Ты всё ещё моя - Елена Тодорова

принимала неправильные решения и совершала ошибки. Однако то, как именно это сейчас интерпретировал Артем, попросту возмутительно!

Он ведь фактически назвал меня больной.

Будто любой мне способен что угодно внушить. Будто я сама своих чувств не понимаю. Будто люблю его, только когда он на меня влияет.

Чарушин ждет, что я успокоюсь. С тем и уходил, рассчитывая дать мне остыть. Я же, чем дольше думаю о том, что он сказал, тем сильнее становится моя обида. Нет, самые острые эмоции, конечно же, стихают. Но печаль углубляется и разрастается в самой чувствительной части моей души.

После полуночи, едва выхожу из ванной, на мой телефон начинают приходить сообщения. Судя по сигналам, одно за другим. Только у меня нет желания на них реагировать. Забираюсь в постель, кутаюсь в одеяло по самые уши и, прикрывая глаза, старательно выравниваю дыхание.

Сердце последнему крайне противится. Продолжает гулко бахать в груди.

Как он мог? Как?!

По привычке искала Чарушину оправдания, но понимания его выпаду никак не удавалось найти.

Электронные часы на моей тумбочке показывают два прямоугольных ноля, и за ними сорок семь, когда дверь бесшумно открывается. Догадываюсь об этом лишь по вспышке света, который проникает в темную комнату с коридора.

Не оборачиваюсь, даже не шевелюсь. Дыхание придерживаю.

Полумрак возвращается. Слышу шаги, а мгновение спустя тяжелый выдох Чарушина. Еще пара секунд, и он ложится на кровать позади меня.

– Повернешься ко мне?

Сложно понять: вопрос это или просьба. Он говорит тихо, а у меня слишком громко стучит в висках.

Я пробую сделать вдох, в груди сразу же поджог случается. За ним горячими волнами дрожь разлетается. Но я дотягиваю кислород до легких и медленно оборачиваюсь.

Подкладывая ладони под щеку, замираю напротив Артема, радуясь царящему вокруг нас полумраку. Его глаза мерцают, но всех эмоций разглядеть нереально. И это хорошо. Не хочу сейчас принимать. И свои выдавать тоже желания нет.

– Я принес твое крыло, – сообщает Чарушин шепотом.

– Хорошо, – роняю так же тихо. Выдерживая паузу, добавляю: – Оставь под подушкой.

Шумный вздох. Шорох простыней. Улавливаю движение его руки – возвращает подвеску, куда я сказала.

Пауза.

– Ты все еще обижена? Я писал, ты не ответила...

– Черт, Артем, конечно, я все еще обижена! – выпаливаю для самой себя неожиданно. – Честно?! Я бы хотела покинуть этот дом прямо сейчас!

Неясный гортанный звук. Отрывистый вздох. Обжигающее прикосновение ладони – осторожно скользит по моему плечу. Не дергает меня на себя, как обычно бывает у нас в постели. Сам пододвигается. Касается лицом моего лица. Вдыхаю его горячий выдох.

– Не уходи, – в этом шепоте уже отчетливо слышна просьба. – Давай как-то решим.

– Ты считаешь меня больной! Ведомой и зависимой… – выдвигаю дрожащим голосом. – Как это можно решить?

– Не считаю, – выдыхает Чарушин с неясными для меня печальными нотками. – Больной не считаю. Откуда ты такое взяла только?

– Да из твоих же слов!

Толкаю его в грудь.

– Я не то имел в виду! – отражает сердито, не позволяя себя отпихнуть.

– Как не то?! – злюсь еще сильнее.

– Так! – напирает он.

– А знаешь… – шепчу задушенно. На волне своей боли бью, не отмеряя силы: – Знаешь, наверное, правду говорят, что дважды в одну реку не войти. И нам не стоило! Сейчас это понимаю. Не стоило и пробовать! Не было бы сейчас больно… – резко глохну, когда Артем зажимает мне ладонью рот.

– Молчи, – сипит приглушенно.

И как только я затихаю, прекращая дергаться в его руках, отпускает и перекатывается на спину. Закладывая за голову руки, смотрит куда-то в потолок. Знаю, что ничего там не видит – слишком темно. Но, тем не менее, сохраняет неподвижность.

Я все жду, когда успокоится. Собираю какие-то более трезвые мысли, которые стоило бы озвучить уже ровным тоном, без всяких всплесков. Однако все это оказывается ненужным, когда Чарушин поднимается и выходит из комнаты.

Ночь проходит ужасно. Я не сплю. Скорее, в каком-то коматозе нахожусь. Мозг продолжает работать, мысли сыплются практически непрерывно, и при этом мне еще что-то снится.

Утром мы не разговариваем. Напряжение между нами едва не сильнее, чем в самые первые дни моего проживания в доме Чарушиных. Даже девочки замечают. Марина пытается осторожно расспрашивать. Я отделываюсь коротким «поссорились».

Артем подвозит меня в академию. Я всю дорогу жду, что он заговорит, скажет хоть что-нибудь… Тщетно.

– Хорошего тебе дня, – прощаюсь и отворачиваюсь.

Когда он вдруг останавливает.

– Хочешь, проведем этот день вместе?

– А твоя работа? – теряюсь я.

– Хочешь или нет? – повторяет, глядя мне прямо в глаза.

Интенсивно всматривается. Ищет ответ до того, как я его озвучу.

– Хочу, – заверяю я. – Только… Мы можем заехать к нам с Соней на квартиру? Мне нужны кое-какие вещи.

Чарушин кивает и выруливает со стоянки. По дороге звонит в офис. Информирует о своем отсутствии в течение всего рабочего дня и отключается.

Я немного расслабляюсь. Снова питаю надежды на конструктивный разговор. Придумываю, что озвучить важнее всего. И столь же быстро теряюсь, едва выбираюсь из машины около подъезда.

– Лиза…

Навстречу мне шагает Павел Задорожный. Человек, за которого меня когда-то вынуждали выйти замуж, к которому так сильно ревновал Чарушин, и которого я бросила прямо в ЗАГСе.

Ошеломленно таращусь на Павла, пока он не подходит совсем близко и не останавливается.

– Как ты? – спрашивает, скользя по моему лицу крайне внимательным взглядом.

– Хорошо, – выдыхаю на автомате. – А ты как?

Едва отражаю вопрос, взгляд Павла ползет вверх. Многим выше моего правого плеча. И только тогда я вспоминаю, что не одна, что рядом Чарушин, и что он может истолковать эту встречу