Узники ненависти: когнитивная основа гнева, враждебности и насилия - Аарон Бек

В ситуации угроз со стороны этнически близких соседей государства склонны проявлять особую бдительность по отношению к внутренним врагам, «пятой колонне». В такие времена – когда нация находится в опасности – бдительность превращается в навязчивую идею, и «чуждые» группы, имеющие место быть и жить внутри национальных границ, подвергаются особенно строгому регулированию. Во время Второй мировой войны в Соединенных Штатах японцы и американские граждане японского происхождения подвергались серьезным и жестким ограничениям, хотя не существовало доказательств их сотрудничества с врагом. Их лишили собственности и отправили в концентрационные лагеря.

Хотя к массовым убийствам в целом и геноциду в частности приводили разные пути, по мере того как отношение правящей элиты эволюционирует от предрассудков к политике уничтожения целых социальных групп, можно выделить ряд последовательных стадий этого процесса. На самом раннем этапе уязвимое меньшинство клеймится как чуждое политическому телу нации и приобретает образ чего-то грязного, беспринципного и дурно пахнущего. Евреи, часто загонявшиеся в гетто, носили это клеймо на протяжении большей части своего проживания в Европе. Политика европейских правительств была направлена на их максимальное сдерживание и ограничение. На следующем этапе, связанном с частичным ослаблением ограничений, стигматизированная группа во все большей мере встраивается в основное русло политической, культурной и экономической жизни государства. Ее растущая важность и успехи усиливают все более недоброжелательное к ней отношение и выкристаллизовывают в общественном сознании отталкивающий и вызывающий неприязнь образ «чужаков», мерзко влияющих на культуру, узурпирующих политическую власть и господствующих в экономической жизни страны.

Правящий класс рисует образ стигматизированной группы как вероломных и склонных к заговорам эксплуататоров. Избранная группа большинства («народ», рабочий класс, крестьянство) идеализируется и наделяется качествами добродетели, чистоты и праведности. Во времена общественно-экономических неурядиц большинство рассматривает стигматизированную группу как виновную в возникновении проблем. Государство лишает ее защиты и активно организует гонения на ее членов.

Во время войны и без того негативный образ уязвимого меньшинства преобразуется в образ Врага государства и Отечества. По мере того как все более реальной видится перспектива военного нападения внешнего «агрессора», этот имидж все сильнее демонизируется – за ним стоит серьезная угроза выживанию нации. Хотя бо́льшая часть литературы о геноциде сосредоточена на мотивах, характере и поведении повинных в нем преступников, движущей силой их действий является негативный образ жертв.

Эволюцию образа вредителя можно проследить, анализируя предполагаемые угрозы. Поначалу угроза со стороны «чужаков» вызывает лишь презрение и отвращение. Затем доминирующим становится страх оказаться угнетаемым под их полным контролем и с подорванными своими важнейшими ценностями. Наконец, угроза выживанию нации и страх внутреннего предательства пронизывают все мышление[224].

По мере прохождения названных стадий негативный образ не только приобретает новые злобные черты, но и становится все более отчетливым, подчеркнутым. Например, у Гитлера образ зловредного еврея стал навязчивой идеей. На каждом этапе данный имидж и связанные с ним негативные убеждения приводят к враждебным действиям правительства. На первом этапе меньшинство просто отгораживается от остальных. На втором, после ослабления ограничений, вводятся меры по его сдерживанию. На последнем этапе идеология не только продвигает мысль об их уничтожении как о чем-то допустимом, но и требует этого.

Глава 11

Образы и ошибочные представления во время войны

Построение образа смертельного Врага

Неизбежна ли война? Этот критически важный для правительств и граждан вопрос поставили Хинд и Уотсон в своей книге[225], увидевшей свет в 1995 году. Широко распространенный стереотип и постоянное возникновение войн на протяжении всей истории человечества, кажется, дают однозначный ответ: «Да». Кто сможет устоять перед романтическим ореолом, сопровождающим военные парады, когда солдаты маршируют в праздничной униформе с развевающимися на ветру полковыми знаменами, под рев духовых инструментов и барабанный бой? Кого не тронет вид национального флага, реющего над приветствующей толпой?

Война побуждает людей подчинять свои персональные интересы некоему великому и доброму делу до такой степени, что они готовы идти на огромные личные жертвы ради него, бескорыстно действуя рука об руку с согражданами. Подъем национального духа может превзойти все, что они до того коллективно переживали. Воодушевленные люди с готовностью откликаются на призыв «К оружию!» и подчиняются приказам командиров. Солдаты гордятся тем, что их отряды отличались храбростью под огнем неприятеля. Война мобилизует всю энергию, навыки и умения, всю мотивацию общества.

Все участвующие в войне индивидуумы играют соответствующие роли в разных секторах: на фабриках, транспорте и в зоне боевых действий. Гражданское население часто работает сверхурочно – чтобы произвести больше оружия и боеприпасов, оборудования и расходных материалов, часто показывая потрясающую производительность труда. Экстаз от победы, когда она достигнута, охватывает абсолютно всех. Победоносные командиры, боевые герои и израненные ветераны получают почести и – по окончании войны – могут стать первыми кандидатами на высокие политические посты[226].

Когда толпы народа высыпают на улицы, возбужденные военным настроением, их охватывает восторг от перспективы победить врага. Ожидание славной победы – сильнейший стимул, который вызывает чувство эйфории, похожее на то, что испытывают болельщики в предвкушении победы своей команды на чемпионате мира. Огромная волна народной поддержки в надвигающейся войне действительно может подтолкнуть военное и политическое руководство к последним роковым шагам, ведущим в пропасть[227]. Дети с упоением играют в военные игры, где они выкашивают неприятельские армии игрушечных солдатиков. Фильмы о войне вызывают искреннее отождествление себя с отважными воинами родины, прорывающимися сквозь фронт врага, взрывающими мосты и сбивающими вражеские самолеты[228].

Война признана почти в каждом обществе в качестве обычного дела – за исключением малочисленных групп, в которых ее разжигание просто непрактично[229]. В соответствии с широко распространенной концепцией война сопутствовала человечеству с доисторических времен. Однако как организованное боевое действие она появилась относительно недавно, скорее всего, около тринадцати тысяч лет назад[230]. Первые завоевательные по своему характеру войны прослеживаются примерно за шесть-семь тысяч лет до наших дней, когда родилось земледелие и люди стали создавать запасы выращенного урожая, что побуждало банды мародеров на них покушаться[231]. Однако войны последнего времени не были вызваны чисто экономическими факторами, по крайней мере те не являлись их главной причиной. В исследовании Льюиса Ричардсона предполагается, что большинство войн, имевших место между 1850-ми и 1950-ми годами, вызывались скорее либо мотивами религиозного свойства, либо оскорбленными чувствами национальной гордости, чем соображениями экономического характера или прямыми угрозами общей безопасности[232].

Война часто рассматривалась как решительный метод окончательно покончить со спорами, определить государственные границы и получить доступ к сырью, сдержать агрессию соседних племен или наций, отвоевать ранее потерянные территории или восстановить поруганную национальную честь. Войны могли вестись за такие высокие идеалы, как отмена