Дефолт совести - Александр Смоленский

– А кто был первым? – невольно полюбопытствовал Павел.

– Некогда глава вашей страны. Из-за политкорректности не будем уточнять, кто именно. Правда, это было достаточно давно.

– Он что, тоже лечил вас? – иронично ухмыльнувшись, спросил Фролов.

– Да нет. Скорее я его лечил. Вернее, воспитывал, учил жизни. Понимаете, господин Фролов, если моя основная профессия – делать деньги, то хобби – делать на эти деньги политических марионеток. Жаль, что мне вряд ли представится возможность «полечить» вашего нынешнего президента. Сдаётся мне, что он человек со стержнем. Не знаю, может, этим уже займутся другие мои единомышленники. Те, кто моложе. – Блейк саркастически рассмеялся.

– Не совсем понимаю, о чём это вы? – искренне удивился Павел.

– Вы счастливый человек, господин Фролов, потому что для вас ваша профессия – это одновременно и ваше самое большое увлечение. Лично вам раздваиваться нет нужды...

Старика явно куда-то заносит. Пора бы заканчивать аудиенцию, тем более что обещанный гонорар уже получен.

– Спасибо за щедрость, мистер Блейк.

– Какая ж это щедрость, молодой человек?! Без ложной скромности скажу, что продление жизни Дэйва Блейка стоит гораздо больше миллиона долларов. – Корсар сделал паузу и испытывающим взглядом посмотрел на учёного. – Поэтому в придачу к гонорару я хочу подарить вами же собранную лабораторию со всем её оборудованием и со всеми правами собственности. Но только с одной оговоркой... – Блейк ещё раз испытующе взглянул на Фролова. – Пользоваться этой собственностью вы сможете только здесь, на этой вилле, которую я также оставляю за вами. Права её аренды на девяносто девять лет передаст вам мистер Гудвин. Надеюсь, вы меня поняли? Только здесь и нигде больше... Финансирование вашей лаборатории будет также осуществляться мною. В моём сводном бюджете она отныне будет проходить отдельной строкой. Вы лично будете получать годовой оклад размером примерно с нобелевскую премию. Кроме того, вы сможете взять на работу и ваших новосибирских коллег, привезти сюда свои семьи, ну и так далее...

– Что ж, мистер Блейк, условия заманчивые, но, увы, никоим образом для меня не приемлемые. Я хочу, чтобы мой «Прометей» не остался эксклюзивной игрушкой, а был бы внедрён в других клиниках мира. И уж совсем для меня неприемлемо, что его нельзя запустить в России. Стало быть, буду создавать всё сначала. Надеюсь, гонорар вы уже не отымите? – Павел говорил медленно, осмысливая каждое слово.

– Я вас понял, молодой человек, и хотел дать совет, которым вы вряд ли воспользуетесь. Повремените спасать Россию с помощью медицины. Её болезнь не подлежит терапевтическому лечению. Только скальпель! Только удаление опухоли! Впрочем, зачем я вам это говорю, сам не понимаю. Вы всё равно меня не послушаете. – Хриплый голос, в котором доселе преобладали жёсткие интонации, как-то смягчился сам собой. – Вы же человек идеи! Собственно, как и я. Эх, молодой человек... Признаюсь, о чём я думал накануне эксперимента со мной. Думал о том, как было бы здорово, если б на вас был похож мой внук Данни! Я бы больше и мечтать ни о чём не стал. Даже о продлении собственной жизни. Вот так-то, мой друг...

Павел был серьёзно озадачен столь откровенным признанием. Если это так, то возьму и признаюсь, что безумно люблю Лилию. Не убьёт же? Пускай отпустит её. Как, например, поступил бы, будь на его месте внук.

– Вы о чём-то усиленно думаете, мистер Фролов. О чём же, если не секрет?

Если бы Блейк сейчас узнал, сколь мелко этот Фролов плавает, невольно подумал Павел. Говорили о таких материях, а он вдруг о бабе...

– Вы хотите взять время на раздумье? Угадал?

– Не угадали, мистер Блейк. Я хотел бы вам лишь заметить, что никогда не надо путать политику и медицину. Не обижайтесь, но вы разрушитель... А учёный, тем более в прикладной медицине, всегда созидатель. И мне вас сейчас жаль даже больше, чем когда вы корчились от головных болей. Ваш нынешний диагноз неизлечим, сэр. И ещё, мистер Блейк, хочу предупредить вас об одном важном обстоятельстве... Словом, я хочу, чтобы вы знали о том, что я не пойду на поводу адвоката Зоммера и в скором времени в Страсбургском суде всё же будут рассматривать мой иск.

Блейк с нескрываемым удивлением посмотрел на Фролова.

– А я-то думал, что хоть там всё улажено. По крайней мере, меня так информировали. – По Блейку было отчётливо видно, что тот устал стоять, но почему-то не уходил. – Что вы так держитесь за эту пресловутую справедливость? Ведь она, по сути, есть химера. Вы уже получили в сотни, а могли бы и в тысячи раз получить больше того, что вернёт вам Страсбург. Вы практически осуществили вашу заветную мечту. Так какого чёрта вам ещё надо? – Корсар не на шутку разозлился.

– Поймите же, мистер Блейк, что в суде я намерен защищать не столько свои интересы, сколько права, честь и достоинство миллионов моих сограждан, обманутых чиновниками и банкирами. Это дело принципа.

– Ах, вот оно что! – Блейк издевательски расхохотался. – А вы, оказывается, не только человек идеи, но и идеалист-утопист! Мне вас в таком случае вдвойне жаль. Вы очень наивный человек...

– Считайте, как хотите.

– Может, хватит дискуссий? – неожиданно произнёс Корсар, судя по всему, вернувшись к реальности. – Я и так уже всё сказал. Не будет никакого иска. В остальном желаю вам, молодой человек, успеха.

Не успел Фролов подумать, что словесная экзекуция наконец закончилась, как уже в дверях старик неожиданно спросил:

– Как вы думаете, молодой человек, родись я в Киеве, стал бы таким же ортодоксом, как вы?

– Успокойтесь, сэр. Не стали бы. Чтобы стать таким, как я, надо было не только родиться в так ненавистной вами стране, но и прожить в ней жизнь. Ещё раз спасибо, что сделали меня и моих коллег миллионерами в долларовом эквиваленте.

В ту ночь Павел практически не сомкнул глаз. Сначала, сидя на постели, он долго рассматривал чек на миллион долларов. Он поймал себя на мысли, что не испытывает при этом никакой радости. Скорее даже наоборот – ощущал необъяснимое разочарование. Изменилось ли что в его жизни? В его ощущениях? Этот чек достался ему слишком дорого.

Павел уже решил, что на гонорар запустит программу создания собственной лаборатории в Новосибирске, где можно будет сразу начать лечить людей. Но сначала по сто тысяч поделят между собой Бережной и Либерман. Это будет справедливо. Пятьдесят тысяч он вознамерился подарить старику Козьмичу, санитару с Канатчиковой дачи. Если, конечно, тот ещё жив. Пусть старик хоть на склоне лет порадуется, подумал Павел, будучи на сто процентов уверенным, что Козьмич обязательно потратит деньги не только на себя, но и на страждущих обитателей психушки. И что в итоге останется? Не разгуляешься. Только приобретение оборудования и приборов, которые он использовал при оснащении базельской лаборатории, влетит в копеечку.

Размышляя, Павел поднялся с постели и нервно стал вышагивать по комнате. Затем, накинув халат, спустился на кухню и заварил крепкого кофе. Взглянув на стенные часы, он машинально зафиксировал время – пять утра. Говорят, по статистике, в этот час совершается больше всего суицидов. Час самоубийцы! Интересно, почему? Надо бы спросить об этом Лилию, непроизвольно подумал Фролов и тут же почувствовал, как защемило в груди...

– Тук-тук, кто в тереме живёт? Это Павлушка? А я мышка-норушка, – послышался за спиной Павла её голос.

Не веря своим ушам, Павел обернулся и обомлел. На пороге кухни, улыбаясь и кокетливо поправляя распущенные до плеч золотисто-рыжие волосы, стояла обнажённая Лилия Гордон. На полу возле её изумительно красивых и стройных ног валялось роскошное вечернее платье.

– Хочешь, поплаваем в бассейне Блейка? – предложила она. – На вилле сейчас все спят. Помнишь, как ты во Флориде испугался поплавать со мной в океане?..

– Помню, – односложно ответил ошалевший от счастья Фролов.

...Сделав несколько мощных гребков, Павел оказался посреди бассейна. Он оглянулся было в поисках Лилии, как внезапно почувствовал, что с него срывают трусы. Едва не захлебнувшись от неожиданности, Павел быстро попытался нащупать под ногами дно бассейна. В следующее мгновение прямо перед ним из воды словно русалка выпрыгнула Лилия. Женщина крепко обхватила Павла за шею и буквально впилась влажным ртом в его губы. Под водой ноги Лилии плотно и сильно обвили его торс, и Павел интуитивно почувствовал, что именно сейчас это случится вновь.

– Павлуша, миленький, родненький, возьми меня! Я люблю тебя! Скорее, я больше не могу! Войди в меня! Помоги мне! – едва переводя дыхания от страстных поцелуев, шептала Лилия.

Павел наконец опомнился и, обхватив снизу пружинящие ягодицы женщины, сильно притянул её к себе. А ещё через мгновение тишину подземного бассейна разорвали громкие, сладострастные стенания возлюбленной. Движения её бедёр были настолько мощными и частыми, что будь это не в воде, Павел вряд ли удержал бы женщину на руках.