Ежегодный пир Погребального братства - Энар Матиас

— Поразительно, — добавил Макс, — вот ФПСХ (Федерация профсоюзов сельского хозяйства) может запросто жечь покрышки от тракторов и устраивать костры на перекрестках! И даже забрасывать префектуру дерьмом! Им все сходит с рук.

— И правда, им все можно, — добавила Люси.

— Просто министерство сельского хозяйства и министерство экологии — две отдельные структуры, у них и цели разные, и действуют они каждое по-своему.

— Ну, друзья, не будем портить вечер разговорами о всяких дураках.

Люси после этого тихо загрустила, а Макс внезапно страшно воодушевился.

— Предлагаю послушать немного военной музыки. Давид, поставь-ка ты нам «Прощание императорского конногвардейского стрелкового полка с храбрыми польскими уланами», — так сказать, на десерт. И подавай водку.

Воинственно загремели литавры, и Макс вдруг заголосил:

Знает всяк француз отважный,

Не предаст его улан!

Славу обретет однажды

Польский доблестный улан!

Мы переглянулись — с чего вдруг уланы? «А ни с чего», — ответил Максимилиан, просто у него от наполеоновских песен душа поет. «Может, его и назвали Максимилианом в честь Робеспьера?» — спросил я. Он еще пуще развеселился: «Сам-то как думаешь? Иначе зачем мне тут торчать, в самом сердце мятежной Вандеи? Шуанов добиваю!»

Его фанфаронство и закидоны в конце концов рассмешили даже Люси.

Отличный вышел вечер, засиделись чуть не до утра.

Макс ушел первым, а Люси… в общем, и не ушла.

Вышло все как-то само собой, как трава растет — никто не замечает, а она раз — и выросла.

Мне не хотелось ее отпускать, ей не хотелось идти домой.

Особо мы не задумывались.

Я загуглил «мужчина — Близнец, женщина — Овен»: мгновенная искра. Прочная глубокая связь, несмотря на двойственный характер Близнецов (это я — двойственный). Значит, не о чем беспокоиться. Глупо, да? Но меня это как-то обнадежило.

Дело было 19 февраля (почти что День святого Валентина), и на следующих выходных меня должна была навестить Лара.

Корка отпала еще не совсем, я все никак не мог собраться с мыслями — был дико счастлив, что Люси оказалась у меня в койке в «Дебрях науки», но смысл происшедшего как-то не укладывался в голове — а ведь оно означало конец отношений с Ларой.

Потом тоже было непросто — я не расставался с Люси ни днем, ни ночью, и не было ни времени, ни желания поговорить с Ларой; чем стремительнее приближались выходные и ее приезд (мы условились, что я встречу ее в пятницу в девять вечера на вокзале в Ниоре), тем тоскливей я себя чувствовал. Я боялся сказать Люси — не хотел отпугнуть ее своей нерешительностью. О злосчастная доля любовника! Я был трусом вдвойне: не открывал правду ни Люси (которая считала, что я свободен, то есть что у меня никого нет), ни Ларе (которая тоже в это верила). Кошмар!

Зато каким поразительным открытием оказалась сама Люси!

Никогда не думал, что можно так сильно влюбиться в кого-то — привязаться телом и душой. Хотелось расспрашивать обо всем, что составляет ее жизнь. Гадал, что она такого во мне нашла…

А с Ларой я выбрал крайне трусливое решение — что поделаешь, я оказался последним подлецом. В четверг отправил ей сообщение: «Извини, в эти выходные не получается из-за работы, — можешь поменять билет?» Не очень красиво. Ответ пришел незамедлительно в виде трех неотвеченных звонков (я отключил звук на телефоне) и потом СМС следующего содержания:

Ты что, спятил? Что на тебя нашло?

У меня под боком лежит и спит голышом Люси, а я тут переписываюсь с Ларой — какой стыд. Я собрал все свое мужество и напечатал:

Лучше тебе не приезжать.

Отключил телефон и стал будить Люси — ласками.

Ну ничего, скоро новая встреча в койке, так что до завтра.

18 октября

Кальве, что преисполнен знаний,

Получит от меня в наследство

Предмет глубоких изысканий

В дыре меж двух щекастых кексов!

Забавы ради я теперь сочиняю четверостишия в духе «Завещания Вийона»[26]. Отказаться от диссертации получилось не сразу, все-таки должно было пройти несколько месяцев, пока все созреет — и овощи, и планы на будущее. Не скажу, что решение далось мне легко, жизнь вообще изменить непросто, но возможно, и это главное. Я часами сидел за компьютером и сочинял язвительные стихи, прежде чем понял, что здесь есть какой-то скрытый смысл и что Кальве, бедняга, вообще ни при чем. Иногда случаются озарения. Но вернемся к февралю. Люси большую часть времени проводила в «Дебрях науки»; и сколько же открытий готовили нам наши тела! Что за алхимия неутолимого желания, что за магия бесстыдства! Извините, но я убежден, что в сельской местности секс лучше, чем в городе. Человек свободней; его вдохновляет постоянная оргия природы, неистовое совокупление и беспорядочный промискуитет всех вокруг — насекомых, кур, кроликов, оленей, кустов и побегов. Эти миллиарды постоянных соитий увлекают за собой и людей. В городе же, напротив, сексуальность человека подавляется в результате близкого соседства: дома — с растениями-суккулентами, а на улице — с пожарными машинами. В Париже практикуется либо торжественный имперский секс имени барона Османна, либо скоропалительный коитус в стиле Uber®, разве что не бибикая. Я изложил эту гипотезу Люси, она назвала ее типичной парижской заумью и тут же с хохотом полезла целоваться.

Я же остаюсь при своем мнении.

Пришлось идти на всякие индейские уловки, чтобы о приходах Люси не узнала Матильда. (Люси категорически не хотела посвящать ее в наши отношения, хотя я считал, что все равно все всё узнают.) Котам Люси, похоже, пришлась по душе, Найджел и Барли начинали полировать ей ноги, едва она переступала порог. Странно, что, когда Люси входила во двор, пес Гари не гавкал. «Не забывай, я знакома с ним дольше, чем ты», — говорила она. Благодаря Люси я узнал много разного о родственниках Матильды, например, что прадеда Люси при чрезвычайно странных обстоятельствах лишили земли оттого, что будто бы законные собственники погибли в войну — в деревне такое часто случается, здесь каждый камень скрывает какой-нибудь жуткий сюжет, зависть, обиду. Люси откровенно признавалась, что если бы не обстоятельства, то никогда бы не стала жить в этой дыре. И вообще считала, что для нее Пьер-Сен-Кристоф — это просто камень на шее[27].

Конечно, и я часто заходил к ней домой: дед потихоньку дряхлел, Арно безостановочно декламировал (76 февраля, Сен-Жюльен и Сен-Жереми; 16 февраля 1831-го, рождение Николая Лескова; 16 февраля 1899-го, смерть Феликса Фора; 16 февраля 1723-го, коронация Людовика XV) и клепал конструкции из «Лего» (Legos™), все сплошь погрузчики да паровозы, когда не спал с открытым ртом. Мне очень нравилось смотреть, как они вместе играют или возятся, или даже цапаются по-родственному, несмотря на разницу в возрасте, — пардон, грустно так говорить: ведь нет у них никакой разницы в возрасте, и все же разрыв между ними год от года все больше. Я помню, тогда же в конце зимы, как-то вечером в кафе «Рыбалка», когда дальнобойщик Пако пытался (надо сказать, безуспешно) научить меня играть в белот, туда явился Арно, и вся компания обрадовалась его приходу (он не заходил несколько недель) так, словно это возвращение блудного сына, совершенно искренне и сердечно; каждый совал ему монетку, чтобы послушать, как он излагает календарь, и я понял (вдруг дошло), что так у них повелось, скорее всего, еще когда Арно был ребенком, то есть лет двадцать лет назад, не меньше. Конечно, гнусная парочка, как я называл про себя альянс могильщика Марсьяля и толстого Томаса, опять попыталась споить Арно, все по обычной схеме: раз «Рикар», два «Рикар», три «Рикар», пока бедолага не начнет путать рамсы, но тут вмешались Пако и еще один парень, мне незнакомый, — с массивной такой рожей и багровым заковыристым носярой с красными прожилками, — ну прямо бюст римлянина, и вместе они пристыдили парочку, тем самым доказав, что нравы — в плане спаивания беззащитных групп населения — все же меняются. Арно успел выпить всего два пастиса; конечно, немного окосел и на радостях постоянно нюхал свой локоть, но не утратил ни памяти, ни речи, продолжая щедро выдавать даты.