Войны будущего. От ракеты «Сармат» до виртуального противостояния - Елена Поликарпова

3.2. Консциентальное оружие и оптимальное восприятие масс-медиа человеком

Сейчас все больше начинает использоваться такой вид оружия, как консциентальное оружие (оружие, поражающее сознание), и разворачивается консциентальная война. Российский психолог Ю. Громыко следующим образом характеризует значимость консциентальной войны: «Консциентальная война предполагает, что мир вступил в новый этап борьбы – конкуренции форм организации сознаний, где предметом поражения и уничтожения являются определенные типы сознаний… в результате консциентальной войны определенные типы сознаний просто должны быть уничтожены, перестать существовать, их не должно быть. А носители этих сознаний, наоборот, могут быть сохранены, если они откажутся от форм сознания – предметов разрушения и поражения. Типы сознаний – предметы поражения в консциентальной войне – должны быть вытеснены за рамки цивилизационно допустимых и приемлемых форм. Это происходило и раньше, когда один тип организации сознания вытеснял другой, как, например, христианство сменило язычество. Но в настоящий момент эта конкуренция и борьба принимает тотальный характер, становится чуть ли не единственной и ведущей. Очень важно понимать, что уничтожение определенных типов сознания предполагает разрушение и переорганизацию общностей, которые конституируют данный тип сознания»[674].

В современной научной, научно-популярной литературе и прессе имеется целый ряд публикаций, посвященных эффективным разновидностям консциентального оружия, разрабатывающихся в XX столетии и эффективно применяющихся на практике. Одной из таких разновидностей является концептуальное оружие и соответствующая ему технология концептуальной (идеологической) войны, которая приобрела тотальное значение в XX-начале XXI столетия. Следует отметить многообразие форм концептуального оружия – оно может выступать в виде концепции европоцентризма, подавляющей самостоятельность незападных народов, картографической агрессии, концепции общего наследия человечества, философской, политологической и пр. концепций. Сейчас многие западные политологи отмечают то обстоятельство, что демократизация носит мировой характер, что мир охватила новая волна демократизации. Однако наиболее дальновидные из них уже ставят вопрос о «неуправляемости демократии», постановка которого была немыслима каких-нибудь два десятка лет назад, что связано с будущим самой демократии. «Начиная с 70-х годов, мировая тенденция в преобразовании режимов правления была направлена не против демократии, – писал в конце прошлого века С. Хантингтон, – а на ее достижение. За последние 20 лет около 40 стран перешли от авторитарного к демократическому правлению. Кроме того, с лица земли исчезла серьезная военная угроза западным демократиям. Если говорить о безопасности, то демократия сейчас находится в большей безопасности, чем в любой период после прихода к власти Гитлера… Итак, наступает время всеобщего ликования по поводу повсеместного установления демократического будущего. И в какой-то мере это законно. Однако наступает время забот, время нарастающего беспокойства относительно будущего демократического строя и функционирования демократических институтов. Двадцать лет назад мы рассуждали о кризисе и управляемости в условиях демократии. Сегодня мы говорим о неуправляемости демократии – о понятии, которого тогда в нашем словаре вообще не было»[675].

Беспокойство С. Хантингтона имеет вполне реальные основания – в незападном мире не все страны стремятся установить у себя демократию западного образца, усматривая в ней угрозу своим интересам. Ведь Соединенные Штаты Америки (не следует забывать, что С. Хантингтон в своих работах предстает не только как американский политолог, но он еще является и государственным чиновником высокого ранга) поддерживают демократию западного образца во всем мире отнюдь не из любви к ней самой. Содействие демократии является одним из обязательных слагаемых их внешней политики, ибо демократия за рубежами Америки защищает её собственные реальные экономические интересы и интересы безопасности. Иными словами, западная форма демократии выступает не в качестве общечеловеческой ценности, а инструментом достижения эгоистических экономических и геополитических целей Западом, в первую очередь США.

Понятно, что в незападном мире это понимают и поэтому не обольщаются на счет привлекательности идеи демократии в красивой западной упаковке. Там уже отдают себе отчет в том, что европоцентристская модель демократии является концептуальным оружием подавления самостоятельности незападных государств. Видный южноафриканский юрист О. Сакс пишет о специфичности, неуниверсальности западной формы демократии, об использовании ее как оружии подчинения себе африканцев следующее: «…Мы, южноафриканцы, сражаясь против апартеида, противостоим искушению назвать нашу борьбу борьбой за идеалы западной демократии… Запад так богат, так хорошо вооружен и уверен в себе, что, казалось бы, нужно всячески ему подражать, хотя бы из соображений благоразумия, если не удобства. Но как бы привлекательна ни была идея, нас не может устроить ее оформление… Отношения, складывающиеся между нашим континентом и Западом, очень далеки от демократии. Сначала работорговля отняла у африканцев физическую свободу, затем при колониализме наш народ был лишен всех юридических прав… В то время как белые южноафриканцы восхваляли идею «мягкой» расовой диктатуры, именно черные поддерживали, находясь в тюрьмах, ссылках и подполье, принцип нерасовой демократии… Мы противопоставляем евроцентризму не африканскую исключительность, а универсализм… Подавление и пренебрежение к языкам, культуре и истории Африки пронизало всю нашу общественную и частную жизнь, и в этом смысле нам абсолютно необходимо «африканизировать» или даже «южноафриканизировать» наше общество и его институты»[676]. И хотя сами южноафриканцы не очень стремятся употреблять понятие «африканская демократия», Запад использует его именно для того, чтобы лишить народ Южной Африки его основополагающих гражданских и политических прав и свобод. Технология такого рода концептуальной войны весьма проста: именно Запад в результате завоевания всего незападного мира принес ему в дар свои ценности и идеалы, именно Запад колонизацией остального мира определил направление глобальной истории, именно поэтому модель западной демократии является универсальной и она должна быть принята всеми незападными народами. В действительности же за этим кроются корыстные интересы Запада, которые уже научились распознавать в незападном мире, что снижает эффективность европоцентризма как концептуального оружия.

В связи с этим Запад использует другие концепции из арсенала концептуального оружия, чтобы обеспечить себе привилегированное положение в мире. Одной из таких является концепция общего наследия человечества, используемая развитыми промышленными странами в качестве оружия против развивающихся стран. В последние десятилетия широко обсуждаются проблемы, связанные с установлением нового мирового экономического порядка на основе международного права. Кардинальным здесь является проблема распоряжения ресурсами всей планеты, от решения которой зависит развитие современного международного права и уровень жизни различных групп государств. В принятой Генеральной Ассамблеей ООН 12 декабря 1974 года «Хартии экономических прав и обязанностей» четко просматривается противоречие между принципом суверенности государства и принципом общего наследия человечества. Последний в своей конкретизации означает обязательства развивающихся стран, обладающих ресурсами (например, бассейны Амазонки и Конго продуцируют необходимый для жизни всей планеты кислород), перед всем мировым сообществом. В самой по себе концепции общего наследия человечества ничто не напоминает об оружии особого рода. «Однако ее следует рассматривать, – подчеркивает правовед-международник М. Беджауи, – в контексте объединения ресурсов и богатств Земли на основе солидарности, отметая все эгоистические соображения, основанные на узконациональных интересах. Поведение некоторых государств, не говоря уже о предпосылках, заложенных в основе этого поведения, создает впечатление, что именно развивающимся странам предстоит нести бремя обязательств, связанных с применением концепции общего наследия человечества, в то время как промышленно развитые страны будут пользоваться соответствующими правами и выгодами»[677].

Сейчас так и происходит: подобного рода международное разделение труда усиливает механизм господства Запада над развивающимися странами. До сих пор развитые промышленные страны используют тот же кислород, чьи крупнейшие источники находятся в государствах, контролирующих бассейны Амазонки и Конго, практически в неограниченных объемах и ничего не платят за это им. Существенным является то, что страны Запада не выполняют свои обязанности не разрушать тонкий слой атмосферы, особенно ее озоновый слой. Концепция общего наследия человечества на практике позволяет богатым странам Севера обеспечивать высокий уровень жизни своего населения за счет нищающего Юга. Таким образом, данная разновидность концептуального оружия может привести к тяжелым последствиям для всего человечества. И выход здесь только один – заставить богатые страны Севера нести соответствующие расходы за квотированные сырьевые ресурсы, в том числе и кислород, т. е. отказаться от использования концепции общего наследия человечества как концептуального оружия.