Джефферсон - Игорь Ефимов

Джефферсон бесцельно брёл мимо грядок розмарина.

Но, видимо, бесцельность была только кажущейся. Потому что он вскоре оказался около флигеля мамы Бетти.

И встретил Салли.

Она шла от колодца, изогнувшись в талии под тяжестью ведёрка с водой.

Увидев его, она замерла на секунду, потом поставила ведёрко на землю. Стояла в ожидании, уронив руки.

Какие — чьи — лучи текли к нему от неё? Неужели его собственные — пропитанные её юной прелестью, отражённые, усиленные на обратном пути к своему источнику?

Он подошёл, обнял её, стал целовать. В шею, в щёки, в мочку уха, в губы. Прижимая к себе, ловя ответные поцелуи. Бормоча: «Агарь, Агарь, Агарь…»

Вдруг её тело сжалось под его ладонями, застыло. Взгляд был устремлён в сторону главного дома.

Джефферсон оглянулся.

Долли Мэдисон шла по тропинке, неся на плече закрытый, ещё ненужный солнечный зонтик, глядя, жмурясь, на ослепительное облако. Увидела их, остановилась, склонила голову то ли в недоумении, то ли в испуге.

Салли высвободилась из объятий, взяла ведёрко, ушла во флигель.

Джефферсон стоял в растерянности, пытаясь понять — придумать, — какие слова могут изменить, загладить неловкость ситуации.

Но Долли Мэдисон опередила его.

Она решительно приблизилась к нему, положила ладонь на локоть. Заговорила без улыбки, но участливо, дружелюбно, убеждённо:

— Не говорите ничего. Я уже видела её вчера с сыном и всё поняла. Сын — вылитый вы, она — копия своей сестры, чей портрет висит у вас на стене. Я могу только пожелать вам счастья и много-много детей. Надеюсь, что нам предстоят ещё долгие годы дружбы, и я готова когда-нибудь выступить в роли крёстной матери для них. Для дочери квакеров они будут такими же людьми, как все остальные.

— То, что вы сказали… — начал Джефферсон. — Ваши слова сняли большой груз с моей души…

— Вы, конечно, догадываетесь, что сплетни о вашей личной жизни гуляют и по Филадельфии, и по Нью-Йорку. Но я клянусь вам, я хочу, чтобы вы знали: никогда ни одно слово, слетевшее с моего языка, не присоединится, не сольётся со злой молвой. Вам никогда не надо будет прятать от нас с Джеймсом ни вашу подругу, ни её детей.

Февраль, 1796

«Данный документ, составленный в Монтичелло, в графстве Албемарл штата Виргиния в пятый день февраля 1796 года, удостоверяет, что я, Томас Джефферсон, объявляю свободным Джеймса Хемингса, сына Бетти Хемингс, которому исполнилось 30 лет, и даю ему полную свободу распоряжаться собой на все будущие годы».

Апрель, 1796

«Атмосфера нашей политической жизни коренным образом изменилась, с тех пор как Вы уехали. Вместо благородной любви к свободе и республиканскому правлению, которая с триумфом пронесла нас через войну, сегодня возобладала проанглийская партия, пытающаяся возродить монархию и аристократию. Основная часть наших граждан остаётся, однако, преданной республиканским принципам; против нас исполнительная и судебная власть, две трети законодателей, все сотрудники правительственных учреждений и те, кто хотел бы занять эти посты; все робкие люди, которые предпочитают покой деспотизма бурлящему морю свободы; британские купцы и американцы, использующие британский капитал; спекулянты и владельцы банков и публичных фондов, созданных для распространения коррупции… Но мы победим, если только сумеем проснуться и порвать канаты лилипутов, которыми они связали американского гиганта, пока он спал».

Лето, 1796

«В поместье мистера Джефферсона работают плотники, каменщики, кузнецы. Молодые и взрослые негритянки прядут ткани для одежды остальных. Он стимулирует их вознаграждениями и похвалами. В управлении хозяйством ему помогают две дочери, миссис Рэндольф и мисс Мария, — прелестные, скромные и дружелюбные женщины. Образование они получили во Франции. Мистер Рэндольф владеет изрядной плантацией неподалёку. Он часто проводит время с мистером Джефферсоном и относится к нему скорее как родной сын, чем зять. Мисс Мария живёт с отцом постоянно, но так как ей уже 17 и она очень хороша собой, она наверняка скоро обнаружит, что есть на свете обязанности даже более приятные, чем обязанности по отношению к отцу. Философский склад ума мистера Джефферсона, его любовь к наукам, превосходная библиотека и большой круг друзей помогут ему пережить эту утрату».

Сентябрь, 1796

«Главным правилом в нашем поведении по отношению к другим странам должно быть одно: повсеместно расширять наши торговые отношения с ними и избегать всяких политических союзов. Там, где подобные союзы уже существуют, мы будем следовать им, но на этом следует подвести черту. В Европе существует множество противоречивых интересов, которые к нам не имеют никакого отношения. Она неизбежно будет находиться в состоянии внутреннего противоборства, и для нас было бы ошибкой дать ей вовлечь нас в свою вражду».

Март, 1797

«По всеобщему мнению, мистер Адамc является человеком неподкупной честности и широта его ума вполне соответствует посту президента, занятому им. Мы можем надеяться, что меры, принимаемые им, будут разумными, что он не примкнёт ни к какой партии и не позволит превратить себя в орудие какого-то человека или группы людей. На церемонии принятия присяги он произнёс речь, в которой объявил себя другом Франции и мира, сторонником республиканизма, врагом партийности и обещал не руководствоваться политическими пристрастиями при назначении на государственные должности. Как благородны такие чувства! Как достойны патриота!»

Часть четвёртая.

ЗА ЧЕРТОЙ ГОРИЗОНТА

ИЮНЬ, 1798. ФИЛАДЕЛЬФИЯ

До последнего предотъездного дня, до последнего момента Джефферсон не знал, решится ли он исполнить совсем нетрудное поручение младшей дочери. Полгода назад Мария вышла замуж за своего кузена Джека Эппса, молодые строили планы будущей жизни, выбирали место, где поселиться. Джефферсон подарил им 800 акров земли, 26 рабов, четвёрку лошадей с коляской, несколько коров, свиней, овец и делал всё возможное, чтобы им захотелось жить вблизи Монтичелло. Так неужели теперь трудно было исполнить просьбу новобрачной, содержавшуюся в последнем письме, — нанести визит миссис Абигайль Адамc и передать привет от неё и благодарность за тёплый приём в Лондоне десять лет назад? Писать напрямую жене президента Мария не решалась.