Джузеппе Гарибальди. Мемуары - Джузеппе Гарибальди

Я остался на гречишном поле вблизи моря с моей Анитой и лейтенантом Леджеро, моим неразлучным спутником, который остался со мной также в Швейцарии, годом раньше, после боя при Мораццоне. Последние слова супруги моего сердца были о ее детях. Она предчувствовала, что больше не увидит их.

Мы провели некоторое время на этом поле, не зная, что нам делать. Наконец, я попросил Леджеро пойти поискать поблизости какой-нибудь дом. Со своей всегдашней готовностью он тотчас же отправился на поиски. После недолгого ожидания я услышал приближение людей. Выйдя из своего убежища, я увидел возвращавшегося Леджеро в сопровождении человека, которого я тотчас же узнал, и встреча с которым меня обрадовала. Это был полковник Нино Боннэ, один из моих лучших офицеров, раненный во время защиты Рима[232], где он потерял своего отважного брата. Боннэ вернулся лечиться домой. Для меня не могло быть большей удачи, чем встретить этого брата по оружию. Здесь, в окрестностях, у него был свой дом. Услышав орудийный гром, он заключил, что мы высадились на берег, и поспешил к морю, чтобы разыскать нас и оказать нам поддержку. Смелый и находчивый, Боннэ, подвергая себя большой опасности, искал и нашел того, кого он искал. Встретив такого помощника, я положился на него совершенно, и это было моим спасением. Он предложил сейчас же отправиться в соседний крестьянский дом, чтобы оказать помощь моей несчастной спутнице. Мы вдвоем подняли Аниту и с трудом достигли дома этих бедных людей, где могли по крайней мере достать воды и что-то еще для больной, так страдавшей от жажды. Оттуда мы пошли к сестре Боннэ, которая была очень внимательна к нам.

Затем мы пересекли часть долины Коммаккьо и достигли Мандриолы, где должен был жить врач.

Мы приехали в Мандриолу в телеге, в которой на матраце лежала Анита. Я сказал доктору Дзаннини, подошедшему к нам: «Постарайтесь спасти эту женщину!» Врач ответил: «Давайте перенесем ее на кровать». Подняв матрац за четыре угла, мы внесли Аниту в дом и уложили ее в комнате, в которую пришлось подняться по небольшой лестнице. Но когда мы положили мою жену на постель, мне почудилось в ее лице выражение смерти. Я пощупал ее пульс: сердце больше не билось! Передо мной лежал труп… Это была мать моих детей, которую я так любил! Что я отвечу детям, когда они при встрече со мной спросят о ней?.. Горько оплакивал я потерю Аниты, неразлучного товарища во многих приключениях моей бурной жизни. Попечение о ее погребении я возложил на окружавших меня славных людей и по их настоянию удалился. Им повредило бы мое дальнейшее пребывание.

Анита Гарибальди Портрет работы Гаэтано Галлино 1845 г. с автографом сына героя — Риччотти Гарибальди Музей Рисорджимснто. Милан

С трудом держась на ногах, я отправился в Сан-Альберто в сопровождении проводника, приведшего меня в дом бедного, но великодушного портного.

Боннэ, которому — прямо заявляю — я обязан жизнью, был первым из моих спасителей. Без них я не смог бы пройти в 37 дней от устья По до залива Стербино, откуда я отплыл в Лигурию.

Из окна дома, в котором я находился в Сан-Альберто, были видны проходившие австрийские солдаты, которые держались по обыкновению с наглым видом хозяев. В этом небольшом, но прекрасном селении, я жил в двух домах, и в обоих славные люди охраняли меня, скрывали и заботились обо мне с щедростью, превосходившей их материальные возможности. Из Сан-Альберто мои друзья сочли нужным перевезти меня в близлежащую сосновую рощу, где я провел некоторое время, меняя для большей безопасности свое местопребывание.

Многие были посвящены в тайну, окутавшую меня словно облаком, и скрывавшую меня от поисков преследователей как австрийцев, так и папистов, которые были еще хуже, чем первые. Большинство этих отважных жителей Романьи были юноши. Нужно было видеть, с какой преданностью они заботились о моем спасении. Если они считали, что я нахожусь в опасном месте, они появлялись ночью с повозкой, чтобы отвезти меня за много миль в другое, более надежное место.

С другой стороны, австрийцы и паписты старались сделать все, чтобы найти и схватить меня. Первые, разбив батальон на группы, стали прочесывать лес во всех направлениях. Священники же старались с кафедры и в исповедальне обратить невежественных крестьянок в шпионок — к вящей славе бога!

Мои юные спасители с удивительным искусством пользовались своими ночными сигналами для того, чтобы перевозить меня из одного пункта в другой или подать знак тревоги в случае опасности. Если становилось известно, что враг находится близко, они зажигали в обусловленном месте огонь и уезжали дальше; если же огня не было, они возвращались назад или двигались в ином направлении. Несколько раз, опасаясь западни, проводник останавливал тележку, спрыгивал на землю и сам отправлялся все разузнать, или же, не сходя с повозки, находил тотчас же человека, сообщавшего ему все необходимое.

Эти меры были согласованы с такой точностью, что вызывали восхищение. Ведь надо учесть, что, если бы что-нибудь обнаружилось, если бы мои преследователи хотя бы мельком узнали о происходившем, они без суда безжалостно расстреляли бы даже детей тех, кто заботился обо мне с такой преданностью.

Я горько сожалею о том, что не могу сделать достоянием истории имена этих великодушных романьольцев, которым я, несомненно, обязан жизнью. Если бы я не посвятил себя священному делу моей родины, то одно это обстоятельство заставило бы меня избрать этот путь.

Я провел много дней в прекрасной роще у Равенны, некоторое время скрываясь в хижине одного честного и великодушного крестьянина по имени Савини, а остальное время в густых зарослях в чаще леса. Однажды, когда я со своим товарищем Леджеро лежал в роще, по ней проезжали австрийцы. Их голоса, малоприятные для нас, нарушили безмолвный покой леса и наши размышления. Они проехали в нескольких шагах от нас, и предметом их оживленного разговора были, конечно, мы.

Из этого леса нас перевезли в Равенну и поместили в дом, находившийся перед городскими воротами, названия которых я не помню. К нам отнеслись здесь с такой же заботой и доброжелательностью, как и повсюду.

Из Равенны нас увезли в Червию, на ферму одного милого человека. Я отлично помню его исполненный благожелательности облик, но забыл его имя. Пробыв здесь пару дней, мы отправились в Форли.

Из Форли, проведя ночь в доме гостеприимно встретивших нас славных людей, мы в сопровождении проводника двинулись в Апеннины.

Укажу мимоходом, что ни один человек среди благородного населения этой местности не унизился до предательства. Принимая изгнанника, они охраняли его как нечто священное; они заботились о нем, скрывали и провожали его с несравненным доброжелательством.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});