Ложись - Рикардо Фернандес де ла Регера

«Я должен добраться туда. Ну иди же! Иди!» Нужно было подниматься, но страх не давал ему встать. Несколько минут Аугусто колебался. «Ну иди! Иди!» И вдруг бросился бежать. Пуля пролетела совсем близко, он даже почувствовал ее горячее дыхание. Ужас охватил Аугусто. С разбегу он упал на колени, укрывшись за миндальным деревом. Пулемет продолжал стрелять. «Здесь нельзя оставаться!» Вновь побежал, уже не останавливаясь. «Сейчас убьют, сейчас убьют!» Ничком свалился в кустарник. Пулемет замолк. Несколько секунд лежал не двигаясь, тяжело дыша. Крупные капли пота падали на руки. В правую ногу впились колючки, шипы входили в кожу все глубже и глубже. Аугусто осторожно повернулся и отодрал от себя ежевику. Он лежал у протоки. Вода струилась с тихим журчанием. Болотная вода, на поверхности которой играли солнечные блики. Прозрачная и в то же время точно отливавшая алебастром.

Кустарник скрывал холмы, на которых засел враг. Аугусто показалось, что сердце перестало биться, а до этого оно стучало в горле, в груди, в висках. Словно кто-то колотил его по голове, по глазам. Постепенно он успокоился и кое-как дополз до зарослей тростника.

В тени тополей упал на спину. Отбросил в сторону винтовку, вещевую сумку, одеяло, снял ремень и куртку. Пот, щекоча, сбегал по груди и по спине. Подул ветерок. Аугусто жадно, о наслаждением глотал прохладный воздух. Он раскинул руки и ноги, словно хотел захватить пространство побольше, чтобы отдохнуть от своих страхов и тревог. Ветер тихо шевелил листву тополей. Над головой шуршал тростник. Аугусто повернулся на бок и посмотрел на воду. Ребенком он купался в такой протоке. Рядом росло огромное дерево; его ветви были опущены в воду, и Аугусто держался за них, когда учился плавать. Мать и сестры смеялись. Он и сейчас слышал их смех. Мать внимательно следила за ним. «Осторожнее, Аугусто! Осторожнее, детка!» А сейчас он совсем один. Потом вспомнилась Берта. «Как же мы несчастны!»

Через несколько минут Аугусто поднялся. Дальше все шло хорошо. Он легко нашел проселочную дорогу, потом оливковую рощу и наконец репер. Его окружили солдаты, как обычно, с улыбкой похлопали по спине. Открыли проход в проволочном заграждении, окружавшем позиции, и проводили до землянки лейтенанта. Тот отправил его к сержанту, который должен был определить Аугусто в отделение.

Отделение встретило его радостно. Из «стариков», из тех, кто уцелел под Тетуаном, остался только один солдат. Он носил на рукаве три нашивки за ранения. Остальные пять ребят были новобранцы. Двое из них уже были обстреляны — побывали под Теруэлем, участвовали в наступлении на Арагон и Каталонию. Другие трое еще не нюхали пороха. Все они были зелеными юнцами, из новобранцев последнего призыва. Нежный пушок едва пробивался на их щеках, но каждый был старательно причесан. Они без конца смеялись и дурачились. К Аугусто обращались на «вы», с большим уважением и доброжелательностью. Не менее почтительны были они и ко второму ветерану. Аугусто испытывал к ним едва ли не отцовское чувство, его трогала молодость и неопытность этих мальчиков.

В первый день Аугусто почти не выходил из тесной и низкой землянки, вырытой недалеко от окопов. Сверху землянка была покрыта досками и для маскировки засыпана вровень с землей, чтобы ее нельзя было обнаружить с позиций противника.

Аугусто следовало бы походить, поразмяться, это успокоило бы его. Однако тогда неизбежно пришлось бы вступить с кем-нибудь в разговор. Поэтому он предпочитал часами валяться, молчаливый и мрачный.

Написал родителям и Марии. И опять ни слова о том, что с ним произошло, «все хорошо». Но все это было так бессмысленно, так тяжело, что, словно из духа противоречия, его настроение вдруг поднялось.

Вечером Аугусто навестил Эспиналь.

— Если тебе что нужно, скажи. Я каждый день бываю на позициях.

— Мне ничего не надо. И вообще зачем тебя затруднять?

— Оставь, пожалуйста.

И Эспиналь ушел, словно боялся дальнейшего разговора с Аугусто.

Дни потекли медленно и однообразно. Аугусто успокоился. «Я на передовой», — упорно внушал он себе, будто хотел стряхнуть с себя оцепенение, быть готовым к тому, что его ждет. Однако это не удавалось. Чувства его притупились, ничто не трогало. Между передовой и обозом не было особой разницы.

Время от времени пулеметная очередь обрушивалась на бровку окопа. На мгновение всех охватывал страх, но тотчас же солдаты начинали смеяться. Они уже привыкли к безделью в надежном укрытии, писали письма, шили, резались в карты.

Эспиналь и Рока часто навещали Аугусто. Приносили табак, сгущенное молоко, бумагу для писем, книги. Разговаривали. Аугусто улыбался.

— Ну, как дела?

— Хорошо. Очень хорошо. Это куда лучше, чем заниматься снабжением, — отвечал он с какой-то покорной грустью.

Эспиналь и Рока уходили расстроенные. «Не могу его видеть таким», — говорил Эспиналь, а Рока сокрушенно качал головой.

В течение дня солдаты сменяли друг друга в карауле, не ожидая распоряжений капрала. Аугусто дежурил только по ночам. На передовой — тихо, лишь крикнет сова, чем-то захрустит мышь, прошумит ночной ветерок. Аугусто обходил посты, говорил с часовыми. Приходили сержант, дежурный офицер. «Ничего нового». Немного болтали, потом Аугусто оставался один. Смотрел на звезды, на деревья, залитые лунным светом. И ему представлялось невероятным, что идет война. «Я солдат», — думал он, но смерть казалась чем-то далеким, нереальным. Он машинально повторял: «Война. Смерть», и слова эти бесследно таяли в спокойствии ночи, которое нарушал лишь звездный ливень.

Ненадолго забирался в землянку. Там горел светильник, сделанный из чернильницы, наполненной газолином. Светильник сильно чадил. Аугусто брался за книгу. Солдаты спали, тесно прижавшись друг к другу. Кто-то храпел, кто-то скрипел зубами или бормотал во сне. Вещевые сумки, винтовки, ремни висели на колышках, вбитых в земляные стены. Тени от них непрерывно качались.

Какое-то время Аугусто читал. Потом вновь обходил посты. Иногда небо затягивало облаками. Тогда приходилось идти осторожно, чтобы не свалиться в окопы. Звенели цикады, квакали лягушки в канаве. Порывистый ветерок шевелил кроны олив. Аугусто останавливался, прислушивался. Потом подходил к проволочному заграждению и внимательно вглядывался в темноту.

— Ничего подозрительного? — спрашивал он часового.

— Все в порядке.

Так проходил день за днем.

Глава тридцать четвертая

По затишье длилось недолго. Утомительно однообразно тянутся часы в окопах. Для людей, замурованных в землянках и глубоких щелях траншей, видящих перед собой только узкую полоску глинистой земли и погребенных в ночной мгле, время идет невероятно медленно. Гусману казалось, что он на передовой уже целую вечность, а между тем с тех пор, как он сюда вернулся, прошло немногим более двух недель. На фронте как будто царила прежняя тишина. Капралы с неудовольствием встретили приказ не заходить в землянки во время дежурства. Они должны были непрерывно обходить посты и следить за тем, чтобы никто из часовых не заснул. То и дело наведывались сержанты и дежурные офицеры. Разговаривали с капралами, подолгу стояли у проволочных заграждений, внимательно прислушиваясь и вглядываясь в темноту.

Ту ночь Аугусто провел плохо. Ожидалась вражеская атака, и он знал, что она неминуема. После ужина сменились посты. Солдаты менялись каждые два часа, капралы — каждые четыре, Аугусто дежурил последним. Было около двенадцати, а он еще не ложился. Мучила духота. Казалось, будто стены землянки изрыгают удушливый жар. Остальные спокойно спали. Просыпались, только когда приходила смена. Разговаривали, смеялись. Выкуривали по сигарете. И снова засыпали. В полночь Аугусто попытался читать, но не мог сосредоточиться. Его вдруг охватила какая-то тревога. Почему-то беспокойно забилось сердце, В час погасили керосиновую лампу. Аугусто лег на пол. Долго ворочался о боку на бок, прежде чем уснуть.

В три утра его разбудили. Он сразу вскочил, во рту был неприятный привкус, немного подташнивало. Вышел из землянки.

— Что нового? — спросил Аугусто капрала.

— Да ничего. Только офицеры и сержанты житья не дают.

В половине четвертого сменились караулы. Пришел сержант. Немного поговорили.

— Как по-вашему, будут нас атаковать?

— Не сегодня-завтра. Уж больно долго длится это затишье. Так продолжаться не может. И чего ждут эти канальи?! — рассвирепел вдруг сержант. — Проиграли войну. Могли бы сразу сдаться и оставить нас в покое.

— Долго они не протянут. Но будет очень обидно, если тебя прихлопнут в последнюю минуту.

Сержант все говорил и говорил. Аугусто наскучило его слушать, и он вздохнул с облегчением, когда тот ушел.

В половине пятого Аугусто услышал крик часового! «Стой! Кто идет?» Обеспокоенный, он подошел к солдату и присел на корточки в стрелковой ячейке.