Семнадцатилетние - Герман Матвеев

«Неужели это все на совещание?» — со страхом подумала Катя.

Когда вошли в зал, то у Кати от волнения и страха подкосились коленки.

В зале была не только молодежь. Пришли учителя, директора школ, работники роно. Подошел Лева Никитин и, устроившись среди девушек, сообщил, что на совещании присутствуют представители газеты «Смена» и горкома комсомола.

Все десятиклассницы уселись в одном ряду. Минут за пять до начала в зал вошли Константин Семенович и Наталья Захаровна.

— Константин Семенович! Наталья Захаровна! Сюда! — крикнула Аня. Остальные замахали руками.

Лишь только они устроились, на сцену вышел секретарь райкома, а за ним члены бюро. Пока они садились за стол президиума, в зале установилась тишина.

— Товарищи! Заседание бюро райкома совместно с активом школ считаю открытым. Иванова Екатерина здесь?

— Здесь, — сказала Катя, вытаскивая поспешно из портфеля тетрадь с докладом.

— Пожалуйте сюда!

— Не волнуйтесь, Катюша! — шепнул Константин Семенович и пожал ей руку.

Катя в ответ напряженно улыбнулась.

— Товарищи! — снова начал секретарь, когда Иванова подошла к трибуне. — Сегодня мы решили обсудить инициативу десятого класса школы имени Ушинского. Здесь собрались комсомольцы, комсорги, редакторы школьных стенгазет, директора школ, учителя. Нам думалось, что всем интересно будет послушать, а потом поделиться опытом работы комсомола в школе. Мы живем и работаем в счастливую эпоху, когда всякая хорошая инициатива, всякое начинание, направленное на подъем культуры народа и благосостояния страны, должны всячески поощряться и множиться. Сейчас мы дадим слово для доклада комсоргу десятого класса школы имени Ушинского Ивановой Екатерине. — Затем он повернулся докладчику и вполголоса сказал: «Начинай, Катя, смелей!»

Только сейчас, во время вступительного слова секретаря, Катя начала приходить в себя. Коленки перестали рожать, и в голове появились какие-то мысли. Она начала различать лица и даже приветливые улыбки. Кивнув секретарю, она откашлялась, развернула тетрадь докладом и… ясно почувствовала, как у нее зашевелились волосы на голове, а в ногах опять появилась такая слабость, что пришлось взяться за край трибуны, чтобы не упасть. Это был не доклад, а тетрадь по тригонометрии. Что делать?.. В какую-то долю секунды в голове пронеслось множество мыслей, а губы уже механически сказали первое слово:

— Товарищи!..

«Теперь я пропала! Все спутаю, собьюсь. Позор! Скандал!»

Однако надо было говорить. Катя до боли сжала кулаки, вся собралась и с чувством, похожим на то, когда она первый раз прыгала в воду с вышки, начала:

— Я должна отчитаться в комсомольской работе за истекший период…

«Не то, не то, — остановила она себя, с тоской глядя в зал: — Опять «за истекший период». В душе появилось отчаяние, но вдруг она увидела Константина Семеновича. Учитель смотрел на нее с улыбкой, и Кате показалось, что он одобрительно кивает головой. «Пускай будет не так гладко, но зато по-своему», — вспомнила она его слова.

— Какой я оратор, я и сама не знаю, — продолжала Катя, — На таком собрании выступаю первый раз в жизни и, конечно, волнуюсь… Хуже, чем на экзаменах… Вы это учтите, пожалуйста…

С каждым словом голос ее крепчал, исчезал страх. «Что я, дура, волнуюсь! Доклад знаю почти наизусть», — успокаивала она себя, но никак не могла вспомнить начало доклада.

— Когда я пришла в райком и спросила, в чем я должна сегодня отчитываться и с чего начинать, то вот наш секретарь сказал: «Начинай с начала». Как тут быть? Начало — это ведь когда мы маленькими девочками пришли в школу… Правда, тогда мы еще не были комсомолки и даже не были пионерки, но начало все-таки в первом классе… Владимир Ильич Ленин завещал нам уметь взять себе всю сумму человеческих знаний, так взять, чтобы коммунизм не был бы у нас чем-то заученным, а был бы тем, что нами самими продумано. Вот!.. Учились ли мы так, как указывал нам Владимир Ильич? Если говорить честно, то нет. Мы, конечно, учились… Раз пришли в школу, то надо учиться… Но учились мы неважно, не всегда с охотой, часто лениво, по обязанности. Я бы сравнила такое наше учение с плаванием на пузырях. Знаете, когда человек учится плавать, то на помощь берет пузыри… Так вот и мы учились. На пузырях…

Это сравнение пришло ей в голову вчера.

В зале засмеялись, зааплодировали. Одобрение вызвало у Кати новый прилив смелости. Она почувствовала, что с залом ее связали незримые нити, и забыла, что перед ней лежал не доклад, а тетрадь по тригонометрии.

— Что она говорит? — с удивлением спросила Женя, пока зал шумел. — Этого в докладе нет…

— А плавать на пузырях — это не значит уметь плавать, — продолжала Катя. — Это значит, что малейшая случайность — и мы начнем тонуть, захлебываться… Новый, последний учебный год мы начали очень неважно, товарищи, и я не знаю, как бы мы окончили школу, если бы к нам не пришел новый воспитатель. Посмотрел он на нас и говорит: «Что это такое? Взрослые девицы, а все еще на пузырях плаваете? Пора бы уж самостоятельно»… Насчет пузырей он, конечно, не говорил. Это я для примера. Но смысл такой… Что же он сделал? Знаете, как некоторых трусливых людей учат плавать? Поедут на середину озера, выбросят из лодки: «Плыви, а то ко дну пойдешь!». Пловец барахтается, воды наглотается, а потом видит, что не тонет, — и успокоится. Успокоится и поплывет. Так вот и с нами поступил Константин Семенович. Взял и выбросил из лодки. Плывите сами, — не маленькие. И что вы думаете, товарищи! Сначала мы испугались, побарахтались немного, а потом ничего… оправились. Вот уже две недели, как в классе нет ни одной тройки. Иванова Светлана из двадцати последних отметок, если сложить их вместе, получила сто — значит, у нее все пятерки! Алексеева Анна — девяносто семь, — начала перечислять Катя по памяти. — Кравченко Тамара — девяносто один. Косинская Нина — восемьдесят девять. Смирнова Евгения — восемьдесят пять. Шарина Нина — восемьдесят три…

Каждую цифру зал встречал коротким и дружным всплеском аплодисментов.

Отметки Беловой были подсчитаны, и она стояла рядом с Алексеевой, но Катя пропустила ее: не хотела, чтобы Белову приветствовали наравне с другими.

— Эти цифры говорят, что сейчас мы учимся неплохо, — продолжала Катя, — но не думайте, пожалуйста, что так было всегда. Честно скажу, что у нас случались двойки и даже единицы. Были у нас и зубрежка, и подсказка, и «авось да небось»… Все это было, а теперь этого, вот уже сколько времени, — нет. Почему же так получилось? Ведь и раньше мы были комсомолками, знали Устав, знали задачи, читали газеты и книги, и нам постоянно говорили учителя и родители, что нужно учиться хорошо, в полную силу своих способностей. Может быть, и ошибаюсь, но думаю, что многое мы знали, но не понимали. Это ведь совсем разные вещи, товарищи. Знать и понимать! А вот, когда мы оказались без пузырей и нужно было плыть самостоятельно, вот мы тогда все это и поняли… Товарищ Ушинский, то есть нет… великий русский педагог Ушинский сказал, что «работать только для того, чтобы работать, — нельзя, а можно или для того, чтобы удовлетворить потребностям тела, или потребностям души». Так он и сказал. Это я наизусть выучила. Вот… Ну, а если потребности у нас не учиться, а совсем другие? На каток сходить! Интересную книгу почитать! Или что-нибудь еще такое приятное! А такие приятные потребности всегда наготове, когда нет ответственности и чувства долга, когда мы не понимаем, что такое труд для человека, и за нас кто-то делает, кто-то думает, а мы ждем на блюдечке готовенькое…

Наталья Захаровна повернула голову к Константину Семеновичу и, чуть наклонившись, шепотом спросила:

— Сама?

— Сама, — ответил учитель. — В ее тетради все это было написано другими, совсем другими словами. Просто молодец…

Катя словно услышала этот шепот, — она взглянула в сторону Константина Семеновича, поправила волосы и с новым подъемом начала говорить об «Обещании», о том, как они, комсомольский актив, оказались в затруднении, как пришли к директору за советом, как Константин Семенович связал задачи школы с общими задачами страны и как появилось «Обещание»… Текст «Обещания», который Катя прочитала по памяти, вызвал продолжительный шум одобрения.

Затем Катя рассказала о сводке, процитировала наиболее удачные, — вернее, наиболее смешные заметки… Все наизусть.

— И вот «Обещание» мы выполняем честно, но не потому, что мы подписались под ним, а потому, что мы прочувствовали и поняли всю глубину ленинских слов о том, что коммунизм нельзя построить без самоотверженного труда. Мы поняли, что эти слова Владимира Ильича относятся и к нам, школьникам, в такой же степени, как и ко всем. Ведь все мы вырастем и будем работать, будем строить коммунизм. Значит, самоотверженная забота об увеличении производительности труда начинается в школе… Во всяком случае, здесь, в коллективе, мы вырабатываем привычку самостоятельно трудиться, воспитываем коммунистическое мировоззрение и должны не только знать, к чему нас призывает партия, но и понимать… И вот, с тех пор, как мы это поняли, у нас дело пошло неплохо… Кажется все!