Тысячеликая героиня: Женский архетип в мифологии и литературе - Мария Татар

написанного его белыми хозяевами. По этому сценарию в доме проводится аукцион, где он, чернокожий мужчина, выставлен как лот: эта сцена воспроизводит ужасы прошлого, но и подает нам тревожный сигнал, что все это отнюдь не «давно прошедшее время», а происходит «здесь и сейчас». Внезапно перед нами предстает немыслимая картина, во всех красках живописующая, что значит быть чернокожим в современной Америке – стране, которая когда-то с гордостью заявляла, что стала «пострасовой».

«Пока я забавлялся, сочиняя сценарий для этого шутливого "попкорнового кино", настоящих черных людей похищали и сажали в темные казематы. И, что самое ужасное, мы о них даже не вспоминаем», – сказал Джордан Пил в интервью Уэсли Моррису. При создании «Прочь» Пил вдохновлялся не только целым рядом хоррор-фильмов, от «Ужаса Амитивилля» до «Ребенка Розмари», но и распространенным фольклорным сюжетом: богатый и влиятельный персонаж склоняет ничего не подозревающую жертву к вступлению в брак, который не сулит ей ничего хорошего. Его переложение сказки о Синей Бороде демонстрирует: стоит только резко повернуть калейдоскоп, как сюжеты и мотивы знакомой истории могут составить совершенно новую конфигурацию, а главные действующие лица – поменяться ролями. На этот раз привилегированное положение заняла жена Синей Бороды, а жертвой, которой грозит физическая расправа, оказался муж. Фильм «Прочь» – свидетельство того, насколько гибка и изменчива фольклорная традиция и каким мощным средством самовыражения она остается для социально и политически маргинальных групп, для людей, чей физический труд и сами тела были объектом эксплуатации и насилия. Кроме того, фильм решает ту же задачу, с которой веками блестяще справлялись волшебные сказки: вызывает чувство причастности и солидарности, обнажая скрытую боль и коллективную травму. Главное достоинство «Прочь», по словам Уэсли Морриса, в том, что Пилу удалось снять «фильм ужасов о белом зле, который одновременно воспринимается как сказка о единстве, любви и спасении черных». Может показаться, что сказки – своего рода навязчивые культурные повторения, но правда в том, что нам по-прежнему нужны истории, которые выводили бы злодеев на чистую воду, а жертвам показывали бы стратегии для выживания и путь к справедливости. Совпадение ли, что на этот раз воскресил и переиначил сказку о Синей Бороде режиссер-афроамериканец? Эта связь Пила с фольклорной традицией, с историей (знакомство с ней проникновенно описывает в автобиографической повести «Черный» Ричард Райт) показывает, насколько сильно устная традиция, будь то в форме сплетен, новостей или баек, продолжает влиять на представления о том, как нам вырваться из подчинения и прийти к справедливости.

Эпилог

Взлет

Мои рассказы о мифологии – это описание того, что говорили или делали мужчины, а теперь женщинам приходится объяснять нам свою точку зрения на то, какие возможности могут возникнуть у женщин в будущем. И это такое будущее – как старт космического корабля, он действительно состоялся, в том нет сомнений.

ДЖОЗЕФ КЭМПБЕЛЛ.

Богини

Вспомним Кассандру. Ее имя стало нарицательным, им обозначают источники информации, не вызывающие доверия, – хотя в действительности все ее предсказания были безупречно точными. Почему же сегодня, услышав имя Кассандры, мы представляем себе не провидицу, а безумную женщину? Существует множество историй о том, как Кассандра получила свой дар. Эсхил рассказывает, что Аполлон пообещал ей способность предсказывать будущее в обмен на сексуальные услуги, но, получив обещанное, дочь Приама и Гекубы отказалась сдержать свое слово. Аполлон не мог забрать свой дар обратно, поэтому он плюнул Кассандре в рот и проклял ее, сделав так, чтобы отныне никто не верил ее пророчествам. Согласно другим источникам, Кассандра не нарушала никаких обещаний. Аполлон наделил ее особой силой, чтобы расположить ее к себе, но потом, когда она отвергла его ухаживания, в ярости обратил свой дар в проклятье. Вот что пишет в своих «Мифах» древнеримский автор Гигин: «Кассандра… заснула, как говорят… Когда Аполлон хотел сочетаться с ней, она отказала ему. Поэтому Аполлон сделал, чтобы ей не верили, когда она предсказывала правду»{400}. Кому доверять?

Хотя Кассандра была прекрасна и правдива, весь мир считает ее сумасшедшей патологической лгуньей, вечно приносящей дурные вести. Когда она говорит, что похищение Елены повлечет за собой Троянскую войну, когда предупреждает своих соотечественников о спрятавшихся внутри Троянского коня греках, когда предсказывает падение Трои, никто ей не верит. Под конец войны она бросается к статуе Афины в надежде, что та ее защитит, но ее настигает и жестоко насилует Аякс Малый. После Агамемнон забирает ее с собой в качестве наложницы в Микены, где ее убивают Клитемнестра и Эгисф. Но на этот раз злодеяния не остаются безнаказанными: кара обрушивается на греков в виде губительных штормов, которые насылает на них Посейдон по приказу Афины, разгневанной нападением Аякса на женщину, искавшую у нее защиты.

Историю Кассандры можно рассматривать как пример того, что Ребекка Солнит называет «схемой недоверия» женскому слову. С того момента как троянская царевна отказывается потешить Аполлона, ее мнение оказывается навеки дискредитировано. Причем речь идет не только о ее взгляде на историю с Аполлоном: клеймо ложится на саму ее идентичность, на все, что она говорит. «Во все века утрата доверия была неразрывно связана с заявлением прав на собственное тело», – добавляет Солнит{401}. Образ Кассандры известен нам по крошечным фрагментам из произведений, авторы которых (все они мужчины) обращают внимание исключительно на ее трагическую неспособность вызвать у других доверие к своим словам. Но если собрать воедино сведения о постигшем ее проклятии и совершенном над ней насилии, выстраивается совершенно иной нарратив – вся эта история предстает перед нами с точки зрения женщины. И внезапно ракета отрывается от земли. У Кассандры есть будущее – не в образе неистовой умалишенной, а в образе женщины, сохранившей достоинство и чистоту, несмотря на посягательства на ее тело и посрамление ее личности.

«Кто проникнется сочувствием к существу со змеями вместо волос, обращающему ни в чем не повинных мужчин в камень?» – вопрошает писательница Натали Хейнс{402}. Медуза Горгона не достойна ни сострадания, ни уважения: как только мы слышим ее имя, в памяти всплывает женская голова в окружении шипящих ядовитых змей. Жуткая картина! А когда мы вспоминаем о том, что отец психоанализа связывал голову Медузы со страхом кастрации, наше отвращение к ней возрастает. Голова Медузы является примером апотропеической магии (ἀποτρόπαιος – защита от порчи), заряженного символического образа: примером может служить амулет от сглаза, призванный оберегать своего владельца от злых сил. Медуза взглядом превращает людей в камень – и нам сложно представить, почему Пиндар называет ее обладательницей «прекрасных щек». Но если мы обратимся к Овидию, то узнаем, что некогда Медуза была юной девой изумительной красоты. Иными словами, она не уродилась такой. Когда-то ее, единственную смертную из трех сестер Горгон, обольстил, соблазнил, обесчестил или изнасиловал (в зависимости от интерпретации) морской бог Посейдон, и произошло это в храме Афины. Посейдону за это ничего не было, а вот Медузу Афина покарала за роковую связь с богом, обратив ее в чудовище, а ее дивные кудри – в клубок ядовитых змей.

Тондо краснофигурного килика, Кассандра и Аякс (ок. 435 г. до н. э.)

В представлении большинства Медуза Горгона – синоним слова «чудовище» или «монстр». Но Данте, Шекспир, Шелли и другие поэты воспели ее образ: для них он парадоксальным образом сочетает в себе ужас и красоту, угрозу и защиту, яд и противоядие. А феминистки реабилитировали ее, представив ее образ не как нечто «ужасающее», а как нечто прекрасное. «Она смеется», – утверждает Элен Сиксу в эссе, где побуждает женщин отстаивать свою идентичность через литературное творчество{403}.

Персей – смертный, обезглавивший Медузу, – становится великим героем. Его почти всегда изображают как непобедимого и доблестного юношу, скромно потупившего взгляд (самый яркий пример – статуя 1554 г. авторства Бенвенуто Челлини). Это он срубил голову с жуткими кудрями, обратил с ее помощью своих противников в камень и, по злой иронии, преподнес ее в дар Афине – той самой богине, которая прокляла Медузу, – чтобы она отпугивала ею врагов. Медуза навсегда превратилась из прекрасной женщины, которую вожделел бог, в олицетворение ужаса, чудовище, убивающее одним