Победитель остается один - Яна Эдгаровна Ткачёва

и запомнить. Удивление от увиденного было таким огромным, что я нашла в ее теле силы вскинуть ладони безвольно лежащих вдоль тела рук к огромному животу. Ее животу, моему животу.

Там была жизнь, ребенок… На секунду я даже забыла о боли, недоверчиво ощупывая налившееся чрево. Это чувствовалось… странным, но в то же время правильным. Ребенок внутри нее пошевелился, заворочался, и я почувствовала удар. Клянусь, под пальцами проступило очертание маленькой пятки. Я была почти уверена, что это нога. И в следующую секунду новая волна боли скрутила меня, заставив выгнуться дугой в руках мужчины.

– Зачем ты коснулась ловушки, родная моя… – шептал он, и его горячие слезы капали мне на лицо.

Конечно, это было ее лицо, не мое. В такие секунды я теряла себя, мне начинало казаться, что я и она сливаемся. С трудом она повернула голову, и я увидела ее глазами мерцающий электрический купол вокруг. Они и правда были в какой-то хитрой ловушке.

Но почему? И зачем?

Эти вопросы быстро погасли в моем сознании. Она устала. Хотела спать, хоть на секунду закрыть глаза, чтобы вздремнуть.

– Нет!

Мужчина тряхнул меня за плечи, и глаза против воли распахнулись. С удивлением я поняла, что светлые волнистые пряди – это все, что могу видеть. Но затем мужские пальцы коснулись моего лица и смахнули волосы с глаз. Это были не мои, а ее волосы. Золотистые, мягкие и красивые.

Мужчина так крепко сжал мое тело, что я чуть не закричала от боли. Но не смогла и рта раскрыть. Он принялся раскачиваться и бормотать слова на непонятном мне и ей языке. Я успокоилась. Он был богом, ему подвластно многое. Он спасет меня и наше дитя.

Небо заволокло тучами, солнце погасло. А мужчина, которого я любила, все качался и шептал. Я знала, что глаза его меркли с каждой секундой этих заклинаний. Он что-то делал с собой и с ней.

Этот бог был силен и быстр, но молод. И смерть была сильнее него. Та, которую он звал Корой, поняла это. Она стояла у черты и смотрела в глаза смерти, которая смотрела в глаза ей.

– Я люблю тебя, мой милый… – прошептала я, из последних сил подняв ладонь к его лицу.

В этот раз умирать было не больно. Только кольнул в самое сердце полный отчаяния крик, который издал мой бог.

* * *

Я открыла глаза. Ни всхлипа, ни рыдания не сорвалось с моих губ. Я научилась со временем. Не плакать и не бояться этих снов. Если посмотреть, то теперь только этими снами я и жила. Потому что, обмочившись посреди занятия в комнате, полной твоих сверстников, на последнем году обучения, ты становишься объектом насмешек. Тебе придумывают обидное прозвище – что-то вроде «Лелька-что-ссыт-в-постельку». Никто не хочет сидеть рядом за обедом и за одной партой или проводить с тобой время в перерывах.

Какое-то время я пыталась сопротивляться. Думала: посмеются и забудут. Но через одну луну терпение мое иссякло. Я забросила учебу. Мне больше нравилось отправляться на южный конец поселения и бродить у самого края мира. Каждый ребенок знал, что после Великого Раскола остатки мироздания сдерживает магический купол, который наложили боги. Это позволяет миру не сгореть, а также оберегает особо безрассудных от того, чтобы свалиться за край. Но я-то знала, что это не совсем правда. Через купол можно пробиться. Я делала это дважды. Похоже на то, будто идешь против сильного течения реки. Купол так и норовит выплюнуть тебя обратно, в привычный мир. Но если быть достаточно упорной и не сдаваться, то окажешься у самой бездны.

Я заглядывала в нее, но желание прыгнуть оказалось настолько сильным, что напугало меня. Я вспоминала слова девушки из сна. Она сказала, что ненавидит тот каменный мир, который назвала Мидгардом, словно был еще какой-то. Сначала я подумала, что она могла быть жительницей Сварожича. Там есть горы, в которых добывают металлы и руду для всего мира. Но я быстро отбросила эти мысли. Я видела книги и карты в школе. В Сварожиче горы были невысокими, с них виднелась долина. Девушка из моего сна бежала по каменной гряде, которой не было конца.

Почему-то даже не приходило в голову, что сны могут быть нереальными. Просто выдумкой, смутными иллюзиями. Верить в другие миры и места, неизвестные для народов Яви, не казалось безумным. Хотя должно было бы. Уверена, попробуй я кому-то рассказать о каких-то других мирах, которые являются мне во снах, моя репутация упадет еще ниже. Я усмехнулась и решила, что ниже-то падать уже некуда. Но ошиблась.

К концу учебного года мать вызвали в школу. Мои пропуски не остались незамеченными. И поползли слухи, что меня видели бродящей у края. Шептали, что я бормотала и выглядела всклокоченной и безумной. Я могла бы поклясться, что никогда не говорила сама с собой. Но мое слово против мнения общественности проиграло.

Мать, вернувшись после беседы с главой школы, долго молчала, плечи ее были напряжены. Отец был в поле, как раз собирали урожай.

– Тебе нужно закончить учебу, – наконец выдавила из себя мать. – Когда будешь готова…

Фраза повисла в воздухе. Я смотрела на ее напряженную – прямую, как идолы на капищах – спину и думала: когда наступил тот миг, после которого из любимой мамочки она превратилась в чужую женщину? Ведь это не я отстранилась? Или все же в этом есть и моя вина?

Но разбираться и делать первый шаг у меня не было желания. Я хотела поскорее лечь спать, чтобы увидеть сон. Мне ничего не снилось уже две ночи, и я изнывала от нетерпения.

Две следующие Велесовы ночи принесли мне новые кошмары. Хотя теперь я не могла назвать эти сны кошмарами в прямом смысле слова. Да, девушки из снов умирали, но я-то в этих снах жила. И острая боль, которую мне приходилось разделять с каждой смертью, была достаточной платой. Зато я видела его. Он приходил в мои сны довольно часто. Было сложно разглядеть лицо или запомнить черты, но меня поглощала сила любви. Я злилась, когда повторялись детские сны, потому что в них не было этого чувства. Только страх и непонимание.

Зато, когда я видела мир с бескрайней соленой водой, с теплым солнцем и светло-желтым песком, когда чувствовала на губах девушки терпкий вкус красного напитка или солоноватых мягких белых кубиков с травами, то я знала, что он обязательно появится. Отчасти я ревновала мужчину к этой красавице, но