«Номер один» - Бен Элтон

— Кельвин, я говорю то, что чувствую, — сказала Берилл. — Именно так меня учили с детства. Именно этому я учу своих детей.

Наконец Берилл уговорили вернуться на место, и Стэнли по единогласному решению судей был провозглашен хитом шоу и реальным претендентом на победу.

На четвертой неделе ему велели спеть «Firestarter» группы «Prodigy». Его одели в ретропанковском пантомимном стиле и окружили ухмыляющимися полуобнаженными танцовщицами, которым велели во время танца при каждой возможности тереть себе промежность, таким образом серьезно подорвав имидж мудрой зрелости и отцовского опыта, который строился на протяжении предыдущих недель.

— Я планировал оставить его на долгосрочную перспективу, — объяснил Кельвин своей команде во время еженедельного производственного совещания, — но мы ни за что не переплюнем прошлую неделю, поэтому лучшего момента, чтобы его отсеять, придумать нельзя. Сайт порвут в клочья. Нам нужно немного дополнительных противоречий, чтобы убрать акцент с ЕКВ. К тому же я не могу рисковать — вдруг Берилл снова поведет. Просить мужчину трахнуть ее перед его пятилетним ребенком, это нелепо.

— Особенно если учесть широко известный факт, что ей еще не доделали влагалище, — уточнила Челси.

На четвертой неделе вдобавок к совершенно неподходящей песне и безвкусной, излишне сексуальной постановке Стэнли опозорился еще и с видеороликом, в котором его уговорили как можно чаще упоминать о детях, что в результате сделало его выступление практически невыносимым даже для зрителей, которые, в общем, были нечувствительны к любому количеству переслащенных сантиментов.

— Я делаю это ради моих детей… для моей дочурки… и для моего сыночка… Мои сыночек и дочурка — это все, что у меня есть… поэтому я это делаю… для них, для своих сыночка и дочурки… Только они имеют для меня значение… Мое счастье не так важно… Все дело в моей дочурке и сыночке.

После этого Стэнли исполнил свою песню, после чего Берилл, неверно оценив настрой зрителей, настояла на том, чтобы сорваться с места и со слезами на глазах обнять его.

— Это тебе от матери, как настоящему отцу, — сказала она. — Ты сделал эту песню, Стэнли. Я видела, что ты пел «Firestarter» для своих детей.

Берилл поступила так по собственной воле. Кельвин не сообщил ей о желании сыграть против Стэнли на этой неделе. Он был уверен, что стоит только упомянуть родительские чувства, и Берилл, не в состоянии удержаться от того, чтобы привлечь внимание к своему прославленному статусу матери, наплюет на все остальное и снова погрузится в болото крокодиловых слез и фальшивых сантиментов. Она его не подвела.

Исполнение «Firestarter» Стэнли в сочетании с попытками Берилл установить родительскую солидарность гарантировали, что он получит меньше всех голосов на этой неделе и его можно будет спокойно отсеять из конкурса.

— Стэнли, я ужасно люблю тебя, и ты знаешь это, — сказала Берилл. — Ты задал такого жару, что страшно делается. И, будучи мамой, я узнаю в тебе папу… но прости, пора возвращаться домой.

Пятая неделя

На пятой неделе домой отправилась Сьюки, работница секс-индустрии с силиконовыми грудями. Кельвин знал, что она все равно уйдет в определенный период шоу, и спокойно ждал, пока ситуация не разрешится сама собой.

— Уже скоро, — предсказывал он, — появится какой-нибудь сутенер или клиент, и ее праздник закончится.

На это ушло куда больше времени, чем ожидал Кельвин, потому что Сьюки, которая каждую неделю выходила от парикмахера и гримера и пела песни кантри о многострадальных женщинах, совершенно не походила на ту Сьюки, которая недавно работала на окраинах Бирмингема. На самом деле, только когда она сама начала намекать на свое прошлое в своих все более исповедальных роликах перед выступлениями, до зрителей начала доходить правда. Когда все обо всем догадались, неприятные личности повалили одна за другой, готовые продать свои истории о секс-марафонах со знаменитой Сьюки.

Многие относились к сфере деятельности Сьюки снисходительно, но шоу «Номер один» было традиционным семейным шоу, и общее настроение на сайтах и отзывы читателей газет обернулись против женщины, которая до этого представлялась «бывшей гламурной» девушкой и которая оказалась отнюдь не бывшей поставщицей минетов на обочинах. Кельвин окончательно определил участь Сьюки, отдав инструкции костюмерше, парикмахеру и гримеру.

— Я хочу, чтобы была видна настоящая Сьюки. В конце концов, мы шоу людей, шоу настоящих людей. А Сьюки — настоящая женщина. Женщина с потрепанными чувствами…

— Ну, конечно, ее ведь столько раз сдавали в аренду и обкатывали, — бормотали сотрудники разных отделов, тщательно уничтожая следы собственных длительных трудов.

Им не нравилась такая работа, она противоречила всем их инстинктам, но, когда на пятой неделе Сьюки появилась на сцене без прикрас и одетая в платье, которое в достаточной мере обнажило трагические последствия дешевой косметической хирургии, желание Кельвина исполнилось.

Ей дали песню «Je ne regrette rien», которая не только находилась далеко за пределами ее музыкальных возможностей, но и звучала в ее устах как ложь или заблуждение на собственный счет, перешедшее в умственную нестабильность. Ее бугристые ботоксные губы и обвисшие, асимметричные силиконовые груди; шишковатые, костлявые ноги, которые выставила напоказ мини-юбка; ее искусственный загар, броские румяна на скулах и вытравленные перекисью волосы, а также караван уличных сутенеров, которые зарабатывали себе на пару доз, обсуждая ее работу («Автобусная остановка была ее борделем»), гарантировали, что Сьюки, в отличие от Эдит Пиаф, как раз предстоит о многом пожалеть.

Конечно, Кельвин мог бы обернуть все это в пользу Сьюки.

— Телевизионная правда — это картинка и монтаж, — говорил он в комнате для гостей после того, как по итогам голосования Сьюки покинула программу. — Я серьезно думал сделать из нее сильную, умную леди, которая использовала свое тело и мужскую сексуальность для усиления собственной позиции.

Однако, в конце концов, у Кельвина были дела поважнее.

Поиски Шайаны

Эмма больше не могла сидеть на месте. Она решила, что обязана найти Шайану. Ее друзья Том и Мэл уверяли ее, что она напрасно сходит с ума, а Кельвина, во время их редких встреч, совершенно не трогали ее страхи.

— Дорогая, я же говорил тебе, — сказал он, — придурки — это наш бизнес, ты ни в коем случае не должна позволять им нервировать тебя.

Эмма и сама понимала, что ее навязчивый страх ни на чем не основан, что ее состояние напоминает паранойю, потому что чем больше она думала об этом, тем большую тревогу испытывала, но страхи не исчезали. Она боялась Шайаны и просто ничего не могла с этим поделать.

— Я думала, что это она жертва, — говорила Эмма Кельвину, — но оказывается, что жертва — я. Я не могу выкинуть ее из головы. Я должна прекратить это.

— Ну, хорошо, — сказал Кельвин. — Иди и шпионь за ней, если нужно. Она работает где-нибудь в магазине. Они все оттуда.

Шайана утверждала, что ей некуда идти. Эмма решила выяснить, что именно девушка хотела этим сказать, и встревожилась, обнаружив, что Шайана на самом деле ушла в никуда. Выбежав из «поп-школы» в слезах, она просто исчезла.

Эмма отправилась в офис «КЕЛоник ТВ» и попросила приятеля найти бланк заявки Шайаны. Через несколько минут она снова смотрела на четкий, детский почерк, который изначально привлек ее внимание во время этапа открывания конвертов.

«Я так сильно хочу этого. Я так сильно хочу этого… Я это я».

Шайана, как и требовалось, указала адрес и номер мобильного телефона. Сначала Эмма попыталась позвонить. Она представления не имела, что скажет, если Шайана возьмет трубку, но номер оказался недоступен. Городского телефона она не оставила, что само по себе не было подозрительным, многие друзья Эммы пользовались исключительно сотовыми телефонами.

Эмма решила, что должна поехать по адресу, который оставила Шайана, а именно в Южный Кенсингтон. Она не знала, что будет делать, когда встретится с Шайаной, но решила, что станет беспокоиться об этом тогда, когда найдет ее и если найдет.

Оказалось, что адрес принадлежит маленькой и довольно дорогой частной гостинице. Ее сотрудники вспомнили Шайану, которая останавливалась здесь на неделю несколькими месяцами раньше, но с тех пор они ее не видели.

— Вот только на шоу «Номер один», — сказала дама за стойкой регистрации. — Мы так удивились, когда она там появилась. Хотя можно было догадаться, она в комнате все время пела, и ночью ее приходилось просить замолчать. Вообще-то мне казалось, она неплохо поет. Кельвину не стоило ее отсеивать.

Шестая неделя

К началу шестой недели половина пути к финалу была пройдена, и у Кельвина появилась подходящая возможность подробно изучить стиль еженедельного зрительского голосования и узнать уровень популярности каждого из участников. В этом заключался великий элемент стратегии шоу «Номер один», который даже Челси, с ее инстинктивным пониманием темного искусства реалити-ТВ, понимала с трудом.