Махабхарата. Рамаяна - Коллектив авторов

За этим диковинным зверем следила беспечно.

Она призывала великого Рагху потомка

И Лакшману, храброго деверя, кликала громко.

Но тот, на оленью серебряно-пеструю спину

Взглянув, обращается к старшему царскому сыну:

«Мне чудится Марича в этом волшебном животном.

Ловушки в лесах расставлял он царям беззаботным,

Что, лук напрягая, летели, влекомы соблазном,

В погоню за тенью, за призраком дивнообразным.

Легко ли! В камнях драгоценных серебряно-пегий

Олень по поляне гуляет и щиплет побеги!»

Но Сита с улыбкой чарующей, Лакшманы слово

Спокойно прервав, обратилась к царевичу снова,

Не в силах стряхнуть наважденье кудесника злого.

«Похитил мой разум, - сказала царевна Видехи, -

Олень златозарный. Не мыслю я лучшей утехи!

О Рама, какое блажество, не ведая скуки,

Играть с ним! Диковину эту поймай, Сильнорукий!»

И Раму олень златошерстый поверг в изумленье,

Пестря серебром, словно звезд полуночных скопленье.

Венчанный рогами сапфирными с верхом алмазным,

Он блеск излучал несказанный, дышал он соблазном!

Но Рама жену не хотел опечалить отказом

И Лакшмане молвил: «Олень, поразивший мой разум,

Будь зверь он лесной или Марича, ракшас коварный,

Расстанется нынче со шкурой своей златозарной!

Царевне защитой будь Лакшмана, отпрыск Сумитры!

За Ситой смотри, чтоб ее не обидел злохитрый.

Оленя стрелой смертоносной, отточенной остро,

Убью и вернусь я со шкурой серебряно-пестрой».

[РАМА УБИВАЕТ МАРИЧУ] (Часть 44)

Воитель Великоблестящий с могучею статью

Себя опоясал мечом со златой рукоятью.

Взял трижды изогнутый лук он да стрелы в колчане

И вслед за диковинным зверем пустился в молчанье.

Подобного Индре царевича раджа олений

Увидел и сделал прыжок, подгибая колени.

Сперва он пропал из очей, устрашен Богоравным,

Затем показался охотнику в облике явном,

Сияньем своим пробуждая восторг в Сильноруком,

Что по лесу мчался с мечом обнаженным и луком.

То медлил прекрасный олень, то, как призрак манящий,

Мелькал - и стремглав уносился в далекие чащи,

Как будто по воздуху плыл и в простор поднебесный

Прыжком уносился, то видимый, то бестелесный.

Как месяц, повитый сквозных облаков пеленою,

Блеснув, исчезал он, укрытый древесной стеною.

Все дальше от хижины, в гущу зеленых потемок,

Стремился невольно за Маричей Рагху потомок.

Разгневался Рама, устав от усилий надсадных.

Олень обольстительный прятался в травах прохладных.

Приблизившись к царскому сыну, Летающий Ночью

Скрывался, как будто бы смерть он увидел воочью.

К оленьему стаду, желая продлить наважденье,

Примкнул этот ракшас, но Раму не ввел в заблужденье,

С оленями бегая, в купах деревьев мелькая,

Серебряно-пегою дивной спиною сверкая.

Отчаявшись оборотня изловить и гоньбою

Измучась, решил поразить его Рама стрелою.

Смельчак золотую, блистающую несказанно,

Стрелу, сотворенную Брахмой, достал из колчана.

Ее, смертоносную, на тетиву он поставил

И, схожую с огненным змеем, в оленя направил.

И Мариче в сердце ударила молнией жгучей

Стрела златопёрая, пущена дланью могучей.

И раненый ракшас подпрыгнул от муки жестокой

Превыше растущей поблизости пальмы высокой.

Ужасно взревел этот Марича, дух испуская.

Рассыпались чары, и рухнула стать колдовская.

«О Сита, о Лакшмана!» - голосом Рагху потомка ()

Послушен велению Раваны, крикнул он громко.

Немало встревожило Раму такое коварство.

«Ни Сита, ни Лакшмана не распознают штукарства, -

Помыслил царевич, - они поддадутся обману!»

И в сильной тревоге назад поспешил в Джанастхану.

[СИТА ОТСЫЛАЕТ ЛАКШМАНУ] (Часть 45)

Тем временем кинулась к деверю в страхе великом

Безгрешная Сита, расстроена ракшаса криком.

«Ты Раме беги на подмогу, покамест не поздно! -

Молила жена дивнобедрая Лакшману слезно, -

Нечистые духи его раздирают на части,

Точь-в-точь как быка благородного - львиные пасти!»

Но с места не тронулся Лакшмана: старшего брата

Запрет покидать луноликую помнил он свято.

Разгневалась Джанаки дева: «Рожденный Сумитрой,

Ты Раме не брат, - супостат криводушный и хитрый!

Как видно, ты гибели Рагху потомка желаешь,

Затем что бесстыдно ко мне вожделеньем пылаешь!

Лишенная милого мужа, не мыслю я жизни!»

И горечь звучала в неправой ее укоризне.

Но Лакшмана верный, свою обуздавший гордыню,

Ладони сложил: «Почитаю тебя, как богиню!

Хоть женщины несправедливы и судят предвзято,

По-прежнему имя твое для меня будет свято.

Услышит ли Рама, вернувшись, твой голос напевный?

Увидит ли очи своей ненаглядной царевны?»

«О Лакшмана! - нежные щеки рыдающей Ситы

Слезами горючими были обильно политы. -

Без милого Рамы напьюсь ядовитого зелья,

Петлей удавлюсь, разобьюсь я о камни ущелья!

Взойду на костер или брошусь в речную пучину,

Но - Рамой клянусь! - не взгляну на другого мужчину».

Бия себя в грудь, предавалась печали царевна,

И сын Дашаратхи ее утешал задушевно.

Ладони сложив, он склонился почтительно снова,

Но бедная Сита в ответ не сказала ни слова.

На выручку старшему брату пустился он вскоре,

И деву Митхилы покинуть пришлось ему в горе.

[РАЗГОВОР РАВАНЫ С СИТОЙ] (Часть 46)

Явился в обитель, что выстроил сын Каушальи,

Владыка Летающих Ночью, обутый в сандальи,

С пучком, одеянье шафранного цвета носящий,

И с чашей - как брахман святой, подаянья просящий.

И зонт его круглый увидела Джанаки дева,

И посох тройчатый висел на плече его слева.

Под видом святого к царевне, оставленной в чаще,

Направился ракшасов раджа великоблестящий.

Без солнца и месяца в сумерки мрак надвигался -

Без Рамы и Лакшманы - Равана так приближался!

На Ситу он хищно взирал, как на Рохини - Раху.

Листвой шелестеть перестали деревья со страху.

Как прежде, не дул освежающий ветер в испуге,

Когда он украдкой к чужой подбирался супруге.

Годавари быстрые волны замедлили разом

Теченье свое, за злодеем следя красноглазым,

Что, Рамы используя слабость, походкой неспешной,

Монахом одет, подступал, многогрешный, к безгрешной.

Царевна блистала звездой обольстительной, Читрой,

Вблизи пламенел грозновещей планетой Злохитрый.

Надев благочестья личину, был Десятиглавый

Похож на трясину, где выросли пышные травы.

Он молча взирал на прекрасную Рамы подругу,

Что ликом своим, как луна, освещала округу.

Пунцовые губы и щек бархатистых румянец

Узрел он и белых зубов ослепительный глянец.

Рыданья и вопли красавицы, горем убитой,

К нему долетали из хижины, листьями крытой.

И слушал неправедный Равана, стоя снаружи,

Как в хижине плачет Митхилы царевна о муже.

К прекрасной, из желтого шелка носящей одежду,

Приблизился он, понапрасну питая надежду.

И, нищим прикинувшись, демонов грозный властитель,

В обличье смиренном, супруги чужой обольститель,

Не ракшас, но брахман достойный, читающий веду,

С Видехи царевной завел осторожно беседу.

Ее красоте несказанной дивился Злонравный:

«О дева! Тебе в трех мирах я не видывал равной!

Трепещет, как пруд соблазнительный, полный сиянья,

Твой стан упоительный в желтом шелку одеянья.

В гирлянде из лотосов нежных, ты блещешь похожей

На золото и серебро ослепительной кожей.