Из воспоминаний сельского ветеринара - Джеймс Хэрриот

Этот перелаз создал какой-то уэнслидейлский мастер, обладавший важнейшим талантом каменщика — точным глазомером и умением подбирать камни. Аккуратные ряды оббитых камней уложены симметрично и ровно, закругленные края по сторонам узкой щели позволяют человеку спокойно поставить в нее ногу, а бочкообразное расширение обеспечивает достаточный простор для туловища, но овца, и уж тем более корова, протиснуться сквозь узкий проход не в состоянии.

Простейший перелаз нередко лучше всего отвечает своему назначению — обеспечить людям и собакам возможность легко перебираться через стенку, оставаясь недоступным для овец и коров. Ловкая овца может все-таки воспользоваться расширением в фигурном перелазе, но какой бы искусной акробаткой она ни была, подняться и спуститься по узким ступенькам, образованным длинными плоскими камнями, концы которых выступают по обе стороны стенки, ей не по силам.

Ровный ствол лещины с отходящим под прямым углом побегом или корнем у одного конца, который обрезался под ручку, служил фермеру отличной палкой, чтобы легче было взбираться по крутым склонам или гнать скотину по узким тропам. Однако многие предпочитали изделия местных мастеров, которые можно было приобрести в базарный день или на ярмарках и выставках. Ими торгуют и сейчас: отполированный, на славу высушенный ореховый стволик увенчивает ручка из рога барана. Овечьи рога не используются, так как они меньше и более хрупки. Рог кипятят, пока он не размягчится, изгибают, подпиливают и просверливают, чтобы надеть на палку, а часто и вырезают на нем птицу, лису или какой-нибудь узор.

Эта доильная машина, экспонат на Большой йоркширской выставке в Галифаксе в июле 1939 года, была просто диковинкой, возбуждавшей любопытство не только у школьников, но и у фермеров с холмов, которые жертвовали целым рабочим днем, чтобы посетить выставку. Машина была электрической, а электричество добралось в йоркширские холмы только на исходе 40-х, в 50-е годы, а то и позже. Доилка имитировала сосущего теленка: надетые на соски стаканы сжимали их и отпускали, электронасос создавал вакуум в трубках, и молоко стекало в герметически закрытый бидон. Машина выдаивала одну корову минут за восемь, как при ручной дойке, но зато — до пяти коров одновременно.

В 20-х и 30-х годах маршруты грузовиков, собиравших удои коров, все больше углублялись в йоркширские холмы, пока не охватили практически все деревни. Полные бидоны перегружались на грузовик с придорожных помостов и доставлялись на местные сыроварни и маслодельные фабрики, а также на железнодорожные станции, откуда утренние «молочные» поезда отвозили их в промышленный Тиссайд или Уэст-Райдинг, чтобы удовлетворить спрос на натуральное молоко. Теперь молочные фермы объезжает машина с цистерной, в которую перекачивают молоко по шлангу из большого бака, установленного на таких фермах.

2. Редкостная пара

Женщины нравятся мне больше, чем мужчины.

Нет-нет, ничего дурного о мужчинах я сказать не хочу: как-никак я ведь тоже мужчина — но только слишком уж много их было в ВВС. В буквальном смысле тысячи и тысячи их толкались, орали, ругались, и скрыться от них было некуда. Некоторые стали моими друзьями, и дружба эта продолжается по сей день, но общее отнюдь не поэтичное их множество открыло мне глаза на то, как изменили меня несколько месяцев семейной жизни.

Женщины много нежнее, ласковее, чистоплотнее, во всех отношениях приятнее, и я, всегда считавший себя своим в мужской компании, внезапно пришел к изумившему меня выводу: что мне куда милее общество женщины — одной женщины…

Ощущение, что я внезапно очутился в куда более грубом мире, особенно усугублялось в начале каждого нового дня, а наибольшей остроты оно достигло в то утро, когда я дежурил на пожарном посту и мне на долю выпало садистское удовольствие бежать по коридору, стуча крышками мусорных бачков и вопя: «Подъем, подъем!». Особенно ошеломляли меня не проклятия и нехорошие слова, доносившиеся из темных спален, а удивительные утробные звуки. Они привели мне на память Седрика, одного моего пациента, и я мгновенно очутился в Дарроуби с телефонной трубкой в руке.

Голос в ней был каким-то странно нерешительным.

— Мистер Хэрриот… Я была бы очень вам благодарна, если бы вы приехали посмотреть мою собаку…

Женщина, вернее, дама.

— Разумеется. А в чем дело?

— Ну-у… он… э… у него… он страдает некоторым метеоризмом…

— Прошу прощения? Долгая пауза.

— У него сильный метеоризм.

— А конкретнее?

— Ну… полагаю… вы понимаете… газы… — Голос жалобно дрогнул.

Мне показалось, что я уловил суть.

— Вы хотите сказать, что его желудок…

— Нет-нет, не желудок. Он выпускает… э… порядочное количество… э… газов из… из… — В голосе появилось отчаяние.

— А-а! — Все прояснилось. — Понимаю. Но ведь ничего серьезного как будто нет? Он плохо себя чувствует?

— Нет. Во всех других отношениях он совершенно здоров.

— Ну и вы все-таки считаете, что мне нужно его посмотреть?

— Да-да, мистер Хэрриот! И как можно скорее. Это становится… стало серьезной проблемой…

— Хорошо, — сказал я. — Сейчас приеду. Будьте так добры, мне надо записать вашу фамилию и адрес.

— Миссис Рамни. «Лавры».

«Лавры» оказались красивым особняком на окраине Дарроуби, стоявшем посреди большого сада. Дверь мне открыла сама миссис Рамни, и я был ошеломлен. Не столько даже ее поразительной красотой, сколько эфирностью ее облика. Вероятно, ей было под сорок, но она словно сошла со страниц викторианского романа — высокая, стройная, вся какая-то неземная. И я сразу же понял ее телефонные страдания. Такое воплощение изысканности, деликатности — и вдруг!..

— Седрик на кухне, — сказала она. — Я провожу вас.

Поразил меня и Седрик. Огромный боксер в диком восторге прыгнул ко мне и принялся дружески скрести мою грудь такими огромными задубелыми лапами, каких мне давно видеть не приходилось. Я попытался сбросить его, но он повторил свой прыжок, восхищенно пыхтя мне в лицо и виляя всем задом.

— Сидеть! — резко сказала дама, а когда Седрик не обратил на нее ни малейшего внимания, добавила нервно, обращаясь ко мне: — Он такой ласковый.

— Да, — еле выговорил я. — Это сразу заметно. — И, сбросив наконец могучую псину, попятился для безопасности в угол. — И часто этот… э… метеоризм имеет место?

Словно в ответ, почти осязаемая сероводородная волна поднялась от собаки и захлестнула меня. Видимо, радость от встречи со мной активизировала какие-то внутренние процессы в организме Седрика. Я упирался спиной в стену, а потому не мог подчиниться инстинкту самосохранения и бежать, а только заслонил лицо ладонью.

— Вы имели в виду это?

Миссис Рамни помахала перед носом кружевным платочком, и матовую бледность ее щек окрасил легкий румянец.

— Да… — ответила она еле слышно. — … Это.

— Ну что же, — произнес я деловито. — Причин для беспокойства нет никаких. Пойдемте куда-нибудь, поговорим о том, как он питается, и обсудим еще кое-что.

Выяснилось, что Седрик получает довольно много мяса, и я составил меню, снизив количество белка и добавив углеводов. Затем прописал ему принимать по утрам и вечерам смесь белой глины с активированным углем и отправился восвояси со спокойной душой.

Случай был пустяковый, и он совсем изгладился у меня из памяти, когда снова позвонила миссис Рамни.

— Боюсь, Седрику не лучше, мистер Хэрриот.

— Очень сожалею. Так он… э… все еще… да… да… — Я задумался. — Вот что. По-моему, снова его смотреть сейчас мне смысла нет, а вы неделю-другую совсем не давайте ему мяса. Кормите его сухарями и ржаным хлебом, подсушенным в духовке. Ну, и еще овощи. Я дам вам порошки подмешивать ему в еду. Вы не заехали бы?

Порошки эти обладали значительным абсорбционным потенциалом, и я не сомневался в их действенности, однако неделю спустя миссис Рамни позвонила опять.

— Ни малейшего улучшения, мистер Хэрриот. — В голосе ее слышалась прежняя дрожь. — Я… мне бы хотелось, чтобы вы еще раз его посмотрели.

Особого смысла в том, чтобы снова осматривать абсолютно здоровую собаку, я не видел, но заехать обещал. Вызовов у меня было много, и в «Лавры» я добрался после шести. У подъезда стояло несколько автомобилей, а когда я вошел в дом, то очутился среди гостей, приглашенных на коктейль, — людей одного круга с миссис Рамни и таких же утонченных. По правде говоря, я в своем рабочем костюме выглядел в этом элегантном обществе деревенским пентюхом.