Табу - Элизабет Гейдж

– Конечно – если только это надежная информация, – проговорил он. – Не забывайте, ведь это – ваши деньги.

Найт опять улыбнулся. Выражение его глаз произвело впечатление на Фройнда. Только теперь он понял, что видит перед собой человека, который однажды может стать одной из наиболее ярких и сильных фигур в Голливуде. Незаурядный талант в сочетании с умом и ловкостью был как раз той силой, которая подняла ввысь Талберга и Майера.

При обычных обстоятельствах Оскар Фройнд, подобно любому другому главе голливудской киностудии, сделал бы все, что в его власти, чтобы встать на пути подобного новичка. Но в лице Джозефа Найта явился самый крупный шанс Фройнда – и, возможно, последний – отомстить Брайану Хэйсу за грязные дела прошлого, которые испортили всю его дальнейшую карьеру. И он собирался не упустить свой шанс.

– Партнеры? – спросил Найт, протягивая руку.

– Партнеры, – согласился Оскар Фройнд, горячо пожимая эту руку. В этом рукопожатии он ощутил всю силу личности Найта. Ему пришло в голову, что он знавал и ловких предпринимателей, и блестящих художников в Голливуде за свою долгую творческую жизнь. Но никогда еще эти два качества – ловкость и вдохновение – не соединялись в одном лице – до сих пор, до Джозефа Найта.

Он проводил посетителя до ворот студии и попрощался с ним. Затем поспешил в офис набрасывать план работы. За последние годы давно он не был так радостно возбужден.

Когда Джозеф Найт возвращался в отель, он чувствовал удовлетворение, смешанное с приливом непривычной в последнее время бодрости. Он был на пороге самого грандиозного скачка, финансового триумфа своей карьеры. С другой стороны, неприступная крепость Голливуда была готова вот-вот сдаться, отворив ему свои наглухо замурованные ворота. Он шел на этот штурм, обладая великолепной идеей и заключив необычайно важный альянс. Два альянса.

Первый – с Оскаром Фройндом, его студией, ее возможностями и его ненавистью к Брайану Хэйсу. Второй – с Дарией Кейн.

6

Голливуд, каким его увидели по приезде Кейт Гамильтон и Мелани, разительно отличался от Голливуда, который наблюдал Джозеф Найт из окна «Беверли-Уилтшир-отеля», – не говоря уже о роскошном Голливуде Брайана Хэйса.

Это был Голливуд дешевых квартир и меблирашек, огромный спрут с длинными грязными щупальцами улиц, чьи здания знавали лучшие времена, а обитатели этих халуп уже имели билет в одну сторону – в никуда.

Это был Голливуд погибающих талантов и звездных надежд, талантов, доверчиво принесших свои мечты о славе на алтарь прожорливого чудовища по имени шоу-бизнес. Сюда стекалась молодежь, подгоняемая мечтами о том, чтобы стать «кем-то», вооруженная хорошенькой внешностью и, иногда, подлинным дарованием, опытом игры в школьных или в самодеятельных театрах. Но за благообразным обликом чудовища скрывалась его порочная, продажная сущность. Черная ирония судьбы многих состояла в том, что казавшийся усыпанным розами путь оказывался верной и быстрой дорожкой к смерти – моральной или физической. Редко кто из переживших крах своих надежд мог целым и невредимым возвратиться домой.

Это был Голливуд бездарных режиссеров, невежественных постановщиков и назойливых мелких рекламных агентов, которые раскатывали с дешевым шиком в подержанных «мерседесах», чтобы поразить своих подружек. Это был Голливуд жидких талантов и слетавшихся на огонь низкосортных независимых продюсеров, эксплуатировавших зараженных звездной болезнью «деток» (распространенное голливудское название для жаждущих славы простаков), заключавших с ними кабальные контракты, обещая взамен крошечные роли, состоявшие из двух-трех реплик или вовсе бессловесных статистов.

Это был мир холодного, расчетливого шоу-бизнеса. Он также включал в себя несколько тысяч профессионалов на крупных киностудиях, некоторые из которых были действительно богаты. Но эта кучка счастливчиков, окруженная толпой рекламных и прочих агентов, представляла собой исключение из общего жесткого правила.

Большинство же голливудских актеров работало по контракту с крупными киностудиями, с жалованьем, достаточным, чтобы находиться на уровне жизни средних слоев общества, и не имело никаких гарантий постоянной занятости. Многие из этих, иногда действительно одаренных, людей были рады получить роль во второразрядных фильмах (даже в одном или двух), прежде чем их карьера рушилась, подточенная не пользующимся спросом амплуа, сменой распределяющего роли или неумолимым бегом времени. И за каждым актером, работающим по контракту, стояли тысячи неудачников, которые не смогли найти работы вовсе.

Голливуд, «мир неисчислимых возможностей», в действительности был местом, настолько заполненным хорошенькими лицами, точеными фигурками и необработанными талантами, что только один из миллиона исполнителей мог реально построить здесь успешную карьеру.

Но «детки» не думали о реальности. Их привела сюда мечта. И эта мечта не вяла даже после того, как жесткая реальность со всей очевидностью показывала им, что сказка не имеет никаких шансов стать явью. В этом была самая большая ирония Голливуда, «фабрики грез». Огромное море надеющихся было буквально пожрано этой мечтой, – так что даже тысячи унижений и оскорблений не могли развеять ее или умалить их надежды на успех, реальная возможность которого таяла день ото дня.

Таков был Голливуд, чья продажность и коррумпированность стали уже притчей во языцех, – обратная сторона луны, изнанка «фабрики грез». Это было место, смертельно опасное для юности и чистоты, где лишь жалкая тень надежды на звездный успех была умело подброшенной приманкой для тысяч доверчивых «деток», слетавшихся сюда как мухи на мед. Их эксплуатировали самым безжалостным образом. Эта эксплуатация была моральной, профессиональной и почти всегда– сексуальной.

Город был, в сущности, гигантской ловушкой, зыбучими песками, выдаваемыми за царство нирваны. Хотя его чары могли завлекать лишь один тип жертвы – «деток», эти жертвы существовали в бесчисленном количестве среди нации, искалеченной Депрессией. Голливуд процветал, тогда как его послушные рабы агонизировали в грязных, жалких углах.

В отличие от большинства вновь прибывших Кейт была неприятно поражена тем, что ей пришлось увидеть. Она была уже опытной молодой женщиной двадцати лет, совершенно равнодушной к его соблазнам, потому что ее больше не привлекали воздушные замки фата-морганы.

Кейт вошла в эту оранжерею окруженная невидимой броней, делавшей ее невосприимчивой к разъедавшей искусственный мирок коррупции. Эта броня образовалась на ее живой коже из-за одинокого детства, внезапной потери «родного» дома, несчастного брака с Квентином и мучительной муки за то, что она сделала с Крисом Хеттингером.