Избранное - Нора Георгиевна Адамян

нацелилась. Что-то произошло — без звука, без движения.

Врач скрылась за небольшой дверью, санитарка куда-то ушла, и бесконечно долго Зоя лежала в тишине и одиночестве на плоском, холодном столе.

— Можете снимать, — распорядилась женщина, выглянув из-за двери.

— Что у меня? — спросила Зоя.

— Все скажет лечащий врач.

Раздраженная санитарка повезла Зою в перевязочную, где, не глядя ей в лицо, ничего не спрашивая и не объясняя, мужчина и две девушки приладили к пятке ее больной ноги доску, обмотали ногу ниже колена бинтами, смазывая полоски бинтов серой гипсовой кашей. Они точно обули ее в сапог, оставив овальное окошечко для пальцев.

Зоя понимала, что они ошиблись. Боль была где-то гораздо выше колена. Нога сразу стала чугунной и тяжело, толчками запульсировала.

— Не там, — громко сказала Зоя, — не там вы все сделали.

— Чего, чего? — спросила одна из девушек.

Зоя махнула рукой и отвернула лицо от слепящего белого света. Только не хватало еще заплакать.

— Вы еще будете нам указывать, — насмешливо сказала вторая, — нет, надо же!

Мужчина мыл руки. Он подошел к Зое, отряхивая с пальцев капли воды:

— Мы вам сделали фиксирующую повязку.

Ему казалось, что он все объяснил.

Зоя кивнула.

В палате, куда ее ввезли, было тихо и темновато. Под потолком горела маленькая лампочка — желтая и тусклая, особенно после слепящего белого света перевязочной.

Зою уложили на неподатливую жесткую кровать.

Санитарка откинула одеяло с загипсованной ноги:

— Не укрывайте. Пущай гипс просохнет.

Наступила затаенная, тяжелая тишина. Сводчатый потолок темнел по углам пятнами плесени. За окном, в уже недоступном отрезанном мире, с шелестом пробегали машины.

По обе стороны от Зои стояли кровати. Еще четыре кровати, на которых лежали молчаливые женщины.

Но Зоя не могла пролежать здесь до утра. Она даже часа не могла пробыть в этом положении на спине. У нее ныло плечо, болела поясница, гипс холодной глыбой давил ногу. Необходимо было сию же минуту что-то сделать.

Женщина на соседней койке тяжело и долго приподнималась и наконец села. Одна нога у нее была поднята вверх и уложена на замысловатое сооружение. Покряхтывая, женщина растирала колено.

— Болит, Анна Николаевна? — тихо спросил молодой голос.

— Болит. Груз, что ли, сдвинулся. Спица прямо режет.

— Надо бы сказать…

— Кому же? Суббота, воскресенье, врачей не было.

— Сестре бы сейчас сказали.

— А что она сделает? Шурочка давеча марганцем мазала, еще хуже стало. Потерплю уж до завтра. Час-то который, Галочка?

— Одиннадцатого десять минут.

Как рано! Леонид еще не вернулся и ничего не знает. Что он подумает, когда не застанет ее дома? Что будет думать до утра? Пусть думает что хочет. Пусть волнуется, мучается…

Но Зоя тут же опомнилась. Это было неразумно. Все, что она создавала, должно оставаться незыблемым. Даже это происшествие должно пойти на пользу ее жизни, ее семье.

— Надо же сообщить домой! — простонала она.

— Вы дали свой номер телефона в регистратуре? — спросила невидимая Галочка. — Если дали, они позвонят.

Зоя не могла вспомнить, называла она номер или нет. Ей стало тяжко.

— Я больше не могу, не могу я.

— Вам плохо? — Галочка, видимо, приподнялась на локтях. Густо-черная головка — вот все, что могла увидеть Зоя.

— Не знаю. Тяжко мне. Все жесткое…

— Это оттого, что вас на щит положили. Может быть, вам судно надо?

— Больно мне…

— Няню придется позвать. Позвоните, Анна Николаевна.

— Да что без толку звонить, — неохотно отозвалась Анна Николаевна, — нет сегодня никого.

— Может быть, сестра придет?

— Нет, не дозвонишься, — безнадежно сказала Анна Николаевна.

Жесткая подушка давила Зое на затылок. Губы пересохли. Почему никто не встанет, чтобы ей помочь?

— И неужели по ночам никого не бывает?

— Бывают, да не дозовешься, — сказала Анна Николаевна. — Которая нянечка заляжет на свободную койку да и спит всю ночь. А мы все тут неходячие, кроме Варвары Петровны. Да она сегодня домой бегала, нагулялась и спит.

— Заснешь с вами! — донесся от окна глухой голос. — Трещат не знай чего среди ночи.

— Сходили бы вы, Варвара Петровна, за сестрой, — сказала Галина.

— Зачем это я пойду? Что ей сестра сделает? Положили, — значит, лежи.

— Капелек успокоительных, может, даст.

В палате замолчали. На кровати рядом с Зоей кто-то сладко похрапывал.

— Наташа спит, и горя ей мало, — вздохнула Галя.

— Ребенок, что ей, — отозвалась Анна Николаевна.

Зоя попыталась передвинуться, перевалиться на бок, изменить положение. Ничего не получалось. Поперечная дощечка, пригипсованная к ноге, крепко держала ее в одном положении. Спина онемела. Зоя положила руку на поясницу, и это движение сейчас же отозвалось болью в плече. Холод от мертвого, тяжелого гипсового сапожка распространялся по всему телу. Ее била дрожь, и сжимала горло едкая жалость к себе, искалеченной и затерянной среди чужих, безразличных людей.

У окна зашевелились. По палате прошла коренастая, почти квадратная фигура с маленькой головой и толстой гипсовой рукой, которую она держала на весу.

— Пошла все-таки, — удовлетворенно сказала Галина, когда за Варварой Петровной закрылась дверь. — Как хотите, а в душе она не плохой человек.

— Все может быть, — покорно согласилась Анна Николаевна.

Опять стало тихо в тусклой комнате. Не сказав ни слова, вернулась обратно Варвара Петровна и улеглась, закутавшись с головой. За окном всё бежали и бежали по кольцу машины, бежали мимо старого зеленоватого дома с колоннами. От их движения слегка сотрясалась кровать и чуть слышно позвякивала ложечка в стакане. Колючие крошки гипса, обретя самостоятельное движение, распространились по всей кровати, и больше не стало сил терпеть эту муку. Казалось, если сейчас же не откроется дверь, лопнет сердце.

Дверь распахнулась. Круто постукивая каблучками, вошла девушка, туго обтянутая коротеньким халатом.

— Ну, что надо? — спросила она, встав у спинки кровати. И тут же заметила непорядок: — Вам сказано было — не закрывать ногу. Гипс же высохнуть должен. Вроде бы можно понять.

— Мне холодно, — сказала Зоя, — плохо мне. Позовите врача.

— Это еще зачем? У вас все нормально. Придет няня, спросите у нее второе одеяло.

Руки у девушки были заложены в карманы халатика, и тем самым определилось, что делать она ничего не собирается.

— Я не могу больше лежать на спине.

— Привыкайте, — сказала сестра, — вам теперь больше двух месяцев на спине лежать.

— Да что же такое со мной?

— Обыкновенный перелом, — она пожала плечами, потом, точно смилостивившись, вынула из карманов руки, поправила температурный листок, привешенный к спинке кровати, спросила нетерпеливо: — Ну, все? — и, так же стуча каблучками, вышла из палаты.

Все. Обыкновенный перелом. Через это прошло несчетное множество людей. Это не смертельно. К таким вещам можно даже отнестись с юмором: «Вы слышали? Зоя сломала ногу! Вот угораздило!»