ДМБ-2000 (66-ой - 1) - Макар Зольников

ноябрём, холод стал хорошим знакомым, и даже в Чечне следующей зимой почти не случилось такого постоянного говна, как в Даге, с застывающими пальцами, с красными торчащими ушами и ледяными носами.

В нём не ощущалось красоты. Её не было осенью, не случилось зимой, и весна с летом не прибавила. Да, тут случались настоящие романтичные ночи, полные звёзд и алая рассветная дымка, прячущая за собой Кавказ, проявляющийся постепенно. Да, так было, но настоящей красоты в этой части Дагестана так и не встретилось.

Как-то мы выезжали в предгорья, стояли на серпантине, окружённые камнем, убегавшим вверх. Даже там, в пыльной взвеси, медленно оседавшей после грузовиков, казалось красивее, чем в местах наших застав.

Одно из лиц Дагестана проявилось во вторую командировку, когда к Гребенскому смогли проехать только БТРы разведки, а грузовики АЗДН ждали-ждали-ждали проезда через дорогу, с двух сторон ограниченную небольшими канавами, да так и не дождались.

Ещё один Дагестан показал себя при выгрузке в Хасавюрте или Кизляре следующей весной, когда нас, всех таких красивых, во всем новом или хорошо отчищенном, обзывали фашистами. Через несколько месяцев нас так уже не называли, а некоторые даже воевали вместе с нами.

Дагестан пах каким-то странным местным хлебом, совершенно не напоминая обычные кирпичики белого что дома, что в Красе. Дагестан звучал голосами муэдзинов или записями голосов муэдзинов, тёкших с мечетей и на полтора года ставших очень знакомыми. Так, наверное, слышалось не только пацанам несколько лет назад в первую чеченскую, так слышалось прадедам в Первую Мировую и раньше, на всех во йнах с турками и в походах в жаркие пески.

Никакой хорошей памяти, как у моих папы с мамой, в 86-ом отправившихся сюда отдыхать, не оказалось. Дагестан, вот ведь, остался в памяти чем-то холодным, чем-то очень жарким, чем-то расчёсанным в кровь из-за мошки, чем-то пахнущим хлором или колючкой в воде, чем-то пыльным, чем-то очень грязным, чем-то сухо-жёлтым и чем-то промозглым в очередной густой туман, накрывавший бронетранспортёр с пацанами, уезжавшими на разведку дорог.

Но что точно — он всё равно остался в памяти.

Наш Дагестан осени и зимы 1998–1999.

Новый Год

Печенье «Юбилейное» создали в 1913 на трёхсотлетний юбилей Романовых. Оно есть сейчас, но вряд ли по рецепту кондитеров царской России или советскому стандарту.

Сгуху миру подарили XIX век и ушлый америкашка Борден. Бело-голубые банки, прятавшие внутри начинку по ГОСТ 2903-78, знакомы всему нашему поколению.

Дембельская каша состоит из сгущёнки, печенья и, порой, сливочного масла. Лакомки, чо.

Нас построили и раздали картонные коробки с подарками. Ровно как детсад или там школа, хранящие добрые детские традиции СССР. Разве что детсадовцам в цветастые упаковки клали не наши текущие радости.

Никогда бы не подумал о простом человеческом счастье, как о физической величине. Новый, 1999-ый, Год доказал всю неправоту моих взглядов на мир вокруг меня, моё место в его устройстве и на простоту настоящих материальных ценностей. Как оказалось — тут же крылась хитрая мышеловка, но её черёд наступил куда позже.

— С наступающим Новым годом, товарищи солдаты, — улыбнулся начальник штаба и мы улыбнулись в ответ, стоя на типа взлётке у палаток сводной роты Первый БОН. — Не забудьте поздравить родителей хотя бы после него.

Майор Васильченко, как частенько водится у умных опытных офицеров, оказался прав. Поздравлять кинулись сейчас и немедленно, на час почти полностью вывалившись из жизни, дежурств, накатывающего заступления на посты в Новогоднюю ночь и вообще.

— Э, духи, не обожритесь, дристать кто станет — закачаю! — щурился Вася, а Иван молчал, занятый употреблением персиков. Чуханить помимо столовой дедушкам, само собой, западло, но…

Через пятилетку ушлый монах, ухаживающий за отцом, лежавшим в моей палате, в пост уминал за обе щёки блины. Блины были с мясом, с вишней, со сметаной, в общем, со всем, что моей сестрёнке сделали повара блинницы «У Палыча» рядом с самарским ЖД.

— Я в дороге, мне можно, — виновато пожал плечами монашек и качнул реденькой бородкой, — а сигаретки не найдётся, очень курить хочется. Спасибо, очень вкусные блины.

Надо полагать, мол, застава Первомайское играла роль пути у наших ротных дедушек. Заветы давно уволившегося Стёпы, нами самими как-то пойманного за хлебом с маслом на КМБ, попирались во все стороны. И устоять перед персиками в сиропе, желтеющими из немедленно вскрытой банки, товарищ старший сержант не мог.

Потому, видать, лишь сочно чавкал и молчал.

Васятка, при всём его альтернативном интеллекте, зрил в корень. Два с половиной месяца в кольце траншей с кулинарными чудесами кухонного блока кого угодно заставят совершать всякие непотребства. Картон коробки прятал в себе никогда особо не любимые шпроты, масляные прибалтийские шпроты, золотившиеся боками на откуда-то появившемся хлебе у Закира с Гризли. Густой рыбно-масляный запах катился по палатке и скрип вскрываемой жести слышался отовсюду.

Мешать фруктовые консервы с рыбными, приправляя их шоколадом — так себе аттракцион, на самом деле. С хорошо ощутимой ноткой экстрима, ведущей в сторону камышового рая за распалагой.

— Священник, ты ж любишь шпроты, — спросил кто-то за меня у Славки, — махнёшься на «Космос»?

— Пачка за банку, — Священник даже не задумался, явно набирая очки греховности.

— Жадность — грех, Слава.

— Полторы.

— Две.

— И шоколад.

— А…

Шоколад было жаль. Но синие пачки «Космоса» влекли куда больше. Курево появилось в одиннадцатом, когда закончился баскет, появилось как-то сразу и также мгновенно захватило, сделав настоящим нарком.

Мы махнулись, коробку прижал локтем и пошёл за палатку. Как оказалось — к Киму.

— Ныкаться решил? — спросил Ким, макая в сгущёнку печенье и отправляя в рот.

— Да.

— Правильно.

Я курил, Ким ел, шелестя обёрткой «Юбилейного». Ей-ей, тогда-то оно попалось мне в первый раз. В жизни случилось много печенья, разного печенья, от бабушкиных сахарных лепёшек с проколами вилкой до курабье и глаголиков из детско-любимой кулинарии с молочными коктейлями, от венгерских сендвичей с шоколадом между двумя кругляшами, тогда ещё настоящим шоколадом и до каменной твёрдости азербайджанского из сине-жёлтых пачек, едва-едва подающегося под кипятком в стакане. Но «Юбилейное»…

Его на самом деле выпустили к трёхсотлетию дома Романовых. Его хрупали дамы и господа, его рецептуру национализировали товарищи большевики, революционные матросы в целом и прекрасная Коллонтай в частности, ему уже век и оно оказалось создано для дембельской каши.

Банки самой лучшей, производства Верховского молочного комбината, в нулевых выкупленной то ли «Магнитом», то ли «Пятёрочкой», лежали в тех же коробках. Ким заныкал мою вместе с моей пачкой печенья и мы употребили их второго января, оказавшись на