Служба в потешных войсках ХХ века - Анатолий Отян

Он прилетел в Москву и прямо с самолёта поехал в Кремль, где его уже ожидал полный народа зал Дворца съездов. Он там выступал полтора часа, махал кулаками, грозил Америке и вёл себя безобразно даже с человеческой точки зрения.

Анатолий, как многие другие. видел, что демарш Хрущёва – проявление не силы, а бессилия, но все так привыкли колебаться с линией партии, что каждый давил, если они появлялись – мысли о каких бы-то ни было возражениях. Даже появилась поговорка о том, что плевать против ветра себе хуже.

Всеобщее повиновение масс одному диктатору стало нормой жизни для СССР и тем более удивляло, когда появлялся человек, становившийся в позицию неповиновения. За гражданское мужество не дают орденов, хотя оно встречается гораздо реже, чем физическое жертвоприношение, и не менее ценно.

Во всём СССР на следующий день организовали открытые партийные собрания, чтобы на них коммунисты высказали поддержку действиям Хрущёва. Состоялось такое собрание и в эскадрилье.

Первым выступил председатель собрания – секретарь партийной организации, он же новый штурман эскадрильи Хрупов, за ним замполит пилот Бояршинов, ещё кто-то. Все в зале безучастно слушали и ждали конца собрания. Был поставлен вопрос на голосование:

– Кто поддерживает действия Никиты Сергеевича Хрущёва, прошу поднять руки. Голосуют только коммунисты.

И председатель собрания поднял руку. За ним подняли все коммунисты, кроме одного. Хрупов не заметил этого и объявил:

– Единогласно.

– Нет не единогласно, я против, – раздался голос командира корабля, боевого лётчика Прохорова, рассказывавшего когда-то солдатам о липовом Герое Советского Союза.

Если бы сейчас зашёл носорог в форме немецкого солдата и крикнул: "Хэндэ хох!", удивление, вызвавшее шок у всех присутствующих было бы меньшим. У Хрупова, ведущего собрание, веки открылись так широко, что глазные яблоки выпали бы не держи их внутренние связки. Он хотел что-то сказать, открыл рот, но только беззвучно задвигал челюстью и молчал. Если бы такую сцену разыграли в театре, зал бы хохотал, но здесь была такая тишина, что слышно было шаги часового, прошедшего за окном. Пауза затянулась и с первого ряда встал замполит, повернулся к Прохорову и спросил:

– Вы отдаёте себе отчёт в том что сейчас сказали и сделали?

– Конечно, отдаю, – вставая со стула, твёрдо, спокойным без пафоса голосом сказал Прохоров.

– Объявляется перерыв на десять минут. После перерыва беспартийные свободны, партсобрание будет закрытым.

 Многие солдаты радостно загудели, что будут свободны. Загремели отодвигаемые стулья и табуреты. Все вышли из казармы на улицу покурить. Прохоров стоял в сторонке и со спокойным лицом курил. К нему подошёл Курбацкий. и они о чём-то заговорили. Было видно, что Курбацкий убеждает приятеля в чём-то, а тот спокойно возражает.

Когда все коммунисты вошли в зал, Хрупов уже пришёл в себя и, обращаясь к Прохорову, сказал:

 – Коммунист Прохоров, Вы можете объяснить свои слова и действие?

– А что объяснять? Вы меня спросили, поддерживаю ли я действия Хрущёва, а я сказал – нет. Вас интересовало моё мнение, я его высказал.

Хрупову прекратить бы партсобрание, но он, явно вызывая гнев большого начальства, который упадёт позже на его и замполитовскую голову, продолжал:

– Тогда объясните свою позицию.

Прохоров вышел вперёд, повернулся к собранию и заговори.

– Владимир Ильич Ленин говорил, что надо использовать любую, я подчёркиваю, любую трибуну для проведения в жизнь своих идей. А Хрущёв, как обиженная барышня, уехал с совещания, которое обещало много для всего мира.

Прохоров, крепкий, красивый мужчина говорил так грамотно и складно, как от него никто не ожидал. Схожесть его лица с римским военноначальником Севером подчёркивала правильность выбранной им позиции. Он говорил минут десять и все присутствующие понимали справедливость его речи, но все думали о нём.

Одни думали: "Ну и дурак же ты, Прохоров. Твоё мнение ничего не изменит, а ты пострадаешь. Да ещё и как!"

Другие: "Вот, наконец, и нарвался этот умник, правдолюб на свою жопу. И поделом"

Третьи: "Боже! До чего же этот человек смел и честен. Жаль только, что ему отомстят"

Так или примерно так думали присутствующие в зале, и по окончанию выступления, Хрупов объявил об окончании собрания.

Через несколько дней, когда протокол собрания попал в политотдел дивизии, туда вызвали парторга и замполита, и обоим влепили по выговору. Формулировка была абстрактная, а наказали их за то, что дали Прохорову возможность высказывать мнение, расходящееся с общепринятым.

А что с Прохоровым?

Его затаскали по партийным комиссиям, вплоть до парткомиссии ВДВ в Москве. И дальше дело не пошло. Видимо, не хотели придавать ему широкую огласку. Прохоров не получил даже выговора и вернулся в часть. Всем это было удивительно, хотя ходили слухи, что уже тогда начались репрессии против диссидентов. По его возвращению в эскадрилью Прохорова спросили, что там было, и он говорил:

– Собрались там генералы, убелённые сединами, и спрашивали меня о том, почему я иду против линии партии, я отвечал, что я всегда иду с партией, и сейчас иду с ней и выполню любой её приказ. Но когда меня спрашивают моё мнение, я говорю, что думаю. Я знал, что на той комиссии сидели отсидевшие в лагерях по двадцать лет. Это, наверное, они посодействовали моей невиновности.

– Невинности, – сказал, стоявший рядом Курбацкий и все засмеялись.

Так закончилась эта невероятная история.

Начальником штаба эскадрильи служил капитан Калинин. Он уже дослуживал до пенсии и ожидал получения квартиры. Калинин своим видом и поведением больше походил на школьного учителя, чем на офицера, прошедшего войну. Добрейший человек, он иногда, чтобы показать строгость, срывался на крик, но его никто не боялся. Чаще он обращался с просьбой о выполнении чего-то. Вначале прихода Анатолия в часть у него возник конфликт с Калининым. Тот, чтобы показать строгость, стал кричать, а Отян повернулся и вышел. Калинин опешил от такого неожиданного оборота и вышел вслед из штабной комнаты и вернул нахального, на его взгляд, подчинённого, спросил:

– Ты чего без разрешения старшего по званию вышел из штаба?

Он говорил своим писклявым голосом уже негромко, но с явным возмущением и смотрел из-под очков, чуть наклонив голову, как петух смотрит на курицу не понимая, почему она убегает от столь хорошего мероприятия, какое он надумал. Анатолий от его вида чуть не рассмеялся, но сдержавшись ответил:

– Я, товарищ капитан, с детства не переношу крик. Он на меня действует отрицательно. На меня в школе учителя не кричали. Вы скажите спокойно, и я вас пойму.