Избранное - Нора Георгиевна Адамян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
3
Сна не было. Временами накатывало тяжкое забытье, сквозь которое прорастает и боль и мука. Но все-таки Зоя не слышала, кто и когда выключил лампочку. Потом всю ночь по потолку текли световые полосы от проносящихся машин. У окна тяжко храпела Варвара Петровна. На какой-то тихой улице, в тихой комнате спала женщина, вернувшаяся со свидания. Спала удобно, свернувшись бубликом или уткнувшись лицом в подушку и подогнув под себя одну ногу.
Если бы Зоя тоже могла повернуться на бочок, она уснула бы. Так ей казалось.
Машины понемногу затихли. Редко-редко пробегал одинокий луч. Варвара Петровна храпела все громче, с надрывом. Зоя терпела озноб, тяжесть, тоску.
Потом полоснул по глазам свет. Застучали каблуки. «Возьмите градусник», — громко сказала сестра. Ее круглые глаза, удлиненные густой черной тушью, смотрели мимо.
На койках зашевелились.
— Прах вас дери, — сказала Варвара Петровна, — всю ночь глаз не сомкнула. Только-только задремала…
Покачиваясь, сидела Анна Николаевна. Копошилась в своей тумбочке Галя. Не проснулась только девочка Наташа. Сестра потрясла ее за плечо, но сквозь сон, не открывая глаз, Наташа невнятно и яростно выкрикнула: «Нет, нет, рано еще…» — и уткнулась в подушку. Сестра силой отогнула ей руку и сунула градусник под мышку.
— Разобьет еще, как в прошлый раз, — посетовала Анна Николаевна.
— Да чего ей мерить, у нее всегда нормальная, — сказала Галя.
— Положено, и не о чем говорить, — строго прекратила разговоры сестра и ушла, прижимая к груди толстую тетрадку и стакан с термометрами.
Варвара Петровна тотчас положила термометр на тумбочку и завернулась с головой в одеяло.
— Еще часа полтора поспать можно.
— Да уж теперь дома отоспишься. Сегодня уйдешь? — спросила Анна Николаевна.
— Не выпишусь я сегодня. Еще дня два побуду.
— Ох, я бы домой на крыльях полетела, — сказала Галя.
Варвара Петровна рассердилась.
— «Полетела бы, полетела»! — передразнила она. — У меня за спиной мамочки нету. Я сама одна себя обслужить должна. Попробуй-ка с таким чемоданом…
Она еще долго ворчала, не обращая внимания на робкие извинения девушки.
Анна Николаевна рассмотрела свой градусник:
— Кажется, нормальная.
— А у меня тридцать семь и семь с самого утра, — пожаловалась Галя.
— Ничего не сделаешь.
— А у вас? — спросила девушка.
Зоя вытащила термометр:
— Тридцать семь и одна.
— Это ничего, это от потрясения. Вообще переломы большой температуры не дают. Разве после операции.
— Какая операция? У меня обыкновенный перелом.
— А теперь переломы так и лечат. Кости гвоздем скрепляют.
— Под наркозом?
— Конечно.
— Но я не хочу.
— Ох, ох, — заворочалась Анна Николаевна, — я вот тоже не согласилась. Сколько меня врачи уговаривали. Сам профессор даже приходил. Уперлась — ни в какую. Боялась, сердце не выдержит. Вот третий месяц лежу на растяжке, и конца не видно. Последний рентген показал — мозоль слабая, никудышная. А женщина тут была, старше меня на два года, так через десять дней после операции на костыли встала.
— Все равно я не хочу.
— Ну, может быть, вам и не надо операции, — примирительно сказала Галина, — это мы ведь так болтаем.
— Чего там не надо, — загудела Варвара Петровна, — видела я ее рентген. Перелом дай бог, со смещением.
Зоя не успела осознать это сообщение. Прибежала сестра, похватала градусники. Перед койкой Варвары Петровны досадливо поморщилась:
— Хоть для порядка подержали бы. Мне же записать надо.
— Запишешь. Не первый раз, — сказала Варвара Петровна.
Наташа все спала. Градусника на месте не оказалось. Сестра потрясла ее за плечо:
— Наташа, подвинься… Вот раскормили мама с папой дочку — с места не сдвинешь.
— И совсем я не толстая, — вдруг чистым голосом сказала Наташа, — вот у нас в классе есть один мальчик, Лаврушин его фамилия, — он семьдесят два килограмма весит.
— Ладно, где у тебя градусник?
— Не знаю, — безмятежно призналась Наташа.
Градусник оказался под подушкой. Не взглянув на деления, сестра сунула его в общий стакан.
— Ой, у нас новенькая, — обрадовалась Наташа, — а я и не слышала!
— Спишь крепко.
— Правда. Знаете, я один раз заснула, а папа с мамой звонили, звонили, стучали, стучали, а потом в ЖЭК побежали. Они думали, что меня бандиты убили. Честное слово. — Она засмеялась. — А завтрак еще не приносили?
Открылась дверь — единственная их связь с миром. На каждый стук этой двери они поворачивали к ней головы, как птенцы к прилетевшей птице.
Вошла невысокая толстая женщина с шваброй и ведром:
— Ну, октябрята, как вы тут? Объявляется подъем, на зарядку все бегом!
Она быстро повытаскивала из-под кроватей судна, старые, тяжелые, с облупившейся эмалью, почти все протекающие, кустарно чем-то заклеенные.
Есть же огромная пластмассовая промышленность! Делают никому уже сейчас не нужные вазочки и тарелки. Почему бы не продумать и не создать удобные легкие судна, чтоб их края не врезались в больное тело, чтоб они хорошо промывались и чтобы обессиленный человек мог их легко поднять.
Зое казалось, что, пробыв одну ночь в этом бесхозяйственном и бестолковом мире, она уже определила в нем непорядки, которые при желании и энергии легко устранить.
Обязать няню в ночное время незамедлительно являться на звонки. Сестрам в рабочее время отказаться от косметики и от каблуков. Им не мешало бы напомнить, что они — сестры милосердия, старое, забытое слово, обязывающее человека к участию и состраданию.
Настольные лампочки — на всех тумбочках. Замена тяжелых грубошерстных одеял. Переносные телефоны, чтоб лежачие больные могли сами поговорить и успокоить своих близких. Разве это так невозможно? Неужели никто об этом не думает?
А она, Зоя, сидит за специальными техническими переводами, которые нужны нескольким десяткам людей. И уже давно нет у нее ощущения, что это единственно нужное ее дело.
Но кем надо быть здесь, чтобы осуществить какие-то перемены? Может ли это сделать не профессор, не врач?
«Ах, к чему это мне, — подумала она, — уйти бы скорей отсюда».
— Тетя Дуся, я сегодня умываться сама пойду, мне разрешили! — вопила Наташа.
Вся палата следила, как девочка спустила с койки загипсованную до колена ногу, потом поднялась и, опираясь на костыли, с подскоком направилась к дверям. На ее широком лице держалась постоянная улыбка.
— Наташка, тебя как вчера Тиночка учила? Больную ногу вперед, здоровую подтяни. А ты скачешь, — волновалась Галя.
— А я вовсе без костылей, на одной ножке могу, — хвастливо заявила Наташа.
— Конечно, чего ей, встала и поскакала. Через два
