Мифология греков и римлян - Лосев Алексей Федорович

После обрисовки характера самого Зевса Диодор говорит о его детях и о распределении им между ними различных, тоже благодетельных функций: Афродита, Хари–ты, Илифия, Артемида, Оры, Афина (73); Музы, Гефест, Арес, Аполлон, Асклепий (74); Гермес, Дионис (75); Геракл, отличный от знаменитого сына Алкмены, и Брито–мартис, или Диктинна, которую Диодор представляет изобретательницей охотничьих сетей, близкой к Артемиде (76); Плутон (77). Специально рассказывается о детях Зевса и Европы — Миносе (78), Радаманте и Сарпедоне.

(79) , тоже прославившихся своей организационной деятельностью в области государственного устройства, мореплавания, военного дела и судопроизводства. В заключение.

(80) Диодор говорит о народах, последовательно прибывавших на Крит и впоследствии объединенных в одно государство (этеокритяне, пеласги, доряне и варвары).

Таким образом, при всем своем хтоническом происхождении Зевс является, по Диодору, устроителем и организатором культурного человеческого общества, причем центральной областью его введения является не техника и вообще не внешняя цивилизация, не науки и искусства, но именно общественно–политическая жизнь.

гражданское и государственное благоустройство. Все это вводит нас в область патриархата и героизма, а также раннего рабовладения. Этим смешением архаического хтонизма и восходящего, воинствующего героического века, по Диодору, как раз и определяется вся специфика критской мифологии, и в частности Критского Зевса.

в) В заключение характеристики критской мифологии у Диодора приведем еще одно ценное его рассуждение о сравнительном значении критской и греческой мифологии. Именно, в V 77 утверждается, что элевсинские, самофракийские и прочие мистерии являются тайной, открываемой только немногим посвященным; кносские же мистерии и таинства открыты для всех желающих и не составляют ровно никакой тайны ни для кого. Это сообщение Диодора мы считаем чрезвычайно ценным потому, что здесь в наивной форме выражена глубочайшая противоположность вещественного, вполне чувственного, для всех открытого и всем понятного фетишизма, с одной стороны, и того позднейшего анимизма, в котором демон вещи уже отделяется от самой вещи, мыслится в виде некоей внутренней сущности вещей и требует для своего познания и для общения с ним специальной подготовки. В критской мифологии мы находим не только героизм, но и чрезвычайно ярко выраженный фетишизм. Крит — это удивительное по своей интенсивности и органичности слияние тех мифологических ступеней, которые обычно мыслятся раздельно и даже как взаимно противоречащие, а именно фетишизма, анимизма и героизма.

3. О некоторых особенностях мифологии Критского Зевса. Прежде всего отметим, что Титаны тоже трактуются у Диодора как исконно критские демоны и что Зевс происходит тут именно от Титанов.

а) Сущность титанизма уже рассматривалась нами выше в связи с мифологией Загрея. Сейчас мы скажем о ней только кратко, имея в виду специально мифологию Зевса. Этот титанизм есть, собственно говоря, тот же хтонизм, являясь только одним из его двух полюсов. Когда речь идет о хтонизме вообще или, выражаясь мифологически, о царстве Геи и Урана, то имеется в виду наличие одной и той же стихии бытия и подчеркиваемая в мифах плодовитость Урана. Титаны являются этой же самой общемировой стихией жизни, но они выражают собой результат этой космической стихии в каждом отдельном моменте, когда данная вещь, или субъект, уже появляется из мирового хаоса в качестве более или менее самостоятельного индивидуума и противостоит всем прочим. Если смотреть на то общее, что имеется во всех вещах мира, то это будет царство Урана и Геи. Если же смотреть на то единичное, чем отличается каждый момент этого общего от другого его момента, то это будет царство Титанов, т. е. субъектов, упорно противостоящих друг другу. Вот почему главный титан Кронос поглощает все свои порождения, не желая делиться с кем бы то ни было и стремясь только утвердить самого себя в своем отличии и в отрыве от всего прочего. И вот почему для Кроноса невыносима бесконечная плодовитость Урана, которую он и побеждает.

Что же такое Зевс? Порождение титана Кроноса, не попавшее опять в лоно своего отца и пожелавшее противопоставить себя ему? Очевидно, если Кронос все создаваемое поглощал, то противостоящий ему Зевс все создаваемое им должен оставлять в его свободном и самостоятельном существовании, не уничтожая его, но, наоборот, всячески устраивая его и организуя. Вот почему позднейшие орфики и неоплатоники противопоставляли Зевса и Титанов, находя в Зевсе принцип свободного творчества жизни и принцип устроения возникшей из него жизни. Эти орфики и неоплатоники имели специальный технический термин для этой творческой сущности Зевса, именуя самого Зевса демиургом, а его деятельность — демиургией и резко противопоставляя демиургию и титанизм.

б) Но тут–то возникает та удивительная особенность Критского Зевса, которая наиболее для него специфична и которая соответствует тому, что отмечалось выше у Диодора. Именно критская мифология каким–то удивительным образом совмещает высшее начало жизни, или, как мы сказали, демиурга, с конкретно–человеческим и даже интимно–человеческим отношением ко всему дикому и стихийному фетишистски–демоническому миру. А именно, критская мифология особенно интенсивно трактует тему о рождении божественного младенца, а также и о его воспитании со всеми привходящими сюда чисто человеческими аксессуарами. В критском мифе о рождении и воспитании Зевса мы как раз и находим эту поразительную смесь фетишизма, демонизма и героизма, эту невероятную, но вполне убедительно подаваемую мифическую смесь дикой стихийности и в то же время человеческой интимности, когда страшные чудовища и демоны, какие–то нечеловеческие и дикие стихии универсально–космического характера вдруг оборачиваются самым обыкновенным человеческим младенцем с самыми обык-· новенными няньками и люльками, воспитателями, физическим возрастанием и учебой. Насколько можно судить, только Крит и мог создать такую невероятную, но вполне убедительную смесь. У некоторых исследователей даже возникал вопрос о связях критской мистериальной мифологии с христианской идеологией. Правда, эти исследователи тем самым уже теряли чувство историзма и начинали христианизировать те языческие мифы, которые или вообще не имеют никакого отношения к христианству либо напоминают его только своей формальной структурой. И тем не менее миф о рождении и воспитании Зевса на Крите есть действительно нечто неповторимое во всем античном мире, и это совмещение фетишист–ско–демонической дикости и человеческой интимности всегда будет обращать на себя особое внимание всех исследователей античного мифа.

в) Быть местом рождения Зевса на Крите претендовали и гора Ида (Диодор в № 64), и гора Дикта (Апол–лодор в №62а), и какая–то неизвестная Козья гора (Эгейон) около Ликта (Гесиод в № 61 а), а вне Крита — Ликейская гора в Аркадии (Каллимах в № 63), Итома в Мессении (Paus. IV 33, 1); Павсаний тут же говорит о неисчислимом количестве мест, которые указывались как места рождения и воспитания Зевса. Но если рождение Зевса относили, например, к Аркадии, то Каллимах (,№ 63) все же переносит его младенцем на Крит и говорит. о воспитании его именно там.

Традиционный критский миф повествовал о кормилице Зевса козе Амальфее. Кроме этой традиционной версии были и другие. Используя нумизматические данные, Нильссон (Gesch. d. Gr. Relig. 1941, 298) делает предположения также о собаке или свинье в этой роли.

г) Мотив рождения Зевса, как признается в современной науке (например, Нильссон), является совершенно негреческим, так как в Греции боги не рождаются и не умирают. В тех немногих случаях, где говорится о рождении богов, мы всегда имеем в основе тот или иной негреческий культ, как, например, для Аполлона на Делосе, для Артемиды в Эфесе или для Семелы во Фракии. Конечно, согласно теогонии, все боги, кроме Земли, так или иначе рождаются. Но их рождение греки относили к каким–то стародавним и незапамятным временам, к каким–то сумеркам своей доистории, свидетельствуя этим самым, что мотив рождения и смерти богов не является мотивом их собственной мифологии, а относится к каким–то неведомым предшественникам. Во всяком случае для грека классического периода рождение и умирание богов является курьезной экзотикой, а отчасти даже веселой выдумкой (как, например, рождение Гермеса, а отчасти, может быть, даже рождение Афины из головы Зевса).