Джефферсон - Игорь Ефимов

— Да, и даже способны давать приют другим бунтарям. Ну не парадокс ли это?! Ещё два года назад французский посланник, гражданин Жене, разъезжал по нашей стране, подстрекая американцев последовать примеру парижских толп. А сегодня он вынужден просить у Вашингтона политического убежища, потому что знает, что на родине его ждёт гильотина.

— Ход Французской революции разочаровал многих её сторонников. Я получаю из Парижа письма от Томаса Пейна, от Джеймса Монро. Они выражают сомнения в том, что Европа уже сегодня готова последовать примеру Франции и начать свергать троны. Но они, как и я, уверены в том, что процесс этот неизбежен и рано или поздно принципы свободы и равенства восторжествуют.

— То есть в строительстве государства вы готовы следовать тем же принципам, что и в строительстве — перестройке — дома. Не важно, сколько недель, месяцев, лет жильцам придётся жить без стен, без крыши над головой, без пола под ногами. Главное — не отступить от архитектурных идеалов, сочинённых гениальным Палладио два века назад. А в строительстве государства — сохранить идеалы Платона, Бэкона, Локка, Монтескье.

— Я слышу нотки сарказма в вашем голосе. Да, должен признать, что привычка уноситься помыслами и мечтами в будущее порой делает меня слепым и равнодушным к нуждам настоящего. Но должен предупредить, что вашему супругу это свойственно в той же мере. Сегодня он мечтает о том, чтобы уединиться с вами в Монпелье и отдаться радостям семейной жизни. Однако выбросить из головы мысли о судьбе страны в ближайшие десятилетия он не сможет. Боюсь, ваша пастораль продлится недолго.

— Вполне возможно, не спорю, — Долли улыбнулась, потом покачала головой и театрально вздохнула: — Но в чём я уверена, так это в том, что навязанная вами самому себе сельская идиллия в Монтичелло будет ещё более короткой.

Вечером Джефферсон уединился с вернувшимся из Шарлоттсвилла Мэдисоном в достроенном северном флигеле.

— Хотел бы обсудить с вами один деликатный вопрос. Вы знаете, что с Джоном Адамсом меня связывает долгая дружба. Политические разногласия охладили её, но мне очень тяжела мысль, что я могу утратить расположение этого достойнейшего человека. С другой стороны, ясно, что противоборство республиканцев с федералистами грозит столкнуть меня с ним лоб в лоб. Наши кандидатуры на пост президента, скорее всего, будут выдвинуты в следующем году.

— Да, боюсь, что это неизбежно. Но что можно предпринять в подобной ситуации?

— Я написал письмо Адамсу, но ещё не отправил. Хочу прочесть его вам и услышать ваше мнение.

— Я весь внимание.

Джефферсон достал исписанный лист бумаги, поднёс его поближе к огоньку свечи, начал читать:

«Я оставляю другим возвышенное удовольствие прорываться сквозь шторм. Меня больше устроит спокойный сон и тёплое ложе подо мной, общество добрых соседей, друзей и возделывателей земли, а не шпионов и психопатов. Амбиция управлять людьми чужда мне, поэтому я бескорыстно поздравлю любого, кому достанется такой удел. Если он достанется Вам, я от всей души буду желать, чтобы Вам удалось спасти нас от войны, которая разрушит нашу торговлю, кредит и сельское хозяйство. Если Вам удастся это, заслуженная слава будет целиком Вашей. От души желал бы Вашему правлению славы и счастья. На нашем жизненном пути случались эпизоды, которые могли бы отдалить нас друг от друга. Тем не менее я продолжаю высоко ценить те моменты, когда мы вместе боролись за нашу независимость, и храню в душе чувства уважения и привязанности к Вам».

Мэдисон долго молчал, сложив пальцы домиком, вглядываясь в лунный пейзаж за окном. Наконец заговорил, бережно подбирая слова, но с той убеждённостью, какая была свойственна его речам в ассамблее и конгрессе:

— Думаю, послать это письмо было бы большой ошибкой. Политика и эмоции — разные вещи и часто несовместимые. Вы уже несколько раз оказывались в ситуации, когда ваши частные письма просачивались в печать и били бумерангом по вам и по всем вашим сторонникам. Отправка такого письма в ситуации надвигающегося противоборства за президентское кресло может быть истолкована как жест дуэлянта, демонстративно стреляющего в воздух. Необходимость прятать свои чувства, даже самые искренние и возвышенные, — это жертва, которую государственный деятель должен приносить на алтарь своего служения стране. Да, это наша беда, наша болезнь, наше проклятие — но другого не дано. Я со всей серьёзностью призываю вас не отправлять это письмо.

Ночью сон долго не приходил к Джефферсону, а потом начал накатывать волнами, оставляя просветы, в которых мозг выбрасывал на экран памяти причудливые — искажённые — воспоминания. Вдруг всплыл амбар, переполненный подвыпившими избирателями в день его первых выборов в ассамблею, но кубок с пуншем ему протягивает не Бетти Уокер, а Анжелика Чёрч, одетая по последней парижской моде. Студенческие годы, Бафурст Скелтон накануне своей свадьбы, овеянный предвкушением жаркого и манящего таинства, держит в руках запылённый фолиант и отказывается показать его стоящей тут же Марте. Лицо Ричарда Косуэя, провожающего печальным взглядом жену, уводимую Джоном Трамбаллом по мосту через Сену.

Бетти, Марта, Абигайль, Мария, Анжелика — ведь они все предстали перед ним уже окутанные, озарённые чьей-то любовью. Не здесь ли кроется разгадка его увлечений? Не может ли оказаться, что женщина, освещенная чьей-то любовью, сама начинает лучиться в ответ? И именно это ответное излучение действует на него с такой безотказной силой?

Да, если бы жив был доктор Франклин, Джефферсон посоветовал бы ему оставить в покое электричество и заняться изучением таинственных лучей, протягивающихся между мужчинами и женщинами в самые неожиданные моменты. Ведь Долли Мэдисон никак нельзя назвать красавицей. Это лучи обожания, льющиеся на неё из глаз мужа, делают её столь волнующе привлекательной. Или всё же здесь играет роль та дерзость, с которой она смеет комментировать его поступки, вслушиваться в слова, бросать вызов?

На рассвете сон улетучился бесшумно, и Джефферсону не оставалось ничего другого, как встать, одеться, ополоснуть лицо водой из заготовленного тазика, выйти из дома. Ястреб, расставшись с мечтой о завтраке, тяжело взлетел с позолоченной солнцем верхушки дуба, исчез в море листвы. Ветки кустов сирени, пригнутые тяжёлой росой, касались песка лиловыми гроздьями.

Джефферсон бесцельно брёл мимо грядок розмарина.

Но, видимо, бесцельность была только кажущейся. Потому что он вскоре оказался около флигеля мамы Бетти.

И встретил Салли.

Она шла от колодца, изогнувшись в талии под тяжестью ведёрка с водой.