Пасьянс на красной масти - Кирилл Шелестов

— Да успокойся, договорились, — вмешался я, прерывая затеянный Дергачевым воспитательный процесс. Я считал, что исправлять Мышонка не входило в поставленные перед нами задачи.

— Но вы же ему не скажете! — молил Мышонок. — Пожалуйста! Он же меня выгонит. Он и так на меня злой!

— Без нас расскажут! — отрезал Дергачев.

— Я больше не буду! — скулил Мышонок. — Ну, ребята, ну что мне сделать?!

Мы уже подходили к отелю. Мышонок метался между нами, хватая за руки то одного, то другого.

— Ну, не знаю, — в сомнении вздохнул Дергачев. — Можно, конечно, замять всю эту историю. — Он безнадежно почесал затылок. — Но будет очень трудно!

— Да я… Я что хотите сделаю! — выпалил Мышонок в отчаянии.

Дергачев искоса осмотрел ее худую мальчишескую фигуру.

— Что хотите, говоришь? — повторил он задумчиво. — Это уже интересно!

— Ты что, с ума сошел! — резко прервал я, уловив, куда он клонит.

— Да брось ты! — отмахнулся он и, повернувшись к Мышонку, добавил настойчиво:

— Ну так как?

Мышонок остановился посреди улицы как вкопанный, едва не сбив с ног какого-то туриста, налетевшего на нее сзади и рассыпавшегося в извинениях.

— Ты в каком смысле? — спросил Мышонок оторопело.

— А ты в каком? — едко, вопросом на вопрос ответил Дергачев.

— Я… вообще-то… — упавшим голосом забормотал Мышонок. —А вы что, вдвоем хотите? А где? Только не в моем номере! — Она совсем растерялась и лепетала все подряд. —А вдруг Лисецкий про это узнает? — спохватилась она, вновь впадая в состояние ужаса.

— Перестань, идиот! — бросил я Дергачеву, уже злясь всерьез. — Он шутит, — объяснил я Мышонку. — Ты не правильно его поняла.

Мышонок не сводил с меня недоверчивых глаз, боясь утратить шанс на спасение.

— Нет, если нужно, — бормотал он. — Просто у меня в номере нельзя…

— Давай, давай, — поторопил я, заталкивая ее в отель.

Консьерж, как бывалый сообщник, подавал нам знаки из-за стойки. Я решил, что он нарывается на чаевые, и полез за деньгами.

— Какая женщина! — вдруг восхищенно ахнул Дергачев, уставившись куда-то в сторону.

Я повернулся и обомлел. В нескольких шагах от нас стояла Ирина Хасанова. В том самом военном костюме с серебряными пуговицами, в котором я увидел ее впервые.

У меня перехватило дыхание. Я успел заметить светлые волосы, падавшие на плечи, сияющие темные глаза, смеющийся яркий рот, и в следующую секунду она уже висела у меня на шее, повизгивая от восторга.

Я потащил ее к лифту, чуть не забыв ее небольшую дорожную сумку, стоявшую на полу.

— Короче, насчет Мышонка на тебя сегодня не рассчитывать?! — завистливо крикнул нам вслед Дергачев. Я забыл с ним попрощаться, а она — поздороваться.

— Я до смерти боюсь самолетов! Я летела полжизни! — восклицала она в лифте. —Я когда-нибудь придушу тебя на почве ревности! Рассказывай, негодяй, сколько раз ты мне тут изменял!

Я оторвался от нее и повернул ее счастливое лицо к зеркалу.

— Посмотри на себя! Ты считаешь, что таким красивым изменяют?

Она критически осмотрела сначала свое отражение, потом мое, перемазанное помадой, и ответила:

— Такие, как ты, всем изменяют!

— Похоже, — согласился я тщеславно и был наказан подзатыльником.

В номере она наспех разложила косметику и повесила в шкаф свои вещи.

— Ты покажешь мне город! — объявила она. —Я же здесь впервые!

3

— Кстати, ты был прав насчет Кости, — вдруг вспомнила она. — Ну, моего охранника. Помнишь? Такой симпатичный?

Побродив часа полтора по пешеходке, мы сидели в каком-то крошечном кафе. Она пила вино, а я — кофе.

— Начал приставать? — догадался я, оставив без внимания кольнувшую меня похвалу внешности постороннего мужчины.

— Представь себе! — Она возмущенно вскинула брови. —Я, конечно, и раньше видела, что ему нравлюсь, но даже предположить не могла, что у него хватит наглости! Словом, я его выгнала. И еще оштрафовала в размере месячного оклада! Он ушел, хлопнул дверью и вдобавок обругал меня напоследок! Хорош обожатель!

— Умеешь ты наживать себе врагов, — заметил я, улыбаясь ее категоричности.

— Что же мне, по-твоему, следовало улечься с ним в постель? — надулась она.

Я потрепал ее по руке.

— Можно же было расстаться с ним без скандалов, — терпеливо пояснил я. — Вместо того чтобы штрафовать, выдать деньги за месяц вперед, поблагодарить за работу и сказать, что ты сокращаешь охрану.

— Глупости! — фыркнула она. — Благодарности такие люди все равно не испытывают. Да я вообще не верю в их чувства! Просто он увидел одинокую богатую женщину. Почему бы не попробовать? Уж если они с нами не церемонятся, то почему мы должны деликатничать?

Я не стал спорить. С ней вообще не стоило спорить. Ее убежденность в своей правоте была абсолютной. Причем на это никак не влияла ее готовность утверждать взаимоисключающие вещи в течение четверти часа.

— Ты собираешься вести меня на секс-шоу? — спросила она, меняя тему разговора.

Учитывая ее холодную сдержанность во всем, что касалось интима, я не ожидал от нее такого вопроса.

— Я не думал, что тебе это интересно, — признался я, несколько удивленный.

— Почему же? — Она вновь готова была обидеться. — Разве я не женщина?

Перед походом она попросила купить ей сигарету с марихуаной, но после нескольких глубоких затяжек закашлялась и выбросила, объявив, что это редкая гадость.

Я был уверен, что она так же отреагирует и на предстоящее представление. Ничего интересного от этого посещения я не ожидал. Я ошибался.

Мы сидели во втором ряду, совсем рядом со сценой. Закончился стриптиз, и мускулистый, хотя порядком заплывший малый, с косичкой и в татуировках, приступил к акробатическим этюдам на тему бурной страсти с высокой светловолосой партнершей, которая по этому поводу даже перестала чавкать жевательной резинкой. Ирина сразу вся напряженно подобралась. Она подалась вперед, сжала коленки и впилась пальцами в подлокотники кресла.

— Какой ужас! — прошептала она, не сводя со сцены расширенных заблестевших глаз.

По опыту я знаю, что этим восклицанием женщины далеко не всегда выражают отвращение. С таким же успехом они используют его, пребывая в состоянии тайного восторга.

Все время, пока номер продолжался, она сидела, не отрываясь от сцены, не шевелясь и приоткрыв рот. Я дотронулся до ее руки, но она даже не заметила. Ее пальцы были сжаты. Представление закончилось, раздались ленивые хлопки скучающей аудитории. Ирина шумно выдохнула и отпила разбавленного, дешевого виски, которое входит в стоимость билета.

— Как так можно?! — пробормотала она в смущении. Даже в полумраке я видел, что она покраснела. — Какое-то ужасное бесстыдство!

Она была шокирована.

Между тем на сцене началась знаменитая амстердамская похабень, именуемая банановым танцем. Стриптизерша вставляет банан между ног, требуя, чтобы добровольцы из зала или сидящие здесь же наготове подставные, изображающие подвыпивших туристов, забравшись на сцену, откусывали банан, не трогая ее руками.

Публика радостно смеялась, подбадривая аплодисментами тех, кого танцовщица уговаривала принять участие в популярном номере.

— Они так реагируют, как будто это просто забава! — озадаченно комментировала Ирина.

— Для них это развлечение, не больше, — пожал я плечами.

— Но это же не просто развлечение! — возразила она возмущенно.

— Ты слишком серьезно к этому относишься, — сказал я тем небрежным тоном, который бывалые мужчины часто напускают на себя в присутствии нравящейся им женщины. Она мгновенно это уловила.

— А ты бы сам смог залезть на сцену? — коварно спросила она.

Честно говоря, я бы не смог. Для этого я слишком русский. То есть я, как и все мы, готов немедленно ввязаться в неравную драку лишь потому, что кто-то посмотрел на меня недостаточно почтительно. Но мне легче быть убитым, чем оказаться смешным.

— Ну что? — дразнила она. — Струсил?

Мне нельзя говорить таких слов. Все по той же веской причине. Я русский человек.

Конечно, я не смог бы разыгрывать из себя клоуна. Никогда. Даже под дулом пистолета…

— Запросто! — сказал я, поднимаясь.

Соседние ряды взорвались аплодисментами, приветствуя мою смелость.

— Ты что делаешь, сумасшедший! — громко воскликнула Ирина. Она уже сама перепугалась, схватила меня за рукав и потянула вниз. Теперь все смотрели на нас.

— Спокойно, любимая! — ответил я непослушным голосом. И, наклонившись, поцеловал ее в щеку, чем вызвал новый шквал аплодисментов.

Отступать сейчас было некуда. Я осторожно освободился из ее рук и под улюлюканье зала на подгибающихся ногах, но вразвалку, как ни в чем не бывало, двинулся к сцене. Я был весь мокрый от пота.

«Мама! — лихорадочно проносилось у меня в голове. — Что я делаю?! Слава Богу, что меня не видят Плохиш с Храповицким! Мама! Слава Богу, что ты меня не видишь!»