У каждого своя война - Виктор Тюрин

– Что это?! – спросил я у заместителя коменданта.

– Солдаты, господин.

– Это я и сам понял! Почему они бегут?!

– Не знаю, господин.

Главарь, который до этого придерживал того за рукав, резко развернул заместителя коменданта к себе лицом и приставил к горлу нож, затем злобно прошептал:

– Даже не думай кричать. Только открой рот, как я вспорю твой живот, затем вытащу кишки и забью тебе их в рот вместо кляпа! Понял?

Заместитель коменданта пытался что-то сказать, но страх, перехватив его горло, не дал ему этого сделать. Я же лихорадочно пытался прокачать ситуацию. В чем ошибка? Может какой-то узник стал дебоширить и они бегут его усмирять? Но логика мне подсказывала другое: нет шума и их слишком много для одного смутьяна. Значит, бегут по наши души. Я предусматривал вариант прорыва с графиней через охрану во дворе, а вот подобного поворота событий…

Сейчас мы стояли на площадке третьего этажа. Это было самое подходящее место держать оборону. Я прикинул, что мы могли бы продержаться на площадке некоторое время, пока не подойдет помощь в виде Игнацио и двух головорезов, но мне почему-то казалось, что подкрепления нам не дождаться. С другой стороны, другого выхода просто не было, и я скомандовал главарю: – Станешь за моей спиной! Если не договоримся – буду сражаться! А ты уж смотри сам, как будет получаться!

Злобно оскалившись, бандит оттащил назад, за мою спину, заместителя коменданта, который, судя по его виду, был готов упасть в обморок. Я достал меч и несколько раз махнул им, разминая руку, после чего замер в ожидании. Ждать пришлось недолго – на лестнице показалось не меньше десятка солдат во главе с сержантом в кирасе. Увидев меня, солдаты остановились. Быстро сосчитал их. Десять человек. Много! Но хуже всего было другое – три шедших сзади стражника держали в руках алебарды. Сержант только открыл рот, как я его опередил:

– Заместитель коменданта у нас в руках! Одно движение и ему перережут горло!

Реакция солдат на мои слова оказалась не та, что я ожидал. На напряженных лицах стражников появились ухмылки.

«Похоже, этот трус основательно всех достал, и они не прочь, если тому, в самом деле, перережут глотку». Сержант сделал два шага вперед:

– Освободите заместителя коменданта и сдайтесь! В противном случае пощады не ждите! И не рассчитывайте на помощь! Ваши сообщники – мертвы! «Если так, то нам конец!».

Самое странное было в том, что я ничего не чувствовал. Словно не я, а кто-то другой сейчас будет сражаться и, возможно, умрет. Мое отстраненное молчание сержант, очевидно, принял за растерянность и был готов к продолжению переговоров, как в следующее мгновение его горло пронзило острие моего клинка. Выдернув меч, я с диким ревом бросился на оторопевших солдат. Это были люди, привычные к битвам и крови, но страх объял их души, что они все шарахнулись от меня, отступив вниз по ступеням. Вторым умер солдат, стоявший сразу за сержантом. Когда тот попытался вывернуться из-под падавшего на него командира, мой меч стремительно упал ему на плечо, прорубая металл, кость и плоть. Его дикий вопль, слившись с моим ревом, заставил солдат отступить еще на шаг, но к этому моменту они уже пришли в себя, ощетинившись мечами и алебардами. В атакующем порыве я еще отбросил один меч, ударил по другому лезвию, но уже в следующий миг мне пришлось отскочить в сторону, пропуская мимо острие алебарды. С этого момента я начал отступать, с трудом отбивая удары мечей солдат и выпады алебардистов.

Я чувствовал себя, словно меня обманули, и это чувство трансформировалось в бешеную, дикую ярость. Отступив на площадку и получив возможность для маневра, я рубился словно в каком-то неистовстве. Еще один солдат с протяжным стоном рухнул мне под ноги, когда, залитый кровью, я получил сильный удар алебардой по каске, отдавшийся в голове протяжным звоном. В глазах у меня помутилось, и я рухнул на грязный, залитый кровью, каменный пол.

Очнувшись, я сразу пожалел об этом. Малейшее движение головы или руки приносило мучительную боль, но, несмотря на изломанное тело и подкатывающую волнами к горлу тошноту, скрипя зубами, я сумел все же сесть на охапке соломы, опершись спиной на стену. Холод стены в какой-то мере помог снять часть боли и в то же время заставил меня мерзнуть. Спустя время, мне пришлось поменять позу, и сжался на охапке соломы. Постепенно я привел свои мысли в порядок и попытался разобраться в том, что произошло. Как я не крутил различные варианты, но все они сводились к одному и тому же выводу: нас предали. Но кто?

«Кто? Нанятые мною бандиты или… сын коменданта? А если… Есть, конечно, вариант, что бандиты проболтались кому-то об этом деле! А там пошло по цепочке… и вот вам результат! Логично. Но в чем выгода местным ублюдкам нас сдавать? Если только личные счеты… Может и так, но уж больно все сложно. Не для местных умов. Хотя отбрасывать этот вариант нельзя. Впрочем… – заскрежетавший засов, разом оборвал мои мысли. Повернув голову в сторону двери, стал ожидать появления своих тюремщиков. Наконец, тяжелая дверь с протяжным скрипом распахнулась и на пороге появилась силуэт солдата с факелом в руке. Отблески пламени играли на лезвие меча, который тот держал в правой руке. Сделав шаг вперед, он поднял факел еще выше и после того как мы встретились с ним взглядами, радостно закричал, обращаясь кому-то за своей спиной:

– Похоже, жив! Вон глаза открыты, господин комендант!

– Дай дорогу, дурень!

Солдат тут же поспешно отступил в сторону, пропуская мимо себя человека, до этого стоящего за его спиной. Следом за комендантом шагнул второй солдат, держащий в руке с факел.

– Чего встал сзади, олух?! – рявкнул на отступившего в сторону стражника комендант крепости. – Встань тут и свети вместе с Марио!

Как только солдаты встали по обе стороны от меня, комендант вплотную подошел ко мне. С минуту внимательно разглядывал меня, потом заговорил:

– Вон ты какой, храбрец. Один против дюжины! Жаль, что меня не было! Эх! Давно я не держал в руках меча! А было время…! Гм! Так что тебя привело в крепость, воин?

– Да вот… в гости решил зайти, – мои разбитые губы с трудом выталкивали слова. – Да вот хозяева оказались не рады.

– В гости, говоришь? Что ж, погости. Места хватит. И все-таки ты мне скажи, зачем тебе понадобилась графиня? Да-да, я знаю, зачем ты пришел. Уже поговорил с одним из твоих приятелей, который перерезал глотку моему заместителю. Ничуть не жалею о нем. Пустой был человечишко. Никчемный. Так зачем тебе графиня? Некоторое время мы мерялись взглядами, пока комендант не отвел глаза.

– Значит, не будешь говорить? Я снова промолчал.

– Хорошо. Тогда последний вопрос: ты дворянин?

– Да.

– Значит, есть надежда, что умрешь под топором палача, а не на виселице.

– Воды дайте.

– Будет тебе вода, воин. И на мои вопросы ты все равно ответишь. Потом.

Прошло двое суток. Это нетрудно было определить по двухразовой кормежке в день. Один раз – днем и один раз – вечером. На третьи сутки за мной явились стражники и отвели в подвал. В темном помещении, куда меня притащили солдаты, воняло отвратительной смесью запахов. Пока один стражник охранял меня, другой, ругаясь последними словами и подсвечивая себе факелом, принялся наполнять дровами огромный очаг из рядом стоящей поленицы. Закончив, стал с помощью щепы, разжигать огонь. Он махал руками и дул на разгорающееся пламя до тех пор, пока дымное облако не накрыло его с головой. Вскочив на ноги, он снова принялся ругаться. Его товарищ начал было смеяться над чумазой физиономией приятеля, как в этот самый момент дверь отворилась, и в комнату вошло трое людей. Они по-хозяйски прошли в комнату, не обращая ни на меня, ни на стражников, ни малейшего внимания, после чего каждый занялся своим делом. Один из них пройдя в дальний угол, бросил в угол охапку дров, так я подумал сначала, судя по раздавшимся звукам, но как потом оказалось, это были факелы. Их требовалось много, так как в каменном подземном мешке, не было иного освещения кроме них и огромного очага. После чего он стал обходить камеру и методично вставлять, а затем поджигать их. Их оказалось двенадцать – по четыре на стену, после чего он подошел к очагу и стал ворошить дрова. Как только колеблющийся огонь факелов осветил пространство камеры, я понял, что нахожусь в камере пыток. В дальней от меня стене были вмурованы ручные и ножные кандалы, явно предназначенные для того, чтобы распять человека, а металлические инструменты, изуверского вида, разложенные на рядом стоящей лавке, у дальней стены, были предназначены для пытки человека. При их виде у меня по телу пробежала волна холодной дрожи.

В двух шагах от очага, где сейчас весело потрескивали дрова, стояло кресло, явно металлическое, судя по тусклым отблескам на его поверхности. Как только стало в достаточной мере светло, палач, до этого стоявший неподвижно у лавки с инструментами, наклонился и стал перебирать их, громко гремя и лязгая. Одновременно с ним, третий человек, стал аккуратно раскладывать на столе предметы, которые вытаскивал из сумки. Это была толстая книга, чернильница, рядом с ней легли несколько гусиных перьев и маленький ножичек с рукояткой из слоновой кости, предназначенный для того, чтобы подтачивать перья. Потом он поставил на стол распятие и две большие и толстые свечи, такие я видел на церковных алтарях, затем зажег их и после этого уселся за стол.