Обнаженная натура - Владислав Артемов

Пришлось долго, очень долго объясняться, прежде чем тот понял, кто такой Родионов.

— А-а! — воскликнул Всеволод Арнольдович. — Так это вы!.. Ну, так как вам мой труд?

— Превосходно! — сказал Родионов. — Превыше всех похвал, а потому не будем вникать в подробности… Вы не могли бы…

— Постойте! — перебил Сагатов. — Для меня очень важны подробности. Именно, самые мельчайшие, микроскопические подробности… У меня как раз есть пару часиков свободного времени, а потому…

— Всеволод Арнольдович! — топнул ногой Родионов. — Вы написали превосходную, гениальнейшую пьесу. Я как раз был на премьере… Я снимаю перед вами шляпу… Так вот, не могли бы вы…

— Ах, так вы, стало быть, были в театре! — обрадовался Сагатов. — У меня поэтому к вам деликатный вопрос. Дело в том, что театр этот неожиданно исчез. Растворился, так сказать, в пространстве, не заплатив мне ни копейки… Так не могли бы вы, коллега, как нибудь выяснить…

Родионов бросил трубку.

И весь вечер Пашка воевал с телефоном, прорываясь сквозь короткие частые гудки ко всевозможным справочным, платным и бесплатным, пытаясь как-нибудь выяснить адрес Ольги.

— Лет? Лет двадцать, может, двадцать два… — кричал он в трубку, поражаясь тому, как мало знает он о своей Ольге. — Фамилию не знаю. Блондинка. Стройная. Золотоволосая… Зовут ее Ольга… Что?

— Молодой человек! Вы же не собаку ищете… — устало повторили ему. — Нам нужна фамилия, год рождения…

Ирина! Она должна знать! — решил в конце концов Родионов, отчаявшись. Они так смотрели друг на дружку!.. Этот слабый аргумент как-то очень быстро перерос в его сознании в абсолютную уверенность. Конечно, она должна знать! Ирина умна, очень умна. Конечно же, она знает!

Родионов с трудом дождался утра. Но прежде чем ехать к Ирине, следовало проверить еще один пункт — дом артиста. Они же все повязаны!

Еще вчера никакая сила не смогла бы затащить его на место былого позорища. Но теперь ему было наплевать. Он долго разыскивал этот самый дом, смутно припоминая дорогу. Кружил по дворам и вроде бы обнаружил знакомый парадный подъезд. Долго слонялся он по скверику, поглядывая на вожделенную дверь, в которую входили и из которой выходили люди, но никого похожего на тогдашних гостей так и не увидел. Помаявшись, он решил все-таки перешагнуть через свою гордыню. Забыл, дескать, зонтик тогда, не будете ли вы столь любезны… Передергивая плечами и каменея лицом, поднялся он на лестничную площадку. Кажется, здесь… Боясь растерять решимость, надавил кнопку звонка. Звонил долго, не догадываясь сделать паузу. Кто-то подходил к дверям с той стороны, по-видимому, присматривался в глазок, но обнаружить себя не отважился. Тогда Родионов стал стучать в дверь сперва костяшками пальцев, а потом уже и — кулаками…

— А вот я сейчас омон вызову! — раздался за его спиной сварливый женский голос.

Из соседней квартиры выглядывал крючковатый хищный нос.

— Простите, здесь кажется, артист живет? — просительно обратился Родионов к враждебному носу.

— Сейчас, сейчас! — злобно пообещал нос и скрылся за дверью.

Родионов поспешил выбраться наружу. Выйдя из подъезда, он приметил удаляющийся и заворачивающий за угол малиновый пиджак, слишком хорошо ему знакомый. Именно в таком пиджаке был Родионов в тот день позора.

Пашка бросился вслед, выглянул из-за угла. Пиджак шел к автобусной остановке. Дальнейшие события разворачивались как по-писаному. Отворотив лицо в сторону, Родионов вскочил в тот же автобус, схоронился за спинами пассажиров, время от времени выглядывая и следя за добычей. Вышел вслед за пиджаком на остановке, выждал некоторое время и двинулся следом, соблюдая все известные ему по книгам и по фильмам правила конспирации. Он петлял и приостанавливался у киосков, как бы разглядывал газеты и в то же время краем глаза следя за обектом. Вскоре объект пропал из виду, скрывшись в проходе между палатками. Пашка бросился за ним, добежал до палаток, и тут навстречу ему неожиданно выскочил этот самый скрывшийся пиджак. Теперь Родионов мог лицом к лицу разглядеть его обладателя. Это был кругломордый бледный толстячок с бесцветными унылыми бровями и испуганными бегающими глазками.

— Что! Что вам еще нужно от меня?! — плаксивым шепотом заговорил толстяк. — С Клещом рассчитался, с Лютым рассчитался, кто еще? Что вы меня преследуете?

Родионов понял, что ошибся.

— Филин, — сказал он тихо, но увидев, как мгновенно съежился и отшатнулся от него толстяк, поспешил успокоить его. — Да шучу я, шучу! Я одного артиста разыскиваю…

— Вот! Вот все, что есть! — горячо шептал толстяк, извлекая из нагрудного кармана бумажник и раскрывая его перед Пашкой. — Все, что есть. Бери, бери все. Забирай. Мне все равно жизни нет теперь…

Родионов отпихнул дрожащую руку и бросился на вокзал.

Следовало бы, конечно, подумать, как и с какими словами, с каким лицом явится он к Ирине, но подобные мелочи меньше всего заботили его в данную минуту. В каком-то деревянном состоянии доехал он до дачного поселка, свернул в переулок, еще раз свернул и скоро оказался перед знакомой калиткой. Она была заперта, и Пашка, недолго думая, перемахнул через забор и сразу же увидел Ирину. Она стояла посередине садовой дорожки и, должно быть, страшен был его вид, потому что Ирина поднесла ладони к приоткрывшемуся рту и стояла, не двигаясь, не отводя от него остановившегося взгляда…

— Ольга пропала! — не дойдя нескольких шагов до Ирины, хрипло объяснил Родионов.

— Ну… ну и что? — постепенно овладевая собой, отозвалась Ирина. — Как это пропала?

— Ирочка! — выдохнул Павел. — Она же не звонит уже столько времени. Все рассыпалось, развалилось… Не звонит.

Чуть заметная улыбка тронула губы Ирины.

— Вот как? — иронично переспросила она. — По-твоему, она пропала. Не звонит, значит, пропала. Это логично.

— Не звонит. Пропала, — сокрушенно сказал Родионов, останавливаясь перед ней. — Никаких следов. Что это у тебя за шрамы на руке?

— Она не пропадет, Паша, — ласково сказала Ирина. — Она не пропадет. А шрамы, так это, Паша, я вены резала. Была такая блажь. — Ирина спрятала руки за спину.

— А… Вены… Так-так… Где она? — шагнул Родионов к Ирине. — Адрес!

— Ты у меня спрашиваешь, миленький мой?

— Выхода нет! — нетерпеливо перебил Павел. — Адрес!

— Во-первых, никакого адреса я не знаю и знать не хочу. Во-вторых, отдышись, Паша, успокойся. Ну идем, я тебя чаем напою. Я ведь теперь замужем, милый мой. Но все равно, идем! — она решительно взяла его под руку и повела на веранду.

— Ты. Замужем? — удивился Родионов, не вникая, впрочем, глубоко в смысл сказанного ею, но как-то сразу успокаиваясь и отходя сердцем. Многое упрощалось теперь в его отношениях с Ириной. — Поздравляю от всей души!

Родионов торопливыми судорожными глотками стал хлебать горячий чай. Ирина села напротив и глядела на него. Родионов поперхнулся и закашлялся. Слезы выступили на его глазах.

— Не связывайся с ней, Паша, — серьезно и грустно сказала Ирина. — Хотя ты, конечно, меня не послушаешь… Папашка, как узнал, не стал тебя больше трогать. Знаешь, как он выразился, когда узнал? Прямо, как в американском боевике… Он сказал, что ты — покойник.

— Неужели? — вытирая ладонью слезы, отозвался Пашка. — С чего бы так?

— С того, Паша, что она сестра Филина. Вот с чего…

Глава 3

Взгляд из-за штор

Утром Родионов перевернул очередной листок календаря и увидел, что лето кончилось.

«Что бы там ни случилось, она должна быть в Москве. Все пути ведут в Москву. Все возвращаются к первому сентября. Должна же она где-нибудь учиться. И даже наверняка, так и есть. Она учится. Она собирается выходить из дому и нужно ее перехватить, вот что… Возможно, эти рассуждения нелогичны, но в них есть резон. Нет особенной стройности и логики, но есть же тут хотя бы маленький резон, а это уже — шанс!..»

Ледяной ветерок тянул вдоль улицы, студил лицо, набивался в волосы. Пашка летящей нетерпеливой походкой двигался к цели своего назначения. Только бы не опоздать, не проворонить ее выход. Косное пространство нехотя поддавалось его усилиям, Он успел раз двадцать сбегать мысленно туда и обратно, злясь на неповоротливое тело, изо всех сил трудившееся, но мало успевающее. И тогда он не выдержал и перешел с ходьбы на размеренный бег. Но и теперь скорость его передвижения была по-прежнему удручающе медленной.

Чем ближе подходил он к цели, тем тяжелее давалась дорога. Время и пространство, словно сговорившись, дразнили его, растягивались и сгущались. И в самый невыносимый момент, когда он стал задыхаться от нетерпения, его муки наконец кончились. Он увидел впереди поваленный фонарь при входе во двор и три белые башни.