и автоматчиков к колоннам пехоты, расстреляем все патроны, А их у нас кот наплакал: на автомат — один диск, на винтовку — три обоймы, на пистолет — две. Да еще неизвестно, исправно ли все наше оружие: за время войны из него мало кто стрелял.

— Самолетные пушки используем… — в пылу нетерпения не унимался инженер. —

Но его никто не поддержал. Чтобы использовать наши пушки, нужно поднять хвосты самолетов. Для этого на каждый «як» надо пять-шесть человек. Прицеливаться будет очень трудно. Стоит нам сейчас дать хоть один выстрел, мы растревожим это сборище, и оно, включив фары танков, осветит аэродром и за какие-нибудь две-три минуты без единого выстрела гусеницами проутюжит все самолеты. К тому же наши пушки лобовую броню танков не прошибут. Значит, стрельба будет бесполезна, а мы погибнем.

— Но что же делать? Неужели будем ждать, пока нас раздавят? — как-то обреченно произнес Лебедев.

— А почему не ждать? — откликнулся Мамонов. — Время работает на нас — помощь к нам придет. Суть мужества не всегда заключается в том, чтобы с оружием бросаться на противника.

Далее Мамонов высказал предположение, что противник, вероятно, готовится тихо захватить наши самолеты и перелететь на них к себе. У него могут быть и свои пилоты. За Львовскую операцию сбито около пятисот вражеских машин. Многие летчики выпрыгнули с парашютами и приземлились на нашей территории. Часть из них могла присоединиться к этой недобитой своре.

Оказавшись впервые в такой необычной обстановке, мы без спешки и суеты обсуждали, как лучше организовать оборону. Война научила нас самообладанию. И мы пришли к единому мнению — ждать. Только ждать. Если фашисты сейчас и двинутся на нас, мы их встретим из окопов и щелей, а потом сожжем самолеты и, укрывшись в высокой траве, уйдем на Львов. А пока враг нас не тревожит, надо поднять на козелки хвосты самолетов и направить их пушки на противника.

За час до рассвета аэродром очистился от непрошеных гостей. Колонны недобитых фашистов как пришли под покровом ночи, так и ушли в темноте. Только когда взошло солнце, в бинокль можно было разглядеть последнюю колонну врага, втягивающуюся в лес.

От посланного на машине во Львов офицера с донесением не было ни слуху ни духу. Видимо, ночная стрельба имела с этим какую-то связь. Еще до рассвета капитан Мамонов улетел на По-2 в воздушную армию с докладом о ночном «церемониале» на нашем аэродроме и с просьбой прислать нам горючего, чтобы мы могли перелететь во Львов или же ближе к Висле, где теперь базируется наша дивизия. Для большей уверенности, чтобы установить связь со Львовом, мы послали в город еще двух человек. По земле или по воздуху, а доберутся наши тревоги до вышестоящих штабов.

День в ожидании тянулся мучительно медленно. Жители села, как и раньше, занимались своими делами. Наши попытки узнать от них какие-либо сведения о ночных действиях бандеровцев и гитлеровцев ни к чему не привели.

Под вечер к нам прилетел транспортный самолет Ли-2. Он прибыл за нами. На нем был единственный пассажир из штаба фронта — майор. Командир экипажа тут же, у самолета, сообщил мне две новости.

Первая: Президиум Верховного Совета СССР Указом от 19 августа 1944 года наградил меня второй медалью «Золотая Звезда» и постановил соорудить бронзовый бюст на моей родине.

Вторая новость: американское правительство наградило меня высшим авиационным орденом — «Крест» за авиационные боевые заслуги.

После этого ко мне подошел майор, представился и, поздравив с награждением, тихо сказал:

— Мне срочно надо с вами переговорить. Представителю от штаба фронта я предложил пройтись по аэродрому.

— Хорошо, — согласился он. — Мы как будто будем проверять готовность самолетов к стрельбе с земли.

Из этих слов я понял, что он уже в курсе всей нашей жизни.

— Вы говорили с капитаном Мамоновым?

— Да.

— А почему он не прилетел?